Нарушая все запреты (СИ) - Акулова Мария - Страница 45

Жмурится, чтобы снова слезы не пролились. Она какая-то совсем тонкослезая стала по его вине… Точнее, наверное, наконец-то вкус жизни почувствовала благодаря ему.

Кислота малины. Хруст огурцов. Смех детей. Плеск воды. Запах тины. Жесткий ворс махрового полотенца. Скрип ступенек. Шероховатость напольных досок. Запах свежескошенной травы. Свист серпа. Его объятья. Его объятья. Его объятья.

Гаврила прижимается щекой к её виску, потом в него же губами утыкается. Это и поцелуем не назовешь, но в этом тонна нежности.

– Я для тебя на всё пойду. Ты просто знай…

Полина знает – это не пустые слова, но ответа они не требуют.

Они еще немного сидят на берегу в тишине, впитывая порами счастье, а потом начинают собираться – пора возвращаться в столицу.

Глава 29

Полине физически сложно собирать вещи и прощаться с полюбившимся домом. Сердце болит, когда она смотрит, как Гаврила закручивает краны и отключает свет.

Чтобы не расплакаться хотя бы, Полина идет к машине, не оглядываясь. Когда парень выезжает, сдавая задом, вообще закрывает глаза.

Её сейчас невозможно успокоить дежурным самоубеждением: ты сюда ещё вернешься. Ей просто не хочется отсюда уезжать. Она слишком привыкла быть всегда с Гаврилой.

Легче не делает даже то, что эту ночь они тоже проведут вдвоем уже в его квартире. «Самолет из Ираклиона» прибывает в столицу завтра ранним утром.

Точно так же, как встречая их, когда Гаврила выезжает, за его машиной бежит детвора.

Это только усугубляет. Полина понимает, почему парень не останавливается – прощание может затянуться, да и видит же, наверное, что ей сложно, а всё равно не сдерживается. Запрокидывает голову и тянется за салфетками.

Чувствуя, как на колено ложится ладонь парня, поворачивает голову и улыбается сквозь слезы.

Они искренние. Он не сомневается.

Тоже улыбается, гладит, складывает губы в: «я тебя люблю». И только это придает сил, чтобы не разреветься.

Машину потряхивает – дорога как в деревне, так и за ее пределами не лучшая. Гаврила не гонит, старается аккуратно объезжать…

Когда тормозит, Поля замирает. Почему-то первой проскальзывает мысль, что он передумал – они сейчас развернутся и поедут обратно в дом. И это дарит невероятное облегчение. В голове моментально стройный план: она выбросит телефон и отречется от всего, лишь бы быть с ним… И от этого внезапно так легчает, что поверить сложно. Но…

Он не разворачивается. Просто тормозит у обочины.

Возвращается чуть назад…

Полина видит, как подходит к той же бабушке, у которой по дороге сюда покупали малину и овощи. Берет новое ведерко, а ещё… Цветы.

Это дикие кустовые розы, чей аромат затапливает машину, стоит Гавриле открыть заднюю дверь и положить их на кресло.

Одну нежную головку он отламывает, садится на водительское. У Полина в руках – снова ведерко с малиной. А Гаврила с улыбкой тянется к волосам, заправляя вместе с ними за ухо цветок.

Смотрит влюбленно. Ему нравится…

И Полина снова не может не улыбнуться в ответ. Не потянуться за хотя бы коротким поцелуем. Не забросить в рот несколько ягод, пусть и аппетита совершенно нет.

– Ты не против, если заедем в одно место ненадолго? Мне минут десять хватит.

Полина кивает в ответ на вопрос, не раздумывая. Что за место – не спрашивает. Кажется, не надо. Но вариантов у нее будто бы нет. Может в соседнюю деревню к кому-то… Только к кому? С цветами…

Все эти дни Полина почему-то боялась встретиться с кем-то из местных девушек, которые были когда-то с Гаврилой.

Ждала злых взглядов и таких же слов. В итоге же этот страх оказался напрасным. Любичи – интересное место. Наверняка полнится сплетнями, но они не льются через край, а читаются во внимательных взглядах.

Те, с кем они с Гаврилой встречались, смотрели именно так – оценивающе и говоряще. Но что хотят сказать – Поля не разобралась. А Гаврила и не думал разбираться.

Он счастливый, потому что ничем не ограничен. Вообще ничем.

