С Том 3 (СИ) - Линник Сергей - Страница 22

— Иван Федорович! — я повернулся к майору, — Направь людей помочь подгоренцам. Наверное, на пепелище еще что-то можно спасти. Подполы смотрите, вдруг кто спрятался…

— Сделаем, товарищ командир, — Базанов махнул рукой, «побединцы» пошли по улице. Остались только постовые на околице.

— Я все-равно убегу, — упрямо мотнула головой Прасковья. — Буду сама мстить за Петра!

И что тут сделаешь? Я только тяжело вздохнул.

Как ни спешили, а пришлось заночевать в Подгорном. Всё из-за проклятых завалов. Пока разбирали, то одному, то другому слышались голоса и звуки, раздающиеся снизу. Один раз я даже остановил работу после очередного «Точно вам говорю, стучали сейчас». В мертвой тишине, которую перебивало только чье-то покашливание и переступающие с ноги на ногу люди, никто ничего не услышал. Плюнув на всё это, я скомандовал побыстрее заканчивать и не отвлекаться на ерунду.

К сожалению, все наши усилия ничем хорошим не увенчались. В одном подполе нашли женщину. Она заползла туда раненая и истекла кровью. В другом — целая семья, мать, трое детей и старик — угорели. Огонь до них не достал, но зато выгорел весь кислород, и они просто задохнулись. Ужасное зрелище. Синюшные лица, открытые рты… Страшная смерть.

Короче, пока туда-сюда, уже и вечер наступил. Рассудив, что ночью даже немцы спят, я озадачил Базанова охраной и пошел на ночлег. А где должен спать командир? Правильно, в самом лучшем месте, чтобы не подрывать авторитет пьянкой. А выпить после увиденного хотелось! Дом старосты совсем рядышком был, зашел, обстучал сапоги от снега. По такой погоде пора валенки заводить.

Только я переступил порог, смотрю, а товарищ Енот уже ведет воспитательную работу с населением. Высунув от усердия язык, местный руководитель писал диктант химическим карандашом на тетрадном листке.

— Ти пиши, не соромся. Я, Грачев Леонид, як там тебе?

— Матвеевич, — буркнул староста.

— Ага, от так і пиши. Готово? Далі. Обязуюсь сотрудничать на добровольной основе с партизанским отрядом «Победа» и оказывать им… Ну куди ти лізеш? Бачіш же, не поміститься тут, перенось на другий рядок!

Мешать составлению столь важного документа я не стал. Думаю, подпольщик и без меня расскажет, что писать и что с распиской будет, если староста вздумает ерепениться. Конечно, я мог бы заверить, что потом с таким замечательным документом и свидетельствами партизан, Леонид Матвеевич не отправится на восток валить лес для страны, но это уже было бы лишним. Мне оставалось только сесть в уголке, кивнув Еноту, мол, всё правильно делаешь, и дождаться конца процедуры.

Так что, хоть и без особого энтузиазма, но довольно быстро Грачев соорудил нужную бумагу. Пока мой зам по связям с партийным руководством прятал расписку, я решил отвлечь старосту, который полными печали глазами смотрел на простой, казалось бы, тетрадный листик.

— Ты, Матвеич, не сильно переживай. Отвлекись лучше. Давай, быстренько организуй людям помыться, поесть, и ночлег. Шевелись, ночь уже скоро!

— Так там это… немцы же…, — попробовал включить дурака староста. Ну, это у крестьян даже без участия головного мозга делается, наверное. Чуть что, сразу начинают плакаться и рассказывать, что нет ничего и сами последний хрен без соли доедают. А у самих и зерно прикопано и сало на секретном ледничке.

— Я тебя про немцев спрашивал? — и, дождавшись, когда Грачев отрицательно мотнет бородой, добавил: — Значит, встал, и мухой исполнять!

— А то може тобі помогти? — участливо спросил Енот старосту, когда тот лихорадочно ловил рукой потерявшийся куда-то рукав ватника.

Не сказав ни слова, Грачев выскочил на улицу, так до конца и не одевшись.

— Думаешь, не сдаст теперь? — спросил я, глядя на захлопнувшуюся от сквозняка дверь.

— А кто его знает? — ответил Енот. — Говно человек, конечно, надежды мало. Но других нет, поработаем и с таким.

Размышления о трудности работы с населением временно оккупированных областей СССР прервал Ильяз. Грубо прервал, никакой субординации. Ворвался в хату и с порога заявил:

— Бойдем, Бёдр Николаевич, мы там с Быковым дезертира боймали!

