Ярмарка невест (СИ) - "shellina" - Страница 10

В кабинете воцарилось молчание, прерываемое лишь шуршанием бумаг, за которые мы снова взялись, пытаясь отдельные тезисы свести к заготовке единого указа, который можно будет показать Елизавете.

— Аксель фон Мардефельд, ваше высочество, — Олсуфьев поднял голову от бумаг, которые мы в этот момент штудировали и посмотрел на меня слегка недоуменно. Дверь открылась без предварительного стука, и это обстоятельство было для нас полнейшей неожиданностью.

— Вы все-таки решили с ним встретиться, ваше высочество? — тот самый молоденький гвардеец, который, похоже, становился бессменным охранником моего кабинета, мялся у порога, поглядывая то на меня, то на Олсуфьева, который еще не был назначен моим секретарем, но это было дело поправимое. Во всяком случае, я уже спросил у тетушки, сильно ли он нужен послу в Швеции.

— Он был исключительно настойчив, — я развел руками. — С таким пылом даже Петька Румянцев очередную хорошенькую барышню не преследует, с коим Мардефельд преследовал меня в последние дни.

— Ваше высочество, так что мне Акселю фон Мардефельду сказать? — гвардейца звали Петр Измайлов. Когда видишь одного и того же человека так часто, как я видел его, что порой кажется, будто он всегда находился рядом, но я по какой-то странной причине его не замечал. В этом случае просто грех именем не поинтересоваться.

— Ему когда назначено? — я свел брови, выказывая недовольство. — В полдень, ни раньше, ни позже. А сейчас сколько? Половина одиннадцать тридцать. Так что пускай посланник подождет, ничего с ним не случится. У меня в коридорах очень удобные кресла стоят, вот посланник пусть и заценит, как в них хорошо и комфортно сидится. Глядишь, и вставать не захочет, так и не надо его в том случае тревожить, пускай отдохнет человек от беготни своей. Ну, а ежели не понравится ему в кресле-то сидеть, то тогда и войдет, но не раньше, чем ровно в полдень, — и я снова уткнулся в очередную бумагу. Так, а вот это откровенный бред, я отложил ее в стопку ей подобный. Все-таки Шувалова частенько заносило на поворотах, и все его проекты необходимо было тщательно проверять.

Измайлов коротко поклонился и вышел из кабинета. За то время, что он провел в качестве охранника на моей половине дворца, я его немного уже изучил, чтобы с уверенностью сказать, прусский посол раньше полудня сюда не зайдет, даже, если в конвульсиях начет прямо у дверей биться, или же угрожать молодому гвардейцу вздумает. Правда, в последнем случае, он, скорее всего, никогда сюда не войдет.

— Так почему вы все-таки решили его принять, ваше высочество? — Олсуфьев отложил в сторону лист, который внимательно изучал до этого. — Насколько я понял, посланника его величества короля Пруссии вы не слишком жалуете.

— Это еще мягко сказано, — я встал, решительно сгреб со стола все забракованные мною бумаги и подошел к обогревающей комнате печке. Такие вещи лучше уничтожать полностью, чтобы у какого-нибудь шустрого типа вроде того же Мардефельда хватит ума понять, о чем идет речь, по небольшому клочку бумаги, на которой сохранилось немного текста. — Просто я в последнюю неделю сталкиваюсь с ним настолько часто, что боюсь скоро увидеть его, выглядывающим из отхожего места, куда захочу справить нужду. Поэтому я решил выделить ему некоторое время, просто, чтобы отвязаться.

— Как вам кажется, ваше высочество, о чем он так настойчиво желает с вами поговорить? — Олсуфьев в то время, пока я тщательно сжигал все, что не пойдет в работу, но что могло недоброжелателей навести на разные неприятные мысли, убирал со стола все остальное, весьма сноровисто убирая бумаги с глаз долой, оставляя стол девственно чистым. Прямо-таки профессионально он это делал, словно всю жизнь занимался подобными делами. При этом он часть бумаги их одной из своих стопок протянул мне. Полагаю, что в эту стопку он складывал те идеи, которые показались и ему чересчур бредовыми. Мельком просмотрев парочку, я понял, что не ошибся. Тезис, в котором Шувалов рассуждал о том, сколько надо маркитанток на каждый полк, я точно не представлю в проекте указа, предназначенного для Елизаветы.

— Понятия не имею, — я пожал плечами, встал и тщательно закрыл дверцу печки, возвращаясь к столу. — Кстати, я почти упросил ее величество назначить вас к моему двору, в качестве моего секретаря.

