Цитадель Гипонерос (ЛП) - Бордаж Пьер - Страница 23

К концу дня Жек, хотя и на все еще подгибающихся ногах, вернулся в бывшую деревню паломников. Несмотря на изнеможение он чувствовал бесконечную легкость, словно напитался летучими эфирными потоками. Он слышал голос Йелли в шепоте ветра, ему чудились ее волосы в заходящем золоте солнца. Правда, зато он не нашел в себе решимости пробираться сквозь густые заросли, окружавшие куст безумца, чтобы пойти и несколько минут помедитировать перед блистающими цветами.

Махди Шари ждал его в доме Шри Лумпы и Найи Фикит, сидя в главной комнате у камина. Его волосы, борода, рубаха и льняные штаны были все в веточках незнакомого растения. Мрачный блеск в глазах и стиснутые челюсти махди предвещали надвигающуюся грозу. Ярость редко им овладевала, и от того была лишь ужаснее.

Он взглянул на анжорца, одновременно с гневом и облегчением:

— Откуда ты?

— С Ут-Гена, — ответил Жек, сдерживая, как мог, внезапные слезы.

Он внезапно осознал, что пошел на безрассудный риск, покидая Мать-Землю. Он верил, что сила антры хранит его от ментальной инквизиции, однако скаитам удалось его заметить, выследить и расставить ловушку. Они не только чуть не схватили его, но и, вероятно, выудили информацию из его головы. Из-за Жека им теперь известно, что Шари не плод коллективного бессознательного, не просто иллюзия, а существо из плоти и крови, укрывшееся на кое-какой маленькой голубой планетке в системе кое-какой звезды. Из-за его неосмотрительности им, и махди, и ему самому, придется жить в вечном трепете, не знать больше покоя. Теперь имперские силы могли появиться на Матери-Земле, телепортировавшись через дерематы, в любое время.

— Иди отдыхай, — резко сказал Шари. — Вернемся к разговору завтра.

Жек не заставил его повторять дважды. Он отправился в спальню, полностью одетым рухнул на кровать и проспал единым махом более пятнадцати часов.

Однако гнев Шари все еще не смягчился. Махди дожидался, пока его маленький товарищ не оправится от усталости после путешествия, чтобы его излить. Он ворвался в старый сад у дома, когда Жек только встал и намеревался искупаться в ручье. Махди, раздвинув стену из сорной травы, преградил путь мальчику.

— Не в капризном ребенке нуждается Вселенная, а в бойце! Эта война значит куда больше нас, Жек Ат-Скин, она решает судьбу всего человечества!

Звучный голос махди спугнул стаю воробьев, и те с пронзительным щебетом улетели прочь. В тот момент он напоминал пылающую купину. Не только из его рта и глаз хлынул огонь, но из рук, шевелюры, живота. Впавший в ступор Жек чувствовал, что его вены полнятся расплавленной лавой. Он не пытался отвечать — знал, что это ничего не даст, и, прежде всего, не хотел подстегивать ярость Шари. Более того, даже признавая свою оплошность, глубоко внутри он оставался убежден, что поступил правильно, повинуясь своей интуиции, что это возвращение к родным истокам послужило инициацией, важным шагом развития. Теперь он освободился от груза прошлого, освободился от своего детства, освободился от своих страхов.

— Пришло время объединить наши энергии, а не распылять их! — продолжал неистовствовать Шари. — Как я могу рассчитывать на тебя, если ты делаешь только то, что пожелаешь? Как может на тебя рассчитывать Йелль?

Жек опустил голову и принялся ждать, когда буря утихнет. Ему, впрочем, показалось, что сердился Шари в основном на себя самого, что он винил себя же за собственную медлительность, и что, произнося имя Йелли, имел в виду Оники. В голове у анжорца мелькнули давние воспоминания — картина злящегося па Ат-Скина, и покрасневшие щеки, выпученные глаза и дрожащий от обиды голос отца показались Жеку такими смешными, что он захихикал.

Нелепый смех застал Шари врасплох, он замолчал и смерил Жека взглядом, ошеломленным и одновременно страдальческим. Затем его лицо расслабилось, и он тоже засмеялся.

— Прости меня, Жек Ат-Скин. Я продолжаю обращаться с тобой как с ребенком, а ты уже почти становишься мужчиной. В последнее время я забросил тебя. Мои мысли были не с тобой, они были там, на Эфрене…

Его глаза заволокло туманной дымкой.

