Царевна, спецназ и царский указ (СИ) - Филимонова Наталья Сергеевна - Страница 1

— Как же так, деточка… как же мы теперь… да как же ты… — кормилица подвывала, не останавливаясь, на одной ноте, и от ее причитаний начинало потихоньку уже звенеть в голове — будто и так все недостаточно безнадежно.

— Цыц, дура! — дядька Семен из конюших, что учил когда-то в седле сидеть, будто прочитал Алькины мысли. — Может… может, обойдется еще. Вдруг… эээээххх…

В глазах у него самого стыла влага, но он по-солдатски хлопнул девушку по плечу — так, что Алевтина привычно чуть присела. От его грубоватой заботы и тоски, читавшейся во взгляде, хотелось подхватить тоненький нянькин скулеж. Ну или просто и безыскусно разреветься. И, может, даже броситься дядьке на шею, размазывая слезы по лицу и умоляя защитить, охоронить.

Так умоляя, как совсем не подобает царевне.

Но под локти ее все еще придерживали стражники — не дернуться, а из узкого окна во втором этаже терема презрительно и холодно наблюдала, кривя губы, Наина. Красивая, надменная, гордая. Настоящая царица. Та, что намеревалась занять ее место. И доставлять ей лишнее удовольствие Алька не собиралась.

Горничные и сенные девки тихонько всхлипывали, утирая глаза передниками и подолами, дворовые мужики отворачивались. А вот из бояр никто проводить не вышел — боятся.

Елисей стоял чуть в стороне от ревущей и причитающей челяди, смотрел отчаянно и безнадежно, закусив чуть полные, красиво обрисованные губы. Поймав ее взгляд, шепнул едва слышно:

— Жди. Я приду. Найду тебя.

Не кивнула — только опустила ресницы. Ни к чему давать Наине лишний повод быть настороже.

И все же та заметила что-то. Приподняла брови понимающе и насмешливо.

Бросив последний взгляд в узкое окно, Алевтина вскинула голову, распрямила плечи. Она — царевна и законная наследница престола своих предков. Никто не поведет ее силой. Резким движением стряхнула руки стражей и ровным шагом, с прямой спиной сама прошла к карете — черной карете с зарешеченными окнами.

Дорога шла через лес уже не первый час, и за зарешеченными оконцами давно стемнело. Ехали шагом — спешка была ни к чему, добраться планировали только к утру. Узкий серпик месяца едва светил, и в черной коробке кареты мгла стояла кромешная. Немолодая служанка дремала на второй лавке, посвистывая во сне. Аля мысленно хмыкнула: хорошо хоть, стражу с ними сажать не стали.

А еще хорошо, что Наина не опустилась до того, чтобы обыскать ее. Узкий нож Алька стянула с кухни и припрятала в сапоге загодя. Всегда приятно ведь, когда враги тебя недооценивают.

Наина — ведьма, хоть и недоучка. И, как всякая ведьма, она слишком полагается на свое ведовство. Всякий, кто чарам не обучен, мнится ей вовсе беспомощным, беззащитным. И многого, ох многого, она об Альке не знает.

Действовать приходилось медленно, осторожно, замирая всякий раз, как карета подскакивала на очередной кочке, чтобы ни в коем случае не звякнуть о металл металлом. Замок-то здесь вовсе простенький, только подцепить задвижку да потянуть… получилось!

Аля осторожно придержала дверь — нельзя сразу распахивать, заметят! — и выглянула наружу. Возницу отсюда было не видно, а вот стража на облучке и вовсе, кажется, задремала. Тем лучше! Зато позади кареты следовал целый конный отряд — и уж там-то никто не спал. Ехать им на узкой дороге приходилось колонной по двое.

Царевна медленно, замирая и осторожничая, попробовала, как ходит дверь. Хорошо! Петли смазаны, стоит отпустить — бесшумно захлопывается сама. Главное — выскользнуть незаметно. Попытка будет только одна. Пусть все звезды сойдутся!

Дорога чуть вильнула, и ветки кустов у обочины заскребли по дверце кареты. Месяц как раз в этот миг скрылся за облаком. Ну — похоже, лучшего момента и не будет. Пора!

Глубоко вдохнув, царевна приоткрыла дверцу, преодолевая сопротивление веток — совсем слегка, только чтобы проскользнуть, благо ей не так и много места-то надо — и выпрыгнула из кареты в просвет между кустами, тотчас откатываясь под прикрытие ветвей. Дверца за ней захлопнулась.

