Изгнанник. Арка 3. Том 2 (СИ) - Янтарный Дмитрий - Страница 44

— Это не игрушка! Это одно из сердец нашего мира! — снова возразил Фартхарос.

— Неважно, — махнул я рукой, — это бесполезно объяснять. Это надо прочувствовать самому.

Подойдя к факелам, я уже в третий раз бесстрашно зачерпнул радужный огонь, в котором с каждой комнатой можно было всё чётче различить иные цвета. И, удерживая его в ладонях, подошёл к стене.

На этот раз стены повествовали о каком-то вимрано, который явно очень сильно отличался от своих сородичей. На первых рисунках было изображено, как другие дети смеются над ним и гонят прочь от себя, на следующем — как он в одиночестве тренируется с ножом. Дальше, дальше, дальше, и вот он уже один из лучших воинов, который может поймать больше всего добычи в пустыне. Вот его признают главным над каким-то племенем, и сородичи со страхом и почтением кланяются ему. Вот сцена, где он сам уже кланяется кому-то важному и начинает его охранять, а потом…

— Господи, да это же жизнь Агера, — выдохнул я.

— Что? — Фартхарос, внимательно наблюдавший за меняющимися рисунками, остолбенел, — ты уверен?

— Да, — закивал я, — вот… это же он поступает на службу Йегеросу. А вот это… смотри, а это уже я! Нет, это правда я, ты только посмотри! Вот он куда-то меня несёт, а сзади кто-то притаился… я помню, это было с торговцем Атихисом. Смотри, вот моя битва с ним… И дальше, и дальше…

Мы, наверное, уже делали третий круг по комнате, где на стенах действительно с каждым кругом возникали всё новые рисунки.

— Да… вот, ты помнишь это? — я указал на рисунок, где кто-то держал у живота нарисованного Агера клинок, — это же ты! А вот… да, это, наверное, он разговаривает с мудрецами, где они требуют, чтобы он направил их в Корроско… и вот… и вот…

Незаметно мы подошли к самому последнему рисунку. Там, где Агер был закован в цепи, и из него клинком пускают кровь. И именно в этот момент радужное пламя снова сорвалось с моей руки и направилось к последнему рисунку. И теперь на стене было мерцающее изображение умирающего и истекающего кровью Агера.

— Да почему?! — взревел Фартхарос, — почему именно за это?! Он САМ это выбрал, никто его не заставлял это делать! Почему ты требуешь расплачиваться за это?! Будь ты проклят, ненавистный Храм, будь ты проклят!!!

Никакой реакции от Храма, разумеется, не было. У него не было чувств, которые можно было задеть или разжалобить. Подобно потоку времени, он безжалостно выставляет цену и оставляет полное право за тобой платить её… либо не платить.

— Что ж… выбора, кажется, нет, — тихо сказал Фартхарос, — ты должен пройти Храм до конца, любой ценой. Так что… наверное, давай прощаться, Дэмиен. Ты никогда мне особо не нравился, буду честен… но, наверное, в этом есть своя справедливость. Если тебе кто-то не нравится — это не означает, что от него не может быть пользы. И если мне придётся отдать жизнь ради того, чтобы ты попытался… что ж, наверное, мне остаётся только смириться с этим.

Так же сняв обувь, Фартхарос залез на постамент и лёг на спину, так, чтобы теперь уже его живот оказался в сияющем круге. А несколько секунд спустя он вздрогнул… и улыбнулся.

— Йегерос был прав, — тихо прошептал он, — это, действительно, почти не больно. Рождаться, наверное, было намного больнее.

Я же был не в силах ничего сказать. Внезапно на меня нахлынуло отвратительное озарение: я понял, что Агер, Йегерос и Фартхарос погибли исключительно по собственной глупости. Потому Храм и формирует одну и ту же комнату — потому что, скорее всего, она должна была быть одной-единственной. Для меня. Теперь же Храм методично убирает всё лишнее, чтобы показать, как неизбежно мне придётся остаться одному и встретиться лицом к лицу с тем, что ждёт в конце. И в этот момент меня захлестнуло острое чувство вины. Если бы мы удержали Агера от его безрассудной жертвы и действительно отдали бы Храму крови поровну — он бы не умер. Если бы я остановил Йегероса и Фартхароса, не позволив им сюда войти, — они бы остались живы. Храм убирал не потому, что они такие плохие или злые. Просто они здесь ЛИШНИЕ. И главная вина в том, что они так глупо и бездарно умирают, лежит на мне.

