За семью замками. Снаружи (СИ) - Акулова Мария - Страница 26

Наклонился, прижался к её губам, погладил по щекам так же, как она… Агата была немного напряжена, но позволяла.

Прижался лбом ко лбу, молчал немного… Чувствовал, что по скулам ходят желваки. Чувствовал внутренний протест. Но впервые чувствовал долг победить… Себя.

— Собирайся, Замочек. Ты едешь домой.

Сказал, с болью отмечая, что она выдыхает… Удивленно и облегченно.

Еще раз прижался к её губам, потом отстранился немного, скользя взглядом по лицу.

Чувствовал себя хуже, чем когда-либо.

Чувствовал, что впервые в жизни делает правильно. Просто правильно.

Выпрямился, развернулся, пошел прочь из спальни, сжимая с силой шею сзади, запрокидывая голову…

Потому что как бы ни было правильно, это не отменяло тот факт, что его адски ломало.

Услышав тихое:

— Спасибо, Костя…

Брошенное в спину, не обернулся и не оглядывался.

Спустился на первый. Взял ключи от Ауди, пошел к ней. Чувствуя, что с каждым разом волны отчаянного страха накрывают все сильнее. Но это его проблемы.

С самого начала это были его проблемы.

И справляться с ними должен он за свой счет, а не за чужой.

Он уже и так, получается… Ребенка потерял.

Агата вышла почти сразу. Без вещей. Ей они сейчас были не нужны. Слишком хорошо понимала, что настроение Кости может в любой момент измениться.

Это снова сделало ему по-особенному больно. Даже сейчас она ему не доверяет. Но и здесь… Сам виноват.

В тишине сели в машину.

В тишине ехали.

Костя концентрировался на дороге.

Агата чувствовала себя очень неуютно. То и дело мяла пальцами колени. У нее несколько раз сбилось дыхание. Она явно готова была расплакаться, но сдерживалась, пока не увидела родной дом…

Всхлипнула, потянулась рукой ко рту, зажала его…

Скосила взгляд, уже покрытый пеленой слез, поймала Костин — тяжелый… Но не потому, что он на неё злится. Нет. Теперь-то только на себя.

А она… Просто очень сильно хотела спокойствия. Просто очень хотела вновь за семь своих замков, которые он взломал, потому что мог.

Наверное, Агата предпочла бы, чтобы он остался в машине, но Костя не смог отпустить. Сам прикладывал брелок к домофону, поднимался за Агатой на ее этаж.

Шел следом, когда она приближалась к двери…

Агата остановилась перед ней, опустила голову… Чувствовала, что он тормозит слишком близко…

Видела, что вытягивает руку сбоку, переворачивает, держит ладонь с ключами раскрытой…

Агата их берет, шепчет: «спасибо», но не спешит тут же нырнуть и закрыться.

Он медлит, она тоже медлит.

Костя сжимает кулак, опускает его сначала, а потом делает еще полшага, скользя руками по ее бокам, сминая ткань свитера, вминая ее спину в свою грудь. Утыкается губами в шею, жмурится, чувствует ее дрожь и свое отчаянье…

— Пожалуйста… Хотя бы не спеши… Агат… Пожалуйста… Я всё сделаю. Роди мне его. Я тебя люблю. И его я полюблю. Я вас любить хочу. Пожалуйста, позволь… Подумай хотя бы… Пожалуйста…

Агата не бросилась в отрицание. Только это не прибавило Косте надежды.

Он продолжал жмурясь делать частые вдохи, будто пытаясь надышаться на всю жизнь. Которая явно дальше — без нее. Без нее и без ребенка. И с чувством вины. Потому что ни один победитель не способен соскочить с порочного круга, который был ему заложен свыше.

Как бы он ни хорохорился. Как бы не выдирался. Он слетел вниз. Он снова на дне. Он тот, от кого нельзя рожать. Он тот, кто не достоин любви. Мать была права, отвергая его. Только аборт надо было делать ещё ей…

— Пусти меня, пожалуйста… Всё будет хорошо…

Гладившая всё это время его руку Агата (то ли рефлекторно, то ли потому, что знает — с сумасшедшими так надежней) опустила свою, шепнула просительно, чуть поворачивая голову…

Наверное, боялась, что даже сейчас он всё ещё может передумать и прокатать известный сценарий.