— Меня? — Олсуфьев удивленно моргнул пару раз. — Но разве на эту должность не назначаются люди, гораздо опытнее меня? — у него порозовели скулы, а кулаки непроизвольно сжались. Вообще-то должность личного секретаря Великого князя была гораздо престижнее и интереснее, чем должность третьего помощника посла в занюханном посольстве в Швеции, или кем там он служил, так что незачем так яростно сопротивляться. Если только у него зазноба в Стокгольме на осталась.

— Вы против этого назначения? — я приподнял бровь.

— Нет, то есть, да, то есть… Господи! — он протер лицо. — Это очень большая ответственность и я очень боюсь, что не справлюсь, наломаю дров, и что-нибудь испорчу.

— А вы не бойтесь. В крайнем случае, будет портить вместе. Потому что для меня тоже все это в новинку. А сейчас давайте уже выясним, что пруссаку надобно.

— А почему бы вам, ваше высочество, не попробовать привлечь кого-нибудь другого на это столь высокое место?

— Кого, например? — я хмыкнул, разглядывая покрасневшего Адама.

— Петра Румянцева, чем он не подходит на эту должность?

— Боже упаси, — я даже глаза закатил. — Он прекрасный, преданный друг, и я почти уверен, что он меня не предаст, сейчас, по крайней мере, но поручать ему такие серьезные дела, как те, что положены для поручения личному помощнику? Я пока не сошел с ума.

Дверь приоткрылась и я бросил взгляд на часы. Ровно полдень. Измайлов весьма скрупулезно выполнял порученные ему задания подобного плана. А вот посланнику, похоже, кресла для посетителей не показались слишком удобными, раз он не остался в одном из них, позабыв про назначенную аудиенцию.

Я кивнул Олсуфьеву на кресло напротив моего, а сам устремил взгляд на дверь. Выходить из-за стола и идти встречать посланника я не собирался, много чести. Хватит и того, что мы еще не успели сесть и встречаем его стоя, а не развалившись в креслах. Хотя у меня мелькала подленькая мыслишка еще и кальян где-нибудь раздобыть и встречать прусского посланника держа мундштук в руках, да еще и полулежа в разбросанных по полу подушках. Но в самый последний момент я отказался от эпатажа, и теперь, глядя в чуть выпученные хитрые глаза посла, впервые пожалел о том, что не послушал внутренний голос и не поверг в шок Мардефельда. Я бы потом с удовольствием почитал, что он обо мне написал бы своему королю.

— Господин посол, прошу, присаживайтесь, — я широким жестом указал ему на кресло, стоящее рядом с тем, которое я отдал Олсуфьеву.

— Ваше императорское высочество, для меня большая честь наконец-то встретиться с вами в более приватной обстановке нежели на ассамблеях и императорских балах.

— Надо сказать, вы были чрезвычайно настойчивы в этом вашем желании получить аудиенцию, — я скептически хмыкнул. — Так что же вас все-таки сподвигло, на столь решительные действия?

— Всего лишь некоторое беспокойство, вызванное тем, что, хотя весь двор только и говорит о предстоящих увеселениях для юных знатных особ, ваше высочество не выказывает ни малейшего интереса к предстоящим действам. И тем самым расстраивает ее величество, — начал издалека и весьма витиевато прусский посол.

— Уверяю вас, я всерьез обеспокоен судьбой тетушки. Настолько, что даже обратил ее внимание на то, что кровопускания, кои она считает панацеей от всех болезней, совсем ей не помогают, хоть и делались они куда чаще, чем это вообще разумно, — я внимательно посмотрел на него, пытаясь оценить, как он отнесся к опале Лестока. Но Мардефельд был прожженный лис, и по его физиономии ничего нельзя было понять. А ведь кроме изоляции Лестока мои действия принесли очень существенную пользу, которая, надеюсь, даст пинок к развитию медицинской науки в Российской империи. А ведь все дело было в том, что я поставил Елизавету перед выбором: или признать, что кровопускания — это полная лажа, и ни о чего они не помогают, или же, прекратить ломать передо мной комедию, и, после очередного визита Лестока сказать, что совсем-совсем выздоровела. Пойти по второму пути она пока не могла, ей надо было закрепить достигнутый эффект, значит, пришлось жертвовать Лестоком. А на Флемма и наорать в случае чего можно, что, мол, этот костоправ ни черта не понимает и дает ужасные настои, от которых легче совсем не становится.