— Тау Фраиму сейчас три года, — продолжал он голосом, в котором сквозила печаль. — Они с матерью живут в глубине кораллов. Он не разговаривает, зато общается со змеями. Скаиты усилили наблюдение за островом Пзалион…

Он деликатно и ласково положил руку Жеку на волосы.

— Я и не понимал, что ты тоже повзрослел. Пришло время сдержать обещание, данное тебе при нашей первой встрече.

— Посетить индисские анналы? — воскликнул Жек.

Под редкой бородкой Шари появился намек на улыбку.

— Пришла пора посоветоваться с ними. Я полагаю, что ты готов, и что мы слишком долго ждали. В любом случае мы не можем оставаться на Матери-Земли: имперские силы могут объявиться в любой момент.

— Это моя вина! — повинился анжорец. — Скаит-инквизитор в Анжоре влез ко мне голову и…

— Он не влазил к тебе в голову, — прервал Шари. — Этому помешала антра. Он всего лишь подслушал твой разговор с родителями…

Глаза Жека распахнулись от удивления.

— Как… откуда вы знаете, что…?

— Я всю дорогу за тобой приглядывал, Жек Ат-Скин! — ответил Шари, явно довольный получившимся эффектом. — Я вернулся с Эфрена до того, как ты ушел, но не открывался перед тобой, что я тут. Я знал, что ты желал отправиться в полет. А потом — ты так много рассказывал мне о своем родном мире, об Анжоре, и своих родителях, что я умирал от желания с ними познакомиться…

— И вы там были, когда на меня набросились наемники-притивы?

— Следовало рискнуть: если бы тебе не удалось справиться со своей усталостью и эмоциями, то испытания индисскими анналами ты бы тоже не прошел, и никогда бы не стал воителем безмолвия.

— И вы бы не вмешались, если бы меня схватили? — зазвенело изумленное негодование в вопросе Жека.

— В тот момент у меня бы не вышло.

— Почему… почему тогда вы рассердились на меня? — пробормотал анжорец голосом, в котором опять засквозила детская досада.

— В последнее время у меня скопилось столько напряжения, что пришлось выплеснуть злость хоть на кого-нибудь!

Тогда Жек понял, что непосильная ответственность, лежавшая на плечах Шари и запрещавшая ему обнять Оники и Тау Фраима, изнуряла, угнетала его; и потому время от времени махди охватывала неудержимая потребность разделить с кем-то свои собственные страдания, свои сомнения. Уход Шри Лумпы и пленение Найи Фикит оставили его в одиночестве перед лицом блуфа. Он постоянно ходил по лезвию ножа, он был последним, что связывало вселенную и людей, последним язычком костра, который вот-вот грозил погаснуть. Словно коварный ветер, что стремился спихнуть его в реку забвения, наваливалось искушение все бросить, и ему приходилось постоянно его отражать. Любое из его решений, любое из его действий должно было отразиться на будущем человечества; он никак не мог позволить себе поддаться мечтательности, лени или меланхолии, в чем слишком часто себе не отказывал Жек.

До анжорца дошло, что отныне ему следует разделить бремя с Шари, образовать вместе с ним новую сущность, неделимую структуру, атом, ядро вселенной, в которое должны влиться другие энергии, другие индивидуальности.

Как сказал несколько минут назад махди, пришло время не распылять силы, а объединить их. Эта война требовала полного самопожертвования, бдительности и силы воли.

И вот Шари, словно подсматривал за размышлениями своего маленького товарища, обнял его за плечи и привлек к груди. Кто бы смог сказать, сколько времени они провели, прижавшись друг к другу, погрузившись в поток вечности? Из своей лазурной оправы ослепительно сверкало солнце, птичьи трели и трепет листвы на ветру сливались в светлой, безмятежной симфонии.

Они выкупались в ледяной воде ручья, постирали одежду, разложили ее на камнях и улеглись на траву. Жека, убаюкиваемого журчанием воды, наполняло мягкое тепло. Его мысли снова обратились к Йелли. Она ждала его на Сиракузе, под ледяным саваном, и образ ее недвижимого маленького тельца крепил решимость Жека. Он украдкой взглянул на Шари, который лежал в нескольких метрах от него, прикрыв глаза, с мокрыми от слез щеками.