На широкий простор - Колас Якуб Михайлович - Страница 4

— А-у-у-у!

Василь и не думал кричать, как не думал он и плакать. Дикий крик вырвался у него против воли, и сами потекли слезы.

Ветер подхватил глухой крик, помчался с ним и тотчас же потерял его, растер, как мыльный пузырь.

— Кто я? Василь?

— Василь, кто же я.

— Что же ты здесь делаешь?

— Сижу в снегу.

— Ну, Василь, давай домой!

Все смешалось в голове, и сами собой возникли эти бестолковые слова.

В глазах у него как бы прояснилось, но везде, куда Василь ни обращал свой взгляд, виднелись морды лесничего, его оскаленные зубы. Этих морд набралось много-много; они сталкивались, прыгали, двигались, как по команде, дрожали, будто листья осины перед грозой.

А вон там худое, измученное, заплаканное лицо Алеси… Вон его дети…

Лесничие скачут, насмехаются над Василем, подают ему руки и быстро отдергивают их, как только Василь пытается ухватиться за них.

Бросился Василь со злостью на лесничих.

И почувствовал Василь легкость во всем теле, будто повис он над землей. Затем тихо опустился, начал легко, свободно погружаться во что-то мягкое и холодное. Вот словно бы зацепился за что-то… Чувствовал он еще, как лопнул ремень на ружье… Больше ничего.

Ветер пел ему теперь «вечный покой».

1907

— Ты знаешь, кто я? Знаешь?

— Как же не знать: ты наш староста.

— Староста! Я — староста, ста-а-аро-ста! — При этом староста поднял указательный палец правой руки и уставился глазами в одну точку, словно силясь еще раз представить себе все величие своего положения и своей власти.

Голова его закружилась еще больше, и он в порыве какой-то дикой радости и буйства крепко сжал кулак и стукнул им по столу. Пустая бутылка подскочила вверх и со звоном свалилась под стол.

— А знаешь ты, что есть староста?

Приятель и собутыльник старосты Микита Булбатка, к которому был обращен этот вопрос, вздрогнул всем телом и с великим трудом поднял на старосту глаза. Вместо одного старосты перед его взором промелькнуло по меньшей мере четыре старосты, и Микита не знал, которому из них отвечать.

— Староста, ну и есть староста, — еле ворочая непослушным языком, проговорил Микита.

Но такой ответ не удовлетворил и его самого.

— Ты выбранный вобчеством человек — значится, поставленный от вобчества, вот что есть староста, — поправился Микита.

Староста отрицательно мотал головой и еще сильней наседал на Микиту с вопросом, что есть староста.

Тот совсем запутался, растерялся и уже в отчаянии сказал:

— Ты наше начальство.

— Вот-вот, правду говоришь, — подхватил староста. — Ну, уж если на то пошло, то и я скажу тебе правду: ты самый разумный в вобчестве человек!.. Так говорит тебе начальство. Люблю разумных, страх как люблю!

Староста и Микита перегнулись через стол и крепко расцеловались. Мужики ближе подступили к приятелям; разговор изрядно захмелевших гуляк начинал потешать их. Смешливые глаза Кондрата Готьки вспыхнули огоньками, и он подмигнул мужикам:

— Начальство с разумом целуется.

— Ну и что ж, али я, по-твоему, не начальство? — повернул староста малопослушную голову в сторону Кондрата.

— Кто же говорит, что ты не начальство? Разве мы не знаем? Не ты ли с нас подати берешь?

Староста низко опустил голову и слушал, а в тех местах, где подтверждалось его высокое положение начальника, самодовольно кивал головой.

— Не ты ли гонишь нас на работу? — продолжал Кондрат.

Староста снова кивнул головой.

— Не ты ли повестки нам подписываешь и заверяешь?

На губах у старосты появилась счастливая улыбка:

— И ты разумный, Кондрат! Ты и Микита. Говори дальше.

— Не тебя ли мельник Сальвось Константинов гнал с мельницы через всю улицу?

Здесь староста поднял на Кондрата глаза.

— Что?! — спросил он.

Мужики захохотали.

— Не ты ли в холодной сидел? Может, помнишь — земский посадил?

— Молчать!!

— Не ты ли, как нищий, недоимки собираешь?