— Нет, Дэмиен, — внезапно прошептал Фартхарос, переводя на меня взгляд, — не… надо. Не… вини себя. Просто… иди дальше. Просто… дойди до конца. И… если не забудешь… передай Филике, что я люблю. И Шеале тоже… что она может быть счастлива с Викаем. Если они обе будут счастливы в очищенном от проклятия Руархе… для меня это будет высшей наградой за смерть… Да… пусть будет так… просто пусть будет так…

Наконец, последние силы покинули и Фартхароса. Вот только его тело покидало этот мир совсем иначе. Его словно охватило призрачное пламя, и вот всего минута — и от тела ничего не остаётся. Только его одежда, которую пламя по какой-то причине пощадило. Вспомнив, как он делал это для Йегероса, я тоже сложил его штаны, ремни с подсумками и обувь в аккуратную стопку.

— Пусть… пусть ты будешь там счастлив, — тихо сказал я, глядя в пустоту, — вы трое так отчаянно желали счастья своему миру… были готовы принести в жертву всё… и принесли. Я надеюсь, что вы будете счастливы…

В этот самый момент по левую сторону открылся очередной проход в пустоту…

— Теперь бы мне дойти до конца…

Глава 7. Жертва памяти.

Теперь, когда я остался совсем один, мне становилось по-настоящему страшно. Когда рядом со мной шли Йегерос и Фартхарос, они сильно облегчали это путешествие, и до этого момента я даже не представлял, до какой степени. Но нет… история закольцовывалась, и сейчас, как и в прошлом Храме, мне приходится оставаться одному. Тогда Храм мне приготовил испытание с двумя канатами над пропастью… невыносимое для того, кто боится высоты. Что же будет сейчас? Что-то похожее? Или опять та же самая комната, но теперь приготовленная исключительно для меня?

Я и сам не замечал, насколько медленно шёл. Да, выглядело это трусливо и жалко по сравнению с тем, что уже сделали Агер, Йегерос и Фартхарос, но, признаться, какая-то мелкая и трусливая часть моей души им завидовала. Они сделали всё, что могли, они пожертвовали всем, чем могли, и хотя жизнь всех троих временами наверняка была не самой достойной, после этого никто не посмеет их в этом упрекнуть. А я же… я не знал, что меня ждало. Только чувствовал, что Храмом завладело невероятное предвкушение. Предвкушение от того, что я остался с ним один на один, и теперь можно, наконец, заняться делом. В воображении сразу нарисовался огромный, сотканный из тьмы великан, злорадно улыбающийся и потирающий руки.

Или… или, может быть, я ошибаюсь? Ведь, в самом деле, наивно полагать, что я вот так просто могу интерпретировать отголоски чувств такой древней и могучей силы, как этот Храм. Нет, в том, что я чувствую его нетерпение, сомнений не было. По моей спине, когда я брёл совсем уж медленно, порой пробегали мурашки, причём не по всей спине, а как-будто полосами. Словно по мне ползала какая-то змея из мурашек, как бы бредово это ни звучало. Вероятно, таким нехитрым образом меня подгоняли вперёд. Но вот было ли это нетерпение вызвано желанием расправиться, наконец, с наглецом, который осмелился зайти так далеко, или надежда на то, что этот наглец сумеет дойти до конца и покончить с этим… мне было неведомо.

Наконец, я вошёл в новое помещение. Которое, собственно, новым совсем и не было. Всё тот же постамент, всё те же двенадцать факелов вокруг. Но… страха почему-то при этом не было. Нет, просто лечь на этот постамент и, наконец, уснуть вечным сном было бы слишком просто. Но тянуть смысла больше нет. Мне было прекрасно известно, что и как надо делать, чтобы получить подсказку к действию. Так что…

Который раз глубоко вздохнув, я поднёс ладони к ближайшему факелу и набрал в него радужного пламени. После чего подошёл к стенам, теперь уже совершенно не зная, что они мне покажут. Кинжала Порядка больше нет, Йегероса и Фартхароса больше нет, но раз уж здесь снова стоит этот проклятый постамент, значит, Храм собирается потребовать новую жертву. Но что я мог отдать теперь? Ведь у меня, как и в самый первый день появление в этом мире, не было с собой ничего, кроме моей одежды. Однако сомнительно, чтобы Храм интересовала моя одежда. Его интересы куда более глубоки и глобальны.