Первый. Бывший. Единственный (СИ) - Суботина Татия - Страница 73

Его слова не были лишены истины, это могло меня разозлить – чисто из врожденного чувства противоречия, – но не разозлило. Сил на такое не хватило. Или я уже дошла до кондиции, чтобы по крупицам признавать правду.

– Так уж я привыкла, – пожала плечами я.

И на чистом упрямстве двинулась к входной двери. Каждый шаг давался мне с трудом: видимо, укол переставал действовать.

Дубравин придержал меня за плечи.

– Я никуда тебя не отпущу, – сказал бывший. – Ты остаешься здесь. Со мной. И никакие возражения не принимаются.

Его категоричность сейчас почему-то отдавалась теплом у меня в груди. Я даже поймала себя на мысли, что тактика «на плечо и в пещеру» мне неожиданно нравится. Наверное, все же горячка гораздо серьезнее влияла на мою рациональность, чем мне сразу казалось.

– Не боишься, что я заражу твоего сына?

Кеша обернулся на мальчика.

– Дом большой, вы даже встречаться не будете. Я позабочусь, – решил он. – Матвей, иди к себе.

Его сын ничего не сказал, лишь полоснул по мне глазами, развернулся и поднялся вверх по лестнице, а мне почему-то только хуже сделалось. В груди что-то заворочалось, заболело. То ли все понимающий взгляд мальчика так на меня подействовал, то ли температура стремительно поднималась.

Сил на активное сопротивление Дубравину у меня не осталось, поэтому я капитулировала под его напором.

Бывший муж помог мне расположиться в гостевой спальне. Потом я позвонила маме и предупредила о своем состоянии, чтобы они не переживали зря. А дальше… дальше реальность превратилась в настоящий хаос. Я то выныривала на поверхность из липкой ловушки, то опять проваливалась в горячку, как в обжигающую бездну.

И каждый раз, когда я открывала глаза, рядом был Дубравин.

Я чувствовала его прохладные ладони на своей коже, слышала успокаивающий голос, но не могла понять, брежу или нет.

– Уйди, – отворачивалась от него я и тут же цеплялась. – Нет, не уходи. Не отпускай меня.

– Я больше никогда тебя не отпущу, Васенька, – оседало его дыхание на моей шее.

– Обещаешь? – льнула к нему я в поисках прохлады и спокойствия.

– Я умею учиться на собственных ошибках.

Это была сложная ночь.

Ночь борьбы с заразой, которая пыталась захватить власть в моем организме.

Ночь странных откровений.

Ночь забвения, где смешались реальность и вымысел.

Пробуждение оказалось тяжелым, встретило меня резью в глазах, пустыней во рту и чугунной головой. Я простонала и осторожно пошевелила руками-ногами. Тело было ватным, с трудом, но слушалось. А вот в мыслях царила пустота, лишь обрывки неясных воспоминаний вспыхивали, окуная меня в океан растерянности.

Как только глаза привыкли к свету, я разглядела Матвея. Мальчик стоял недалеко от моей кровати и не сводил с меня пристального взгляда.

– Ты что здесь делаешь? – прохрипела я.

Он ничего не ответил. Лишь смотрел, и мне от этого становилось серьезно не по себе.

– Уходи, я заразная, – привела я новый аргумент, чтобы остаться в одиночестве. – Ты же не хочешь заболеть, правда?

– Я вам не нравлюсь, – вдруг выдал сын Дубравина. – Почему?

«Вот так – не в бровь, а в глаз, – опешила я. – Устами младенца, ага, Вася.

Матвей не приближался. Из-за его нервных движений пальцами у меня создалось впечатление, что мальчику в моем присутствии неудобно, но и уходить он отчего-то не спешил.

– С чего ты взял? – прохрипела я, надеясь, что мне хотя бы удалось сохранить спокойное выражение лица.

– Вижу, – просто ответил мальчик.

Больше он ничего не сказал, но больше-то и не требовалось. Вся его поза, взгляд оказались красноречивее сотни слов и били точно в цель. В мое сердце.

– Ты ошибаешься.

Матвей продолжал буравить меня глазами, точно прямиком в душу заглядывал.

Внезапно мне стало так стыдно за собственные эмоции, которые пока не получалось контролировать, что захотелось спрятаться под одеяло. Наедине с сыном Дубравина это я сейчас скорее чувствовала себя растерянным ребенком, мальчик же выглядел донельзя спокойным и уверенным.