Пока я, переводя с ильязовского на русский, силился понять, кто такой Пыков, татарин даже пританцовывал от возбуждения. Не знает, что дезертиров этих — как блох на Бобике, чуть не в каждой деревне найти можно. Кто сам деру дал, кто отбился, выходя из окружения, кого из плена вытащили. И все числятся самовольно оставившими часть. Ладно, пойдем, посмотрим.

По дороге выяснилось, что заслуга в поимке всё же больше разведчика. Это он приметил, как сердобольная мамаша, переживая, чтобы сыночка не замерз и не голодал в сарае, втихаря потащила ему теплой одежки и еды. Это она, конечно, думала, что ее никто не видит. Ну, Андрей это дело пресек: вдвоем с Ахметшиным они парня подхватили под белы руки и притащили ко мне.

Дезертир, парень лет двадцати, украшенный торчащим из одежды и волос сеном, и в самом деле был местным жителем, Борисом Довженко. Боец какого-то там стрелкового полка. Вместе с мамкой божился и клялся, что попал в окружение, а теперь просто зашел домой отдохнуть пару дней, а вот прямо завтра с утра планировал выйти в путь и пробираться к своим, чтобы продолжить воинскую службу.

— Ой, бреше! — издевательски протянул Енот, стоящий у меня за спиной — Где воевал?

Довженко покраснел, стрельнул глазами в сторону голосящей матери. Все ясно. Сразу свалил, к родителям на печке лежать.

— Ага, кто бы сомневался, — согласился я. — Быков, присмотри за нашим новым бойцом. Раз собрался продолжать службу, то мы ему обеспечим такую возможность. Следите только, чтобы не заблудился нигде, а то от радости пойдет куда-нибудь.

За лошадку я, собственно, и переживать перестал. Как объяснил мне Енот, просто происходит передача советской властью животного из одних рук в другие. Лошадь, да и ее приданое тоже, принадлежали государству, а леснику даны в пользование. Да и немцы один хрен реквизировали бы коняшку, не на острове ведь живет Егор Семенович. А уж фашистам по барабану, кто на чем дрова возить будет. В лучшем случае напишут расписку, из серии «Дана русской свинье, что у нее забрали свинью». А так хоть партизанскому отряду послужит.

Попрощавшись с хмурым лесником, вышли сразу на рассвете. Новый член нашего отряда, кроме своей трехлинейки, тщательно припрятанной в дальнем углу сарая, на радостях нагрузился как вьючная лошадь. Вполне добровольно, как заверил меня ухмыляющийся Ильяз. Воспитывает!

Майор еще не успел выслать вперед боевое охранение, как сзади послышался крик:

— Подождите! А я?!

И почему я не удивлен? Обладательница самого большого в мире шила в заднице, Прасковья Егоровна, мчалась за нами крупной рысью. Где она хоть нашла ватные штаны и рюкзак марки «мечта оккупанта»?

— От же бісова дівчина, — ругнулся Махно, останавливая коня лесника. Получается дважды его ограбили. Лошадку с санями забрали. А затем и дочку.

Слегка запыхавшись, раскрасневшаяся Параска подбежала к нам.

— Что непонятного было в словах «ты остаешься здесь»? — спросил я ее самым суровым командирским голосом, какой только смог изобразить.

— То, Пётр Николаевич, ой, товарищ командир, что раз я сказала, что пойду с вами, то так и будет! — нагло ответило мне это чудо. — Мне даже папка с мамкой против ни слова не сказали! Знали, что я всё равно по-своему сделаю!

— Лучше бы они тебя замуж выдали. Или по заднице надавали, чтобы головой думала, — буркнул я.

— Била мене мати березовим прутом, щоби не стояла з молодим рекрутом, — улыбаясь, бодро запела Параска. Вот ведь знает как найти подход к командованию!

— Отставить песни! — гаркнул я. — В обоз! Стирать и картошку чистить! До конца войны!

— Вот, видите, получилось как я говорила! — ни капли не смутившись, заявила девчонка. — А стиркой меня не напугаете! Ой, ладно, я к Анне Матвеевне пойду, — вдруг ее задор куда-то испарился и через пару секунд она уже укладывала свой рюкзак на сани. Я развернулся и чуть не засмеялся в голос: товарищ Енот так и стоял со зверским выражением лица и поднятым кулаком.