Хозяйка перекрёстков (СИ) - Василенко Владимир Сергеевич - Страница 46

Но когда чистый игнис преобразует уже сложившийся организм – всё проходит совершенно по-другому. Каждый такой монстр уникален, как снежинка. И в их метаморфозах, кажется, нет никаких устойчивых законов. Многие под воздействием игниса попросту погибают, не выдерживая преобразований. Тем, кто выживает, тоже не позавидуешь. Они теряют разум и обречены на бесконечную ярость и страдания.

Тварь, что окопалась на рынке, была ярким тому примером. Внешне она уже мало походила на человека – почерневшая загрубевшая кожа, иссохшее туловище с торчащим наружу хребтом и рёбрами, длинные серповидные когти на руках, вывернутые по-лягушачьи ноги, с помощью которых она совершала огромные прыжки. Но хуже всего, что хаос дал ей суперсилу, которую уже нельзя было объяснить обычными мутациями.

Первым испытать её на себе выпало Боулу – ворчливому грузному латнику, который всё время держался чуть позади основной группы, вроде как для прикрытия тыла. Но в итоге именно это его и сгубило. Тварь подкараулила его, когда он отстал от нас на десяток шагов – замешкался, осматривая тело какого-то торговца. Подозреваю, что в поисках кошелька. Ничто человеческое этому бравому воину инквизиции было не чуждо.

Мы обернулись на его крик – истошный, рвущий голосовые связки.

Игнисовый мутант настиг Боула длинным прыжком. Когти его ярко пылали, будто раскалившиеся докрасна стальные прутья. Из глотки вырвался жидкий огонь, похожий на ту зажигательную смесь, что использовали сами инквизиторы. Вязкая светящаяся субстанция растеклась по шлему и верхней части кирасы, быстро прожигая слой металла насквозь. Впрочем, кирасу монстр и когтями уже успел вскрыть, как консервную банку – длинные разрезы с рваными краями дымились изнутри.

Завоняло горелой плотью. Раньше, чем Боул успел захлебнуться собственным криком, чудовище сорвало с него шлем и откусило голову – мгновенно, будто гильотиной отхватило.

Упруго щелкнул механизм арбалета – Тайлин, опомнившись первым из нас, выстрелил в уродину. Болт глубоко засел у неё под левой ключицей. Впрочем, не похоже было, что это её впечатлило. Подняв сморщенную, как у обезьяны, морду, наполовину скрытую длинными чёрными патлами, она раскрыла пасть и захрипела на нас. В глубине её глотки будто горела топка с раскаленными углями.

Отец Калиман, схватившись за свой посох обеими руками, грохнул окованным концом оземь, будто укореняясь на месте, и забормотал какие-то молитвы. Тайлин и Эсдин выдвинулись вперед, поднимая прямоугольные щиты и почти смыкая их между собой. Я в их строй не совсем вписывался, так что держался чуть в стороне, тоже вжимая голову в плечи и прикрываясь щитом.

К счастью, своей следующей мишенью огнедышая тварь выбрало именно Тайлина – видимо, всё-таки затаило злобу из-за стрелы. Когда она бросилась на солдат, я оказался у неё во фланге, и воспользовался этим.

Меч в руках ощутимо вибрировал, но это не мешало. Наоборот, клинок будто ожил и сам рвался в бой, немного корректируя движения запястья. Я готов был поклясться, что снова услышал отчетливое рычание, похожее на собачье или волчье. И это точно была не тварь, которая на нас выскочила – та больше хрипела, чем рычала – видимо, глотка её деформировалась так, что она не могла издавать других звуков.

Чудовище, сиганув метров на шесть, с грохотом врубилось в сомкнутые щиты солдат. Мелькнули светящиеся раскаленные когти, грива спутанных черных волос, окутывающая тощее туловище, разметалась в движении, будто струи краски в воде. Инстинкт самосохранения так и вопил – «Беги!», «Прячься!». Бросаться на эту тварь самому казалось настоящим безумием.

Но я бросился. И прежде, чем она успела развернуться, дважды вонзил клинок ей в бок и в спину.

Щит вскинул чисто рефлекторно, когда тварь ударила в ответ. Когти скрежетнули по металлу так, что дрожь по позвоночнику пробежала, но в отличие от солдатских, Щит вепря выдержал натиск. Протаранив гадину, я сшиб её с ног. Хотел снова ужалить клинком, но она откатилась на несколько шагов назад. И тут же прыгнула, распластавшись в воздухе черной кляксой.

