Собственность Шерхана (СИ) - Магдеева Гузель - Страница 22

Уходя, не отказал себе в удовольствии как следует трахнуть дверью. Нужно окунуться в работу — груз прибывает уже сегодня. В ресторане поёт новая какая-то певичка — я даже не вникал. Даже смотреть не стал на её прелести — тошно. В кабинете Анвар сидит, лениво перекидывает нож из руки в руку, играет. Ножик дорогой, лезвие сверкает, в рукоятке камни. Пижон.

— С вами поеду, — решил я.

Всю суету и страх с себя надо стряхнуть. В дело хотелось. Порохом чтобы пахло. Обычными привычными мужскими эмоциями жить, хотя бы недолго. Хотя бы недолго не думать о Лизе, черт её побрал.

— Менты же, — нерешительно протянул Анвар. — Пасут. Не нужно.

И ножик выронил, тот воткнулся в деревянную поверхность стола, я устало глаза закатил. Менты, он прав. Я понимал, неладное творится. И дядька чёртов не смог бы без чужой помощи бежать. Кто-то ему здорово помог, кто-то прячет его до сих пор. Кто-то очень сильный и влиятельный. У Чабаша нет столько силы в моем городе, хотя я до сих пор не мог определиться, верить ему или нет.

Но и сидеть вот так, обеспечивая себе алиби, пока мои люди собой рискуют тоже не мог.

— Похер, — лаконично ответил я. — Похер.

Эта партия не такая большая, как та, которую Вяземский для Чабаша увести хотел. Обошлись без железки. Встреча проходит за городом. На земле снег, прикрывающий сырую грязь — никак погода не устаканится. Вокруг темень, редкие снежинки сыпятся, склады какие-то, ещё при советах построенные, покривившиеся, никому не нужные. Ждём. Люди мои рассредоточились и тоже ждут. Они знают свою работу, мы много лет её тянем, пусть гордости за это я не испытываю.

Интуиция вопит — вали отсюда. Садись в свою машину, дави по газам. Едь к Белоснежке, поговорите уже по душам. Просто схватить её за тонкие плечи, тряхнуть, но осторожно, чтобы голова не отвалилась. Заставить слушать.

Но я упрямо остаюсь здесь. Причина проста. Я словно надеюсь, что произойдёт что-то херовое. Словно очередной пулей в бок можно искупить то, что сделал, даже мысли свои.

Потому что как я только вспоминаю молящуюся Белоснежку, сразу в голову лезут мои же мысли. Как я смерти желал её роду. Я хотел, чтобы те, кто не раз и не два поганили мою жизнь, исчезли. Я совсем не думал о том, что и дочь моя их рода. Моя жена. И то, что случилось потом, кажется мне наказанием. И то, что я продолжаю стоять здесь, увязая дорогими ботинками в ледяной слякоти, говорит о том, что мне мало одного лишь наказания. Я хочу искупить свои слова и мысли. Я хочу, чтобы у маленькой Иман все хорошо было. Только, сука, как это сделать.

— Как же просто раньше жить было, — поморщился я и лоб потёр.

Бабы, бухло, оружие. А потом встретилась на моем пути одна премиленькая полотерка с длинной косой и все по пизде пошло.

Издалека раздался звук мотора. Фары не включали — тихарились, хотя здесь народу на ближайший десяток километров — ноль. Только мы. Подъехал грузовик покрытый тентом, две легковушки сопровождения. Из темноты выступили мои люди с оружием наперевес.

— Ваш купец, наш товар, — хмыкнул, выпрыгивая из кабины водитель. — Принимайте.

Подошёл, отстегнул край тента, поднимая его наверх. Там внутри — деревянные ящики. Запах мазута и масла. И много-много теней, которые все собой укрывают.

Одним движением я вспрыгнул внутрь кузова, откинул крышку ближайшего ящика. Там обернутые тряпками в масляных пятнах автоматы. Моё чутье не унимается. Оно просит чудных вещей — достать пистолет и насквозь, несколькими выстрелами подряд прошить грудь ухмыляющегося водителя, потом лечь на пол, не мешая своим людям стрелять.

Поднял первый автомат — приятно тяжёлый. Опустил руку под него, чтобы проверить нижние. И наткнулся на ровный ряд холодных кирпичей. Пистолет я достать не успел, зато успел подумать — нужно было слушать свою интуицию, нужно.

