Коварный уклонист (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович - Страница 21

— Ну как? — спросил тот слегка нервозным тоном, — Есть идеи?

— Одна, — поморщился я, — И она тебе не понравится. Дай сигарету.

«Золотая змея» преподала мне очень важный жизненный урок, заключающийся в том, что следует взять за основу первый пришедший на ум стереотип, а затем послать его в задницу. А вот после этого ментального упражнения (очень важно, чтобы после!) — делать всё по уму.

Так что, прогнав в голове сценку, где я подпаиваю здоровенных собак снотворным, а затем по незнакомой и очевидно старой крышей ползу ловким ниндзей к окну, чтобы внезапно нагрянуть и всех ошеломить, я смачно плюнул на пол, а затем за пару движений залез на забор прямо у ворот, умостив худой зад между кольев. А потом, не говоря худого слова, тупо выстрелил в каждую из здоровых псин два раза, заставляя тех оглушительно заскулить в агонии. Три секунды.

Спрыгнуть, скинуть засов, пнуть створку, открывая путь для Крюгера. Три секунды.

Окинуть взглядом дверь, поняв её прочность и толщину. Одна секунда. Смерить взглядом окно. Половина секунды.

Присед, старт с низкой позиции, сжаться в полете в клубок, держа перед собой тяжелую саблю в ножнах, воткнуться в окно всей массой, удариться больно об стол, вскочить на ноги, сдирая ножны с холодного оружия. Вновь раскрыть дверь для Крюгера. Четыре? Пять секунд?

Что сделает любой смертный, нанявший кида и обладающий хоть парой извилин в голове? Он пошлёт Должника выяснить причину, по которой гремят выстрелы, скулят собаки и бьется стекло. А сам наёмник, страдающий от болевых ощущений подгоняющего его Бога-из-Машины, будет вынужден покинуть комнату, дабы пойти на разведку с оружием наготове. Испытывать он при этом будет вполне здоровую опаску и злость, светясь в моем зрении сквозь любые материалы. В данном случае это была наёмница, чистейших кровей привлекательная орчанка в грязной донельзя и дешевой одежде, но с очень неплохим автоматом в руках.

Она будет аккуратна и нетороплива, как и любой, не желающий получить пулю.

— Привет! — улыбнусь я ей, лежа на полу с уже наведенным на девушку стволом «свибры».

Бам! Бам! Бам! — гремят по узкому длинному коридору выстрелы из пистолета. Затем нужно лишь слегка напрячь мышцы пресса, чтобы выглядывавшая из-за угла половина туловища ушла с линии возможного ответного огня. Полторы секунды.

Иногда всё становится чересчур простым, если ты можешь видеть и ощущать противника в ограниченном пространстве. Главное при этом не забывать, что другие так не могут.

На этом всё. Нет ни превозмогания, ни риска, ни свистящих над головой пуль. Лишь тихо умирающая Должница, поймавшая два свинцовых подарка в грудь и один в живот. Укол вины еле заметен по сравнению с тем, что накатил на меня тогда, когда пришлось убивать эльфийку на корабле. Ихорников слишком мало. У этой девушки почти нет никаких шансов на нормальную жизнь. Бродяжничество, риск, смерть. Длинная агония, наполненная отчаянием, страхом и поисками. Я был на её месте, меня тоже питали надежды. Теперь же понимаю куда лучше, что ихорные твари на грани вымирания. Очень скоро все Должники мира начнут убивать друг друга, как конкурентов, во имя спасения собственной жизни.

— Кастор? — доносится от входа.

— Всё в порядке, иди сюда, — громко говорю я, подзывая приятеля, — Нужные тебе перцы в дальней комнате, вооружены и очень опасны. Правда, им страшно до усрачки.

— И как мне теперь с ними разговаривать?! — сварливо отвечает мне Крюгер, осторожно косясь на труп орчанки.

— Ну кинь им записку в окно, — бурчу я, изымая автомат покойницы и вешая его себе на плечо, — Что сложного?

— В меня выстрелят, мать твою! — орёт Михаил, делая руками неприличные жесты, — Окно прозрачное!

— Твою мать, Крюгер. Пиши записку.

— Не трогай мою мать!

В основном мы ругаемся затем, чтобы дать нужным Басху полуоркам понять, что мы настроены на разговор, но это оказывается недостаточно убедительным для реально обосравшейся от страха троицы, что навела все стволы на дверь. Придется использовать дипломатию другого уровня.

