Красная сестра (ЛП) - Лоуренс Марк - Страница 5

— Спокойной ночи, Нона.

Нона, отвергнутая, поспешила обратно в двухкомнатную хижину, которую делила с матерью, вокруг нее сиял свет луны, более теплый, чем свет полуденного солнца.

— Быстрее, девочка! — Настоятельница дернула Нону за руку, вырывая ее из воспоминаний. Эти хор-яблоки вернули Амондо в ее сознание. Настоятельница оглянулась через плечо. Через мгновение она сделала это снова. — Быстрее!

— Почему? — спросила Нона, ускоряя шаг.

— Потому что начальник тюрьмы Джеймес скоро пошлет за нами своих людей. Меня они выругают — тебя повесят. Так что — шире шаг!

— Ты сказала, что дружила с начальником тюрьмы еще до того, как Партнис Рив был младенцем!

— Значит, ты слушала. — Настоятельница гнала ее по узкому переулку, такому крутому, что через каждые несколько ярдов приходилось делать прыжок-другой, чтобы не отставать, а крыши высоких домов вставали ступеньками одна над другой. Запах кожи ударил Ноне в нос, напомнив о цветных шариках, которыми Амондо дал ей пожонглировать, запах такой же сильный, как вонь коров — густой, глубокий, отполированный, коричневый.

— Ты сказала, что вы с начальником тюрьмы — друзья, — повторила Нона.

— Я встречалась с ним несколько раз, — ответила настоятельница. — Противный маленький человечек, лысый и косоглазый, внутри — еще уродливее. — Она обошла товары сапожника, разложенные перед его ступеньками. Каждый второй дом, похоже, был сапожной мастерской, в витрине которой старик или молодая женщина стучали молотком по каблукам сапог или отделывали кожу.

— Ты соврала!

— Назвать что-то ложью, дитя мое, — бесполезная характеристика. — Настоятельница глубоко вздохнула, с трудом преодолевая подъем. — Слова — шаги по пути: главное — попасть туда, куда ты идешь. Ты можешь играть по правилам, шаг-на-трещину-сломаешь-спину, но ты доберешься до цели быстрее, если выберешь самый определенный маршрут.

— Но...

— Ложь — сложная штука. Лучше не утруждать себя мыслями в терминах правды или лжи — дай необходимости стать твоей матерью... и изобретай!

— Ты не монахиня! — Нона отдернула руку. — И ты позволила им убить Сайду!

— Если бы я спасла ее, мне пришлось бы бросить тебя.

Где-то в глубине переулка раздались крики.

— Быстро. — Переулок переходил в широкий проход с узкой лестницей, и настоятельница свернула на него, не остановившись, чтобы оглянуться.

— Они знают, куда мы идем. — Нона много бегала и пряталась за свою короткую жизнь, и она знала достаточно, чтобы понять — не имеет значения, как быстро ты бежишь, если они знают, где тебя найти.

— Они знают, что, когда мы туда доберемся, они не смогут последовать за нами.

Люди запрудили улицу, но настоятельница прокладывала себе путь сквозь самую гущу толпы. Нона шла следом, так близко, что полы монашеского одеяния развевались вокруг нее. Толпа нервировала ее. Ни в ее деревне, ни во всем ее мире не было столько людей, как на этой улице. И таких разных: некоторые взрослые были едва ли выше ее, другие превосходили даже массивных гигантов, сражавшихся в Калтессе. Одни темные, с кожей черной, как чернила, другие — белобрысые и настолько бледные, что каждая жилка казалась синей; между ними — все оттенки.

Через переулки, поднимавшиеся к большой улице, Нона видела море крыш, выложенных терракотовой черепицей, с бесчисленными трубами, из которых шел дым. Она и представить себе не могла, что может быть место с таким количеством людей, где так тесно. С той ночи, когда похититель детей привез Нону и прочие свои приобретения в Истину, она почти ничего не видела в городе, только боевой зал, комплекс, где жили бойцы, и тренировочные дворы. И когда они с Сайдой, обнявшись, ехали на повозке в Хэрритон, она почти не смотрела по сторонам.

— Сюда. — Настоятельница положила руку Ноне на плечо и направила ее к ступеням, ведущим в здание, которое выглядело храмом с колоннами, огромные двери которого были открыты, и каждая украшена сотней бронзовых кругов.