– Это не так, – сказала я после короткой паузы.

Матвей никак на это не отреагировал и, что-то подсказывало мне, даже не поверил.

Да и я сама себе не особо верила. С одной стороны, я прекрасно осознавала, что не имею права испытывать неприязнь к невинному ребенку, а с другой… Каждый раз, когда я видела этого мальчика, то вспоминала о предательстве мужа. Бывшего мужа.

Получалось, что теперь я вынуждена была вновь проживать все то, от чего так долго и старательно бежала. От собственного бессилия во мне бушевала злость, которая искала выхода. Не знаю, как Матвей за столь короткий срок нашего с ним знакомства смог это уловить, но он попал в яблочко.

– Я не на тебя злюсь, а на твоего отца, – вдруг призналась я.

– Почему?

Руся тоже была мастером неудобных вопросов, но с ней я хотя бы понимала, в какую сторону двигаться, а с Матвеем чувствовала себя словно ежик в тумане. Больной, уставший от простуды и жизненных беспорядков ежик.

– Это долгая история. – Рассказывать которую ему мне совершенно не хотелось.

Мальчик подошел к окну. Я следила за его точеным профилем и удивлялась, как такой красивый ребенок может быть настолько грустным. От беззаботного детства в Матвее, казалось мне, не было и следа.

Создавалось такое впечатление, будто в юное тело поместили очень взрослую душу.

– Он хранит ваши фотографии, – через какое-то время сказал мне мальчик. – Я вас сразу узнал.

– Что? – не поняла я.

– Вы красивая.

– Что ты здесь делаешь? – Дубравин появился неожиданно, от его голоса я даже подпрыгнула. – Я же просил не мешать Василисе.

– Он не мешал, – почему-то вступилась за парня я. – Только бы не заболел…

– У него крепкое здоровье, – хмуро выдал мужчина. – Иди к себе, Матвей. И подожди меня там, тебя ждет серьезный разговор. Обсудим твое поведение.

Удивительно, но мальчик его сразу послушал и ушел, даже не взглянув в нашу с Дубравиным в сторону.

– Не слишком ли ты строго с ним? – побеспокоилась я.

– Нет, он знает, что договор нарушать нельзя, – сказал мой бывший. – Как ты себя чувствуешь?

– Как больная, простуженная старая женщина. Разве не видно?

Дубравин хмыкнул.

– Если шутишь, то уже идешь на поправку. Надеюсь, Матвей не слишком тебя напряг. Я даже и подумать не мог, что его сюда потянет.

– У детей в крови любопытство, – пожала плечами я. – Ты до сих пор этого не выучил?

– Матвей не такой, как все дети, – потер глаза Дубравин. Мужчина выглядел уставшим.

Видимо, не у одной меня выдалась та еще ночка.

– Да, каждый ребенок для родителя особенный, – кивнула я, поддерживая этот странный разговор чисто ради вежливости.

– Нет, ты не понимаешь, – покачал головой мой бывший муж. – Матвей – аутист.

– О…

– Он родился таким.

– Мне… жаль? – Я совершенно не понимала, как реагировать в такой ситуации. – Но он как-то не похож на аутиста.

– Не бьется в припадке вблизи от людей, не содержится в специальной закрытой школе и даже умный? – скривился Дубравин.

У меня дыхание перехватило от реакции мужчины. Я оказалась совершенно не готова к его яростной словесной атаке и… растерялась.

– Я ничего такого не имела в виду…

– Я знаю, – сжал переносицу Дубравин. – Прости, я просто привык, что к таким детям относятся с предубеждением.

На это мне было нечего сказать. Наше общество давно называлось цивилизованным, но в некоторых вещах оно по-прежнему отличалось варварской жестокостью и дремучестью.

– Чтобы Матвей почти не отличался от обычных детей, нам с ним пришлось пройти долгий путь, – через какое-то время выдал Дубравин.

– Расскажешь?

Между нами с Кешей были годы разлуки, некрасивое расставание, боль от предательства, метры физического расстояния, но именно сейчас он казался мне близок и понятен как никогда.

– Когда-нибудь обязательно, – пообещал он. – А пока тебе нужно лечиться и набираться сил.