— Дурень! — крикнул староста. — Дурень ты!

— Пускай себе дурень, а ты панский попихач. Какое ты начальство? Куда тебя пихнут, туда ты идешь. Пихает тебя писарь, пихает старшина, земский… Кто не хочет, тот только не помыкает тобой. Спроси хоть разумного Микиту.

Микита мотнул головой, хотел что-то сказать в защиту старосты, но ничего не вышло.

— А что, видишь, и Микита подтверждает, что ты попихач.

— Микита, правда это? — спросил староста Микиту.

Микита никак не мог понять, что происходит вокруг, а так как сказать одно слово было легче всего, то он и сказал:

— Правда!

Мужики от смеха прямо за животы схватились.

— Если Микита сказал «правда», значит действительно правда — ведь Микита самый разумный во всем вобчестве! — кричал, хохоча, старый Гришка.

Староста грозно уставился глазами на Микиту:

— Правда?

— Правда!

— Ах ты, бродяга! И ты меня поносишь? Ты, который мою горелку пил?

Теперь Микита сообразил, что староста ругает его, а если человека ругают, то зачем терпеть? Стоит ли долго разбираться?

— А ты разве не пил мою горелку, смолы бы тебе напиться? — обрел наконец дар речи Микита. — Жабья душа! Ты думаешь, если ты староста, так ты для меня большая цаца? Плевать я на тебя хотел, начихать на твою голову! Жук ты рыжий, падаль вонючая, обормот, пьяница! Акцизник ты, вот кто!

Староста не верил своим ушам. Он моргал осоловевшими глазами и слушал, как отчитывает его Микита.

— Ты, ты меня ругаешь?! — поднялся староста, стиснув кулаки. — Да знаешь ли ты, кого поносишь? Меня, должностную особу, при исполнении служебных обязанностей? Да я тебя в Сибирь упеку, из вобчества вышлю, на сутки в холодную посажу! Да знаешь ли ты, кто я? Люди, будьте свидетелями!

Староста на что-то решился, вылез из-за стола и, шатаясь, ринулся к двери. Переступив порог, он изо всей силы хлопнул дверью. Длинная пола его кафтана попала между дверным косяком и дверью и защемилась. Староста сразу почувствовал, что его кто-то держит.

— Пусти! — крикнул он и рванулся вперед.

Но кафтан крепко был прищемлен дверью.

— Пусти, говорю! Отвечать будешь за сопротивление начальству.

Мужики смотрели в окно и покатывались со смеху.

— Микита! Пусти, чтоб ты кровь из себя выпустил, гад печеный!

Крик старосты далеко разносился по селу. В это время шел с удочками батюшка ловить рыбу. Он направился к старосте. Тот, рванувшись изо всей силы, оторвал полу своего кафтана. Крыльцо было высокое, и староста кубарем скатился на землю.

Увидев батюшку, староста, не поднимаясь с земли, с оторванной полой, обернулся к нему:

— Батюшка, будьте свидетелем, убить меня хотели.

Батюшка покачал головой:

— Ох, староста, староста! — и пошел удить рыбу.

1908

Хата старосты Романа Кореня была полна народу. Сюда часто собирались полешуки[3] поговорить о своих делах. Время от времени Роман и сам созывал крестьян, чтоб объявить им волю волостного начальства.

Вот и теперь Ро́ман созвал полешуков на сход. Чуть только стемнело, начали собираться крестьяне. Скоро их набилась полная хата. Захрипели чубуки, застучали трубки о толстые прокуренные ногти, в хате так надымили, что нельзя было разглядеть сидящего рядом человека, хотя нос его можно было ощупать рукою.

Пока собиралось «законное число» людей, чтобы сход мог иметь силу, крестьяне гудели, как рой пчел. Одеты они были кто в длинные сермяги, кто в кожухи с широкими, как заслонка, воротниками, грудь нараспашку, хоть на дворе сыпала снегом зима. Все были в лаптях. Одни сидели, другие стояли. Низкорослый, с рыжей бородкой Симон Точина шутил с Алёной, женой старосты, пока та не сунула ему со смехом кочергу в бороду. Кондрат Лата подшучивал над Демьяном Трубой, над тем, как поп исповедовал его в прошлом году и приказал за грехи привезти три воза дров.