Ступеньки были достаточно высокими, чтобы у Ноны заныли ноги. Наверху их ждал похожий на пещеру зал, освещенный высокими окнами, каждый квадратный фут которого был заполнен ларьками и людьми, охотящимися за выгодой. Звуки их торга, отдававшиеся эхом и умноженные мраморными сводами, слышались на входе одним многоязыким голосом. Несколько минут не было ничего, кроме шума, цвета и толчков. Нона сосредоточилась на заполнении пустоты, остававшейся после того, как настоятельница шагала вперед, прежде чем какое-то другое тело могло занять это место. Наконец они очутились в прохладном коридоре и вышли на более тихую улицу позади крытого рынка.

— Кто ты? — спросила Нона. Она достаточно долго следовала за женщиной. — И, — внезапно сообразив, добавила, — где твоя палка?

Настоятельница обернулась, одной рукой надевая на шею нитку пурпурных бус:

— Меня зовут Стекло. Для тебя — Настоятельница Стекло. И я отдала свой посох довольно удивленному молодому человеку вскоре после того, как мы вышли с Обувной улицы. Надеюсь, стражники начальника тюрьмы последовали за ним, а не за нами.

— Стекло — это не имя. Это вещь. Я видела их в конторе Партниса Рива. — Что-то твердое и почти невидимое, что удерживало ветра Коридора от проникновения в логово бой-мастера.

Настоятельница Стекло отвернулась и продолжила свой путь:

— Каждая сестра берет себе новое имя, когда ее считают достойной выйти замуж за Предка. Это всегда название предмета или вещи, чтобы отделить нас от мирян.

— О. — Большинство жителей деревни Ноны молились безымянным богам дождя и солнца, как молились по всей Серости, ставя на полях кукурузные куколки, чтобы побудить их дать хороший урожай. Но ее мать и несколько молодых женщин ходили в новую церковь на Белом Озере, где свирепый молодой человек говорил о боге, который спасет их, о Надежде, которая уже сейчас мчится к нам. Крыша церкви Надежды всегда была открыта, чтобы они могли видеть приближающегося бога. Ноне он показался похожим на все остальные звезды, только эта была белой, хотя почти все остальные были красными, и более яркой. Она спросила, все ли остальные звезды тоже боги, но получила лишь пощечину. Проповедник Микэл сказал, что звезда — это Надежда, а также Единственный Бог, и что прежде чем северный лед и южный лед соединят свои руки, он придет, чтобы спасти верующих.

В городах, однако, в основном молились Предку.

— Там. Видишь это?

Нона проследила за движением пальца настоятельницы. На высоком плато, за городской стеной, косые солнечные лучи падали на куполообразное здание милях в пяти отсюда:

— Да.

— Именно туда мы и направляемся. — И настоятельница повела ее по улице, обходя лошадиную кучу, слишком свежую, чтобы садовники могли до нее добраться.

— Ты услышала обо мне по дороге туда? — спросила Нона. Это казалось невозможным.

Настоятельница Стекло рассмеялась теплым и заразительным смехом:

— Ха! Нет. У меня были другие дела в городе. Один из верующих рассказал мне твою историю, и я отклонилась на обратном пути в монастырь.

— Так вот откуда ты знаешь мое имя? Мое настоящее имя, а не то, которое дал мне Партнис.

— А ты могла бы поймать четвертое яблоко? — Настоятельница ответила вопросом на вопрос.

— Сколько яблок ты можешь поймать, старуха?

— Столько, сколько мне нужно. — Настоятельница Стекло снова посмотрела на нее. — А теперь поторопись.

Нона понимала, что знает не так уж много, но она знала, когда кто-то пытался измерить ее, и ей не нравилось, когда что-то вырывали из нее силой. Настоятельница продолжала бы заниматься своими яблоками, пока не нашла бы предел возможностей Ноны — и держала бы это знание, как нож в ножнах. Нона поспешила наверх и ничего не сказала. По мере приближения к городской стене улицы становились все пустыннее, тени начали сгущаться.

Переулки зияли направо и налево, темные рты готовы были проглотить Нону целиком. Каким бы теплым ни был смех настоятельницы, Нона ей не доверяла. Она смотрела, как умирает Сайда. Побег все еще был очень хорошим вариантом. Жить с кучей старых монахинь на продуваемом всеми ветрами холме за городом, может быть и лучше, чем висеть, но не намного.