Сердце заполошно стучало, бухая в ушах так, что казалось, сейчас найдут ее только по этому громовому стуку. Она осторожно приподняла голову, всматриваясь сквозь кусты в дорогу, туда, где были слышны голоса негромко переговаривающихся солдат — ее стражи.

— …Показалось?

— Зверь пробежал, верно.

— Добро…

Алька замерла в кустах, не шевелясь и стараясь не дышать вовсе, хотя бок, ушибленный при падении, отчаянно болел, да и царапины от веток на лице и руках саднили.

Ничего, потом можно будет сколько угодно себя жалеть — позже, когда опасность минует и можно будет не ждать в любую минуту погони. Нескоро, наверное. Ну да с лошади, бывало, больнее падала, а дядька Семен говорил — охота пуще неволи, никто не заставлял тебя, желала учиться — так и не ной, царевна. Она и не ныла.

Жаль, сейчас лошадь взять негде, и неизвестно, сколько придется брести по лесу пешком.

Ничего. Сдюжит. Куда ей деваться? Жить-то хочется. И не только жить, но и свое себе вернуть. Прятаться всю жизнь Алька не собиралась.

Выждав, пока не только из виду отряд скроется, но и топот копыт затихнет, Алевтина приподнялась сначала на корточки, а затем, болезненно охая и придерживаясь за ствол ближайшего дерева, и встала на ноги. Надо было куда-то двигаться. Рано или поздно ее пропажу обнаружат — и будут, конечно, искать. Двигаться обратно по дороге нельзя — заметят сразу, а конные догонят быстро. Значит, надо уходить вглубь леса. А там видно будет. Может, встретится какое-то село — авось, уж не откажут добрые люди царевне-то своей в приюте.

…Идти пришлось всю ночь. Алька всегда считала себя сильной и выносливой — сколько в детстве с мальчишками дворовыми бегала! Ох и ругался батюшка тогда… а уж как Наина кривилась!

А после занятий верховой ездой первое время место, откуда ноги растут, так болело, что ни сесть, ни встать, да и ходить раскорякой. Наутро, казалось, и вовсе из постели не подняться. А потом ничего, попривыкла. Бывало, без малого по два часа в седле проводила и даже рысью лошадь пускала. Небось, Наинка бы и получаса не вытерпела. Что там — секунды бы на лошади не удержалась! Да и из боярских дочек — уж точно никто.

Хотя, послы сказывали, в заграницах благородные девицы сызмальства верховой езде обучены были. Собственно, только благодаря этому и удалось когда-то батюшку уговорить, чтоб ей учиться позволил. А то все говорил — неприлично, мол.

Правда, потом оказалось, что заграничные барышни как-то по-хитрому в седле сидят, да и седло у них особое — дамское. Приличное, значит. Только когда это выяснилось, было уже поздно — Алька выучилась ездить, как заправский солдат, а чтоб исподним не светить, под сарафан нарочно мужские портки поддевала. Все уж и привыкли, что царская дочка то ли за заграничными модами следит, то ли просто с придурью.

…Только вот теперь оказалось, что для ходьбы долгой тоже особая привычка нужна, навроде как на лошади чтобы сидеть. Казалось бы — что за премудрость, иди себе и иди, знай переставляй ноги. Поначалу думала и вовсе бежать, только в темноте да по буеракам неспродручно оказалось.

А после выяснилось, что и от ходьбы можно очень даже устать. Особенно с непривычки, да по лесу, где то нога соскальзывает, то кочка некстати подворачивается, то ветки по лицу хлещут да за одежду цепляются. И сапожки ее — любимые, удобные мягкие сапожки со звонкими каблучками — вовсе для звериных троп не приспособлены.

А еще все время чудились в темноте звуки. Где-то в вышине начинали вдруг зловеще поскрипывать ветки, ухала сова, вдали и вовсе чудился порой волчий вой. Или мимо пробегал зверь — неведомо какой, а только, заслышав хруст веток, Алька каждый раз вздрагивала, шарахалась, а то и срывалась в панический бег — ненадолго, дыхания не хватало, ноги переставали уже держать. Несколько раз она даже падала, но упрямо поднималась и продолжала свой путь — неизвестно куда.