Темнота, что пряталась внутри кузова метнулась мне навстречу материализовавшись берцами, которые толкнули меня в грудь, вышибая воздух, опрокинули из кузова грузовика, роняя в мерзлую липкую грязь. Бахнуло несколько выстрелов сразу.

— Я тебя, мразь, убью, — хрипло выплюнул я, пытаясь вдохнуть воздух, ребра либо треснуты, либо сломаны.

— Сложновато это будет из СИЗО, — усмехнулся обладатель берцев, и ударил меня прикладом ружья по лицу.

Лиза

Ночью я смогла забыться сном. Проснулась от смутного ощущения тревоги и разбитости. Ныло измученное родами тело, грудь налилась молоком, несмотря на то, что после родов только несколько дней прошло. На сорочке расплывалось два мокрых пятна.

С молокоотсосом я уже научилась обращаться. Молока казалось мало совсем, несмотря на чувство распирания в груди, но врач меня успокоил — Вере пока больше, чем достаточно, она же такая маленькая.

У реанимации привычная очередь из мам с бутылочками. Я не знакомилась ни с одной из них, но каждая мне близка. Нас объединяют общие страхи и тревоги.

Мой врач пришла ко мне уже после обхода. Я напряглась — любые новости страшно.

— Вяземская, на выписку, — сказала она.

У меня все внутри замерло от радости, сердце забилось, как бешеное.

— Если нас выписывают, — выплеснула радость я, — значит с Верочкой все хорошо? Она уже может дома жить?

Врач отвела взгляд.

— Вас выписывают, Лиза. С вами все хорошо. С малышкой тоже, но она должна еще наблюдаться. Её переведут в больницу. Вы так же, как и раньше можете привозить ей молоко, она в нём нуждается, грудное молоко лучше любой смеси.

У меня сердце перестало радостно трепыхаться, вниз ухнуло. Пошла к реанимации и долго, пока не прогнали прочь, смотрела на свою дочь через холодное стекло.

Затем собрала вещи — их не так и много было, пакеты, преданные Имраном, я не трогала. Уходить, оставляя здесь Веру, ужасно не хотелось. Дверь скрипнула, я обернулась. В дверях, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоит долговязый Анвар. Я никогда ему не нравилась, даже странно, что пришёл.

— Я вас домой отвезу, — порадовал он.

Я сглотнула горечь — Имран даже не приехал, что подтверждало, я без ребенка ему не нужна. Выводили меня не через главный вход, но я все равно успела увидеть радостных встречающих — людей с букетами и шариками, улыбками на лицах. Я тоже так хотела, простого, обычного человеческого счастья.

Вопрос решилась задать только возле самого дома, всю дорогу в машине висело тягостное молчание.

— Имран не будет меня встречать?

— Он на работе, — солгал Анвар.

Его ложь было видно за версту, ею все пропахло. Я слезы глотаю. Вдруг он просто убедился в том, что я плохая мать? Не смогла родить сына, не смогла до конца срока доносить. И он вспомнил о том, чего хотел — забрать у меня ребенка, а меня выставить вон. Тогда это может быть частью его плана. И то, что Веру перевели в больницу, и то что не встретил меня.

Из машины вышла, большой двор, снегу уже намело, смотрю на дом, в котором даже счастливой быть получалось, несмотря, ни на что. Шагнула к ступеням. Первая, вторая. На третьей замерла.

Меня…словно держит что-то. Не пускает внутрь, толкает обратно в осенний холод.

— Не могу, — покачала я головой. — Не могу, не хочу. Я не буду здесь жить.

Сбежала вниз по ступеням, и дышать легче стало.

— Но куда вы пойдете? — беспомощно спросил Анвар.

Я не знала, куда мне идти. А потом поняла — есть куда. У меня есть свой дом, дом в котором я росла. Почему я должна бегать сама от себя?

— Домой поеду. Можешь отвезти. Нет, так сама доберусь.

— Но что скажет Имран?

— А где он? — развела руками я. — Его здесь нет. Если ему есть, что сказать, пусть приходит и говорить. Где искать меня знает.

Анвар был дико недоволен, но возражать не посмел. Отвез. Я так давно дома не была…не знаю даже, что ждет меня там, но кажется, поступаю правильно. Дяди там точно нет, он давно в бегах, почему я должна отказываться от того, что мое по праву?