Собственность Шерхана (СИ) - Магдеева Гузель - Страница 16

Спрашивать было страшно, меня трясло, как в ознобе. Но ее молчание — ещё страшнее.

— Пока живой, — кивнула врач равнодушно, и, кажется, в этот момент разбилось мое сердце. Я прикусила губу, чтобы не закричать от этих жутких слов, которые набатом вторились в моей голове — пока живой. Пока. Живой. Пока.

Мне вкололи укол, — для раскрытия лёгких, повесили на живот тяжёлые датчики, чтобы мониторить сердцебиение ребенка. Датчик пищал, и от каждого его звука мне становилось хуже и хуже. Никаких других звуков, в родильном зале я была одна, только время от времени заглядывал кто-то из акушерок.

— Потерпи, пожалуйста, — шептала я своему животу, — мы же сильные, мы справимся с тобой. Мама тебя так любит, только потерпи.

Я пыталась тихонько петь, колыбельную, песни меня успокаивали. Прерывалась, когда от боли становилось совсем невыносимо, а потом продолжала дальше. Сколько прошло времени с тех пор, как я оказалась в больнице, я не знала, по ощущениями время тянулось вечность, каждая минута схватки была бесконечно долгой. Меня осмотрели, поставили капельницу, а я все мысленно повторяла про себя, как мантру, колыбельную. Я все не свете отдать была готова, лишь бы наше с Имраном дитя родилось живым и здоровым, все на свете.

В какой-то момент боль стала совсем невыносимой, промежутков между схватками не осталось. Я держалась за железный край кровати, казалось, что ещё одна схватка — и я выдерну железо, так сильно сжимались мои пальцы. Акушерка заглянула в дверь:

— Вяземская, давай на осмотр.

Как я заползала на высокое кресло, в памяти не осталось. Между ног жгла такая сильная боль, я хотела в туалет, но даже отдышаться нормально не получалось.

— У нее потуги! — крикнула акушерка кому — то, а потом обернулась ко мне:

— Все, мамаша, рожаешь. Слушай теперь меня.

Рожать оказалось больно. Я такой боли никогда не испытывала раньше, я думала, что умру, но с каждой новой волной находились новые силы.

— Тужься! Головка появилась, тужься давай!

Пот катился с меня ручьем, я видела только большие часы на стене напротив, но не могла понять, какой час они показывают. А потом — наступило облегчение, я рванулась вперёд в последний раз, и ребенок выскользнул из меня.

Шерхан

Надсадно что-то пищало. Как комар назойливый, от которого отмахиваешься, а без толку. Мысли ворочались тяжело и туго, удивился ещё — напился я, может?

С усилием открыл глаза. Сделал несколько открытий. Первое — наверху бетонные перекрытия, а снизу асфальт. Второе — меня тащат за ногу. Анвар тащит. Третье — не комар пищит, баба верещит, да так долго, на одной ноте, что вот сил бы достало, встал бы и оплеуху зарядил.

— Какого х*я тащишь меня? — почти ласково спросил я у Анвара.

— Я тебя спасаю, — обиделся тот.

И тут стукнуло, бахнуло озарением, все на пути сметая. Вспомнилась Белоснежка, Такая тонкая, что со спины и не скажешь, что беременная. Анвар ведёт её, а она все оборачивается, на меня смотрит. Улыбается едва-едва, губы бледные в синеву. Визг тормозов чужого автомобиля вспомнил. И что понял сразу происходящее, только останавливать уже поздно было. Рывком бросился к Белоснежке, догнать, накрыть своим телом, защитить… А потом огонь этот и визг надоевший бабский.

Тяжело сел. Мотнул головой. Сорвалась с лица, упала густая капля крови — из ушей сочится. Внутри тонко гудит, не иначе, как очередной сотряс, мне в своё время на борьбе нехило прилетало. Но все это — херня.

— Лиза где? — хрипло спрашиваю я.

— Живая она… в лифт отвел, на случай, если стрелять будут.

— Одну бросил? — моментально зверею я.

Встаю. Ноги обжигает болью, и не мудрено — штанину пропалило в нескольких местах, дорогой ботинок обуглился, немного поплавилась подошва.

— Если выбирать она или вы, вас выберу, — упрямо сказал гаденыш.

И заработал оплеуху сразу же.

— Делать будешь, что я скажу. Заткни уже бабу, бля.

Испуганная женщина стояла у розовой машинки своей и на нас смотрела в оба глаза, не забывая подвывать. Я подошёл, насколько мог, к горящей машине, и выругался — у водителя шансов не было.