— Больной ты ублюдок, Кастор Дрейк, — качает головой революционер, глядя на то, что я делаю, — Был бы ты женщиной, я бы позвал тебя замуж и был бы верен до гроба. Даже детей бы назвали так, как ты захочешь.

— Берите швабру и идите вон, мистер Басх, — почти шучу я, поднимая с пола свою ношу с пришпиленной к ней запиской, — Вас ждет работа.

Дальше всё настолько просто, что самому становится стыдно. Неизвестно, правда, за что. Подкравшийся к нужной комнате с внешней стороны Крюгер стучит палкой в окно, заставляя обитателей комнаты припустить жидкого и развернуть свою артиллерию в сторону новой опасности, а я тем временем вышибаю ногой хлипкий замок межкомнатной двери, запускаю внутрь к хозяевам предмет с запиской, а сам скрываюсь в красивом вратарском прыжке в бок назад за стену, избегая пары поспешных выстрелов. Полторы минуты.

Через еще полторы три кряжистых и весьма друг на друга похожих полуорка вышли из комнаты с задранными лапами и без оружия, так фоня при этом страхом, что я посоветовал Михаилу влить в них выпивку покрепче, чтобы выйти на конструктивное общение.

Видимо, их так сильно поразил закругленный ржавый нож для сливочного масла, которым мне пришлось пришпиливать записку к отрубленной голове Должницы.

Переговоры начались.

— Я обсуждал с аристократами цену за их предательство сюзеренов, подкупал губернаторов, шантажировал жрецов раскрытием связи с их малолетними любовниками, Магнус. По уши закапывался в грязное белье крупных негоциантов и промышленников, умудрившихся сохранить свои предприятия от жадных рук знати. Торговался с толкающими смертельную дурь ублюдками, уговаривая их продавать свой товар в тех регионах, что были мне выгодны. Даже, мой славный друг, имел дела с парой Должников. Те еще гады были, могли деревню вырезать за наводку на тварь размером с барана. Но знаешь что? Никто из них не мог бы сравниться с тобой в лицемерии. Ты просто король сука лицемерия!

— Ой, да иди ты нахер, Басх, — невозмутимо парировал я, глядя в звездное небо, — Ты сам говно от говна вот этой конкретной страны. Ты высран ей, вскормлен, живешь в ней, трахаешь баб, планируешь будущее. Вокруг тебя куча других таких же говнюков, для вас происходящее — тупо естественно и иного вы не знаете. А я в этом мире меньше трех лет. Вы для меня все чужаки. Все вообще. Любить вас? Ненавидеть? Я сужу по обращению. Это самое обращение, друг мой Крюгер, очень и очень паршивое. Вы сами вскармливаете волков, которые когда-то спасли вашу цивилизацию. Кто уж тут лицемерит.

— Да я с тобой не спорю, Кендра далеко не райский уголок, с твоей-то точки зрения, — протянул революционер, тоже уставившись в небо, — Но слушать о твоей нелюбви убивать… меня это коробит. Брешешь как дышишь.

— С чего ты это взял? — удивился я, переводя взгляд на разноглазого.

— Ты рассуждаешь о миролюбии, сидя на трупе.

— Роса уже выпала, трава влажная, не хочу пачкать штаны.

— А вот признайся, положа руку на сердце, будь трава сухой, ты сел бы на неё или на этого дохлого ссыкуна?

— Гм, твоя правда. Но любовь к комфорту никоим образом не может говорить о моей кровожадности!

— Как я и сказал ранее, ты — лицемер. И говнюк.

— А ты вредный тип, тащащийся от возможности в самый неожиданный момент выдать что-то вроде: «убей их всех!».

Так мы и сидели, ворча и в шутку переругиваясь, пока некто зеленый и красноголовый проводил общую инспекцию заякоренного в чистом поле дирижабля.

Одни парни кое-что возят по небу, другие парни у них это забирают по разным укромным местам и отдают взамен деньги. Дирижабль — штука удобная, но очень уж неторопливая и уязвимая для засад и прочих неприятностей. Те городские полуорки, которых мы принудили к сотрудничеству, как раз и были парнями, что забирают. Крюгеру, нуждающемуся в воздухоплавательном средстве, показалось весьма удачной идеей это средство отжать. А как иначе?