Я присел на одно колено, закрываясь щитом. И едва тварь ударилась в него, распрямился, стряхивая её. Она успела изрыгнуть жидкое пламя, но то лишь зазря расплескалось по брусчатке.

Подоспели латники, ударили одновременно с двух сторон, пытаясь взять тварь в клещи. Но она извернулась и снова ринулась на меня – уже не прыжком, а на четырех костях, заметно прихрамывая на левую сторону. Из ран её обильно хлестала кровь.

Я рубанул навстречу нижним краем щита, тут же отпрыгнул, крутанулся, пропуская её мимо себя, и снова ударил – на этот раз мечом. Получилось удачно – наступив всем весом на нижнюю конечность монстра, я не дал ему увернуться, и ударом сверху вниз пробил почти насквозь. Задел какой-то жизненно важный орган – тварь, выгнувшись дугой, протяжно захрипела, извергая на камни целый фонтан дымящейся рвоты, но уже не такой опасной, как прежде. Раскаленные когти тоже быстро тускнели.

На всякий случай я ещё дважды пронзил её клинком – пока тот не задрожал вдвое сильнее и не издал удовлетворённый рык. Чудовище обмякло, бессильно растянувшись на мостовой.

В наступившей тишине всё ещё раздавался басовитый речитатив отца Калимана – тот продолжал молиться. Лучше бы этим своим посохом чудовище огрел, ей-богу. Больше толку было бы.

– Вот ведь адово отродье! – тяжело дыша, выругался Тайлин, пнув черное уродливое тело так, что оно перевалилось на спину.

– Баба, кажется. Была, – добавил Эсдин, брезгливо поморщившись.

Он был прав – у монстра и правда сохранились вторичные половые признаки. На тощем искорёженном мутациями теле они смотрелись нелепо и омерзительно, будто лишний раз напоминая, насколько противоестественно то, что произошло с этой несчастной женщиной. Сам хаос коснулся её, искажая и уродуя так, что тело поплыло, как расплавленный воск.

Я подумал о Красной руке. Даже если они научились как-то управлять игнисом, чтобы усиливать своих последователей, то сильно сомневаюсь, что это проходит без сучка и задоринки. Наверняка во время подобных экспериментов у них постоянно случаются всякие неожиданности. Игнис – штука слишком коварная и нестабильная.

Отчаянные ребята, ничего не скажешь. Если, конечно, они это делают добровольно…

– Да упокоит Триединый его душу, – осеняя обезглавленное тело латника крестом, произнёс отец Калиман. – Он погиб храбро, отдав свою жизнь, чтобы мы смогли достичь своей цели. Достойнейший поступок, коим он заслужил место в райском саду.

Это, мягко говоря, было преувеличением. Бедолаге просто не повезло, и ничего особо геройского в его смерти не было. Но святоша, похоже, не мог обойтись без пафосных фраз.

Я обратил внимание, что крестится он необычно – не так, как на земле. Да и вообще религия на этом Осколке, хоть и напоминает по внешним атрибутам христианство, наверняка имеет и массу мелких различий.

В своей прошлой жизни я не относил себя ни к одной конфессии, поэтому и местные верования воспринимал спокойно – просто как часть культурных особенностей. Но то, что здесь, в Лабиринте, проявляются отголоски христианства, выглядит любопытно. Причём вряд ли этот Осколок – слепок с Земли. Слишком много чуждых деталей.

– Ну, а ты, наёмник… – Калиман окинул меня задумчивым взглядом. – Похоже, я не ошибся, взяв тебя с собой. Сам Триединый ниспослал тебя!

Ну да, ну да. Только вот выглядит этот Триединый, как бледнокожая рогатая демоница с пышным бюстом и бездонными провалами вместо глаз. Вот бы ты удивился.

Своего скепсиса я, конечно, постарался не выдать и сдержанно кивнул в ответ.

В одном Калиман был прав – без меня солдаты вряд ли справились бы. Двигались они слишком медленно, в том числе из-за тяжелых доспехов. При этом броня не особо помогала им против огненного дара монстра.

Убирая меч в ножны, я обратил внимание, что дол, проточенный по центру клинка, почти наполовину наполнился чем-то красным. Сначала я принял это за кровь, но субстанция была более яркая и плотная, заливающая выемки в металле, как сургуч. За счёт неё на полотне клинка стал ярче выделяться не только дол, но и узор рядом с рукоятью. Этакая дополнительная цветная заливка, явно пока незаконченная. Осталось около трети. Может, чуть меньше.