Наверное, больше действительно никогда и никому не поверит. И всю жизнь будет немного бояться, что он — вот такой — к ней вернется.

Но тут ей всё равно будет лучше. Это понятно…

Костя сделал последний вдох, вжал чуть сильнее, а потом отступил, отпуская.

Следил, как Агата открывает квартиру, как заходит в неё…

Хотел бы, чтобы оглянулась хотя бы… Надежду дала, но она — не готова. Возможно, никогда больше не будет готова.

Закрывает дверь, щелкает замками, скользит спиной по дереву, оседая на пол.

А Костя опускается на корточки, вжимая в глаза кулаки.

Она снова внутри. Он — снаружи.

И права взломать дверь у него больше нет.

А у неё нет желания её открыть добровольно.

— Вкусный чай, сестренка… С бергамотом что ли?

Гаврила с любопытством заглянул в чашку, будто действительно было безумно интересно, Агата же только с легкой улыбкой глянула. Грустной. Инертной. А потом снова в сторону — куда-то на плиту…

— Тот, что ты привез. Судя по запаху — с бергамотом…

Ответила, пожимая плечами. Улавливая боковым зрением задумчивый взгляд мужчины. А потом его же шумный вздох…

— Ты грустная такая почему, Агат? Что тебе привезти? Свозить может куда-то? К врачу когда? Купить что-то? Всё же хорошо. Как ты хотела…

Гаврила сказал задумчиво, склонив голову, продолжая смотреть сначала на профиль Агаты, а потом в глаза, когда она повернулась к нему.

Не сразу ответила. Сначала молчала и думала. Потому что…

Всё действительно хорошо. Всё действительно, как она хотела…

А сердце не на месте.

Костя отпустил её месяц назад.

Вот уже месяц, как она вернулась за семь своих замков. В самое спокойное в мире место. В крепость. Туда, куда так стремилась…

Но облегчение длилось не бесконечно.

Да и вообще… Было ли оно — облегчение?

Иногда Агате казалось, что даже не наступило.

Закрыв за собой дверь, она сползла по ней, позволяя себе новые слезы — неверия. Первый день ходила по квартире, как перепуганный заяц, то и дело прислушиваясь, придумывая посторонние звуки, ожидая внезапное вторжение и позволяя сердцу обрываться с периодичностью в пару часов, когда кажется, что Костя передумал и сейчас за ней вернется…

Агата почти не могла спать в первую ночь. Агата толком не знала, что дальше делать, как быть…

А на следующий день к ней впервые приехал Гаврила.

Позвонил в дверь. Привез вещи, документы, телефон — свой и новый.

Вел себя показательно радостно и дружелюбно. Будто не был в курсе всего дерьма, в котором они с Костей искупались. Будто не было разговора на качели.

Делал это ради нее же. Не прессовал. Не напрягал. О Косте ничего не говорил.

Просто спросил, что «сестренке» надо…

Агата долго сопротивлялась — ей не надо было ничего, но с Гаврилой не сработало.

Вечером привез на свое усмотрение.

На роту голодных солдат. И еще денег. Очень много. И документы на машину. И сказал, что если она хочет — продадут… В общем…

Костя ее отпустил… Но не совсем.

После первого дня Гаврила приезжал к ней с завидной периодичностью.

И если сначала это Агату пугало, то со временем… Она смирилась. И даже ждала. А если задерживался — волновалась.

Они пили чай. Они говорили. Гаврила исполнял, а то и предугадывал маленькие просьбы.

Часть из них, Агата знала, «надиктованы» Костей по памяти. Часть — следствие внимательности самого Гаврилы.

Теперь у нее в душе — хороший напор. Никаких больше дыр в шланге и оббитых плиток. Все розетки починены. Карниз перестал клониться, потому что висел на соплях. Новая микроволновка. Установлен кондиционер.

Гаврила заводил речь о том, что ей бы полноценный ремонт… Но Агата категорически отказывалась.

Ремонт не нужен, ей и так предостаточно.

С Костей они за это время практически не общались. Агата не сомневалась, что Гаврила скорее всего передает ему каждое слово и каждое свое наблюдение, но сама…

Впервые Костя вышел с ней на связь через неделю. В Телеграме от него прилетело «привет»…