Кабина лифта, естественно пуста. Урод, снова выругался я. Достал мобилу, велел своим перекрывать ТЦ полностью. Меня трясти начинало от мысли, что Лиза сейчас в чужих руках может быть. Такая беспомощная, такая моя. Охрана ТЦ уже к нам бежит, сейчас и этих запрягу.

Телефон зазвонил как-то особенно зловеще, я сразу понял, что не к добру. Что не успели.

— Да? — нетерпеливо бросил я.

— Твоя Лиза на Павлова шестьдесят четыре, — ответил Чабаш.

— Если хоть волос упадёт с её головы, — прорычал я. — Я тебя, ублюдок, живым закопаю.

Павлова, сука, Павлова. Вспоминаю, где находится. Машина с ребятами уже подъехала, бегу к ней, как могу, с раненой ногой и головой гудящей. Понимаю, что сейчас боец из меня хреновый, торможу.

— Анвар, снимай ботинки.

Он смотрит на свои щегольские дорогие ботинки и пятится назад.

— Мне ещё с ментами разбираться…

— Босиком разбираться будешь! — рявкаю я.

Немного жмут. Гоню, едва слушая подсказки навигатора. Выжимаю из автомобиля все соки. Кровь, натекшая из уха, намочила воротник рубашки, теперь он высох и противно царапает кожу. Одной рукой руль держу, второй пытаюсь кровь с лица стереть.

Я горел желанием убивать. Всё просто — Чабаша убить, голыми, нахер, руками. Лизу забрать. Простейший действенный план. Плевать, что там дальше будет, главное, чтобы у Лизы и маленького сына, который в ней прячется, все хорошо было. Самому и сдохнуть не страшно.

Машину на парковке бросил, влетел внутрь здания. Испуганно шарахнулась в сторону девушка в белом халате, до меня дошло, что это больница — из-за гнева и страха за Лизу я толком и не видел ничего, злость глаза застилала.

Вдоль стены — стулья. С одного из них, навстречу мне, поднимается Чабаш. Бросаюсь на него. Роняю на пол одним ударом, снова бабы визжат, сущее наказание, и так мозг кипит. Удивительно, но Чабаш не сопротивляется даже.

— Я поговорить пришёл, — говорит он. — Блядь, слезь с меня или разгребай все дерьмо сам.

— Где Лиза? — устало хриплю я.

— Рожает…

Как рожает? Она же худенькая такая, ей толстеть и толстеть до родов ещё. Срок маленький ещё, восьмой месяц только пошёл… На Чабаша больше не смотрю, насрать на него.

— Где у вас рожают? — спрашиваю я у стайки испуганных медсестер.

— На… — робко отвечает самая смелая, — на втором этаже…но нельзя туда, нельзя!

— Можно.

Всё можно. Безошибочно и сразу нахожу коридор, ведущий к лестнице, в несколько шагов взлетаю по лестнице, не щадя больную ногу. Распахнул стеклянные створки дверей, на этаж ввалился, задев пустое кресло-каталку у стены.

Остановился. Лекарствами пахнет. Куда идти? С одной стороны донёсся слабый женский стон. Я сразу представил свою Белоснежку, страдающую от боли и понёсся спасать, словно можно вообще спасти в таком деле.

Дверь открыл, вошёл уверенно, усилием воли заставив себя не хромать. Немая сцена. Две хлопотливые медсестрички, которые сразу все свои дела бросили и на меня смотрят. Врач в колпаке и маске, на перчатках — кровь.

И совершенно незнакомая мне женщина, которая бросив рожать, тоже на локтях приподнялась и на меня смотрит. А я смотрю туда — между широко разведенных её ног. И не любопытства ради, а с ужасом, потому что вижу, как из неё появляется округлая, покрытая мокрыми волосиками, младенческая голова.

— Голова пошла, тужься, тужься, — распорядилась одна из женщин, все сразу заглянули в промежность с головой и про меня забыли.

Роженица душераздирающе закричала, а я шарахнулся назад. Блядь, а ведь с Белоснежкой где-то рядом такое же происходит! И нет никого рядом, чтобы поддержать, меня нет! Бегу по коридору, все двери открываю подряд.

Чаще — пусто. И вот наконец самая последняя дверь, а за ней — тишина. Открываю осторожно, вхожу. И сразу её вижу. Лиза, Белоснежка моя. Она тоже мой взгляд сразу ловит, будто ждала меня.