Тормозит, когда Поля успела задуматься. Отщелкивает ремень, смотрит на неё с улыбкой…

– Ненадолго…

Напоминает, наверняка замечая, что она удивлена. Глаза больше обычного и в них сожаление. Она не подумала даже, а он…

Выходит из машины, достает с заднего сиденья розы, обходит багажник, чтобы зайти в ворота старого кладбища.

С собой не звал, но Полина успевает.

Отставляет ягоду, открывает свою дверь, окликает:

– Гаврюш… С тобой… Можно?

И стыдно, и стыдиться поздно. Он тормозит, оглядывается… Снова на губах улыбка дрожит…

Не отказывает – тянет руку, позволяя… А потом ждет, пока Полина его догонит. Сжимает с силой.

Он готов её пустить в самый центр души. С самым важным и сокровенным познакомить.

Точно так же, как не бывала особо в церквях, Полина и по кладбищам не шлялась. У нее никто не умирал. Поминальные традиции никто не чтил особо. Поэтому на этом она чувствовала себя немного дискомфортно как любой молодой человек, очень боящийся заразиться смертью.

Шла по дорожке, осторожно глядя по сторонам.

Когда Гаврила начал замедляться, её сердце – наоборот.

В конце одного из могильных рядов – три памятника за высокой оградой. По ним видно, что установленны в разное время. Гаврила открывает полузатворенную калитку, пуская Полину внутрь…

Кругловы.

Афанасий Павлович. Евлампия Гаврииловна. Анастасия Афанасьевна.

– У нас отчество дедушкино, получается…

Пока Полина скользит взглядом по фотографиям, Гаврила поясняет.

Она так и подумала…

– Отцы разные. Но одинаково… Одинаковые, в общем.

Не договаривает то, что собирался. Не хочет ругаться здесь.

Разделяет охапку цветов на три букета. Склоняется к каждой из могил, раскладывая. Здесь не очень ухожено, но и совсем не заброшено. Стоят давно потухшие лампадки. Плетется вьюнок. Вокруг – много высоких деревьев, поэтому на кладбище прохладно и сыро.

Гаврила прижимается губами к выбитым на уголках мраморных памятников крестам. Остановившись возле памятника сестры, смотрит на ее фотографию, гладит как-то особенно нежно.

А Поля считает. Ей было шестнадцать…

Под именем и датами рождения и смерти тоже выбиты розы, а ещё надпись:

«Любимой сестренке, прости, что не уберег»

Он её один хоронил. Тогда никого уже не было. А ему… Восемнадцать.

Это так больно, что Полине снова приходится запрокинуть голову, с силой сжимая пальцами свои же плечи.

Она не должна плакать – это понятно. Но сложно…

И вопроса ни одного не задаст. Это не повод любопытствовать. Может и идти не надо было…

– Она в парня влюбилась. Из наших. Не то, чтобы плохого, просто безответно. Разное говорят… Вроде как он ей даже обещал что-то, а потом… На другой женился. Вот она в день свадьбы и… Спасибо отцу Павлу, отпеть согласился...

Гаврила бросает взгляд на Полю. В нем будто извинение даже. А ей за себя стыдно. За него больно так.

Слишком, чтобы удержаться.

Поэтому Поля подходит и на себя тянет.

Гаврила позволяет обнять и даже горбится, как Поля просит.

Гладит его по голове, смотря на портрет сестры вместо брата…

Такая красивая… Ну что же за дурочка такая, а?

Наверное, и он с этими мыслями спать ложится и просыпается.

И с чувством собственной вины: не уберег. Скорее всего и бабушке ведь обещал. А не уберег…

– Ты не виноват, – Полина шепчет тихо, в самое ухо. Целует мочку. Откуда-то знает точно, ему и сама Настя это же сказала бы.

О таком брате мечтать только.

Но Гаврила не отвечает. Стоит тихо, позволяя гладить себя по голове и спине. Ему это нужно. Потом выпрямляется, снова смотрит в глаза. Снова улыбаясь…

– Говорят, нам на роду написано изойти всем. Дед, – кивает на крайний памятник, – с внучкой местной ведьмы когда-то гулял. По молодости совсем. По глупости. Еще до того, как баб-Лампу встретил. Потом у них любовь случилась. Искренняя. Он замуж её и позвал. А та не выдержала – разозлилась. Прокляла. Вроде не суеверный я, мне Бог ближе. Но иногда прямо сложно не думать… Их нет. Мамки нет. Брат у неё был – тоже нет. Насти нет. Я один… И то…