В поисках правосудия: Арест активов - Браудер Билл - Страница 50

Было объявлено голосование, и поправку Рорабахера отклонили сорока шестью голосами против одного. Его размазали и в этот раз, и мы думали, что на этом наши проблемы в Вашингтоне закончились.

...Но мы ошиблись.

Через десять дней мне пришел имейл от Пола Берендса, сотрудника аппарата Конгресса, который сопровождал Дану Рорабахера в московской поездке. Берендс интересовался, смогу ли я быть в Вашингтоне в начале июня и выступить перед членами подкомитета Палаты представителей по Европе и Евразии, который возглавлял Рорабахер.

В нормальной ситуации предложение выступить на слушаниях в Конгрессе — это большая удача, но поскольку оно исходило от Рорабахера, здесь явно был подвох. Я рассказал об этом Кайлу, он быстро навел справки и подтвердил, что так и есть. Рорабахер планировал использовать свой подкомитет в качестве площадки для премьеры фильма Некрасова, после чего попытаться подловить и дискредитировать меня.

Зачем Рорабахер таскал каштаны из огня для Кремля? Для чего его тайные встречи в Москве, подтасовки с Глобальным законом Магнитского, а теперь эта новая попытка замарать мою репутацию?

К счастью, в этот раз мне не пришлось искать путей выхода на председателя Комитета Ройса для решения этой проблемы. Узнав о планах Рорабахера, он воспользовался своими полномочиями и отменил это заседание, одновременно заменив его общими слушаниями по российско-американским отношениям в полном составе Комитета по иностранным делам Палаты представителей без демонстрации фильма.

Борьба с Кремлем и его американскими пособниками очень напоминала детскую игру «Охота на кротов». Каждый раз, когда мы их забивали обратно в норку, они обязательно выскакивали из другой.

В начале июня Некрасов анонсировал премьеру своего фильма в Музее журналистики и новостей (англ. Newseum) — музее, на фасаде которого высечен текст первой поправки Конституции США, гарантирующей гражданам основные права и свободы. Музей расположен в нескольких кварталах от Конгресса США. Для придания фильму легитимности он каким-то образом сумел убедить Сеймура Херша, знаменитого журналиста, известного разоблачением резни в Сонгми во время Вьетнамской войны, представить его фильм и выступить модератором дискуссии после просмотра.

Теперь, когда фильм планировался к публичному показу, а не к закрытому, как раньше, я попросил Алисдэра Пеппера подключиться и отправить руководству музея свое действенное письмо с аргументами, подтверждающими клеветнический характер фильма.

Мама Сергея, которая не могла смириться с тем, что Некрасов использовал ее втемную, также написала им письмо, умоляя поступить порядочно и не показывать этот «лживый фильм — издевку над жизнью и гибелью Сергея».

Письма были отправлены 9 июня 2016 года.

В тот же день должны были состояться судебные слушания в Апелляционном суде второго округа Нью-Йорка, где у нашего адвоката Джейкоба Бухдала был шанс избавить нас от Джона Москоу и его фирмы «Бейкер-Хостетлер». Наши враги наняли бывшего генерального прокурора США Майкла Мукасея. Наталья Весельницкая была настолько заинтересована в исходе дела, что прилетела на заседание из Москвы.

И в этот же день мы с супругой должны были быть в Бельгии, куда нас пригласил сэр Адриан Брэдшоу, заместитель верховного главнокомандующего НАТО в Европе, на прием по случаю 90-летия королевы Елизаветы. Сэр Адриан обещал познакомить нас с важными людьми, которые могли быть полезны в продвижении нашей европейской кампании за справедливость в деле Магнитского.

После полудня мы отправились в Брюссель с вокзала Сент-Панкрас на «Евростаре». Ни от Алисдэра, ни от Джейкоба новостей не было. Через два часа поезд прибыл на вокзал Миди. Разместившись в отеле и переодевшись для приема, мы отправились на машине в Монс. Город расположен в получасе езды к западу от Брюсселя. Несмотря на то что мы находились в Бельгии, мероприятие было чисто английским. У входа гостей встречал военный оркестр шотландских волынщиков в килтах.

Сэр Адриан с супругой поприветствовали нас, и вместе мы прошли в зал приема, где он представил нас гостям.

Зазвучал гимн «Боже, храни королеву», и в этот момент зажужжал мой телефон.

Звонил Алисдэр. Я потихоньку выскользнул из зала, чтобы ответить на звонок. Оказалось, Алисдэр только что получил сообщение от директора Музея журналистики Джеффри Хербста.

— Билл, они не уступают, — сказал Алисдэр. — А точнее, они уперлись и не намерены отменять показ.

— Может, нам надавить еще одним письмом? — спросил я.

— Я бы не стал. Этот музей посвящен свободе слова. Я не думаю, что нам надо бросаться на амбразуру.

Он был прав. Моим врагом был Кремль, а не Музей журналистики.

Я недооценил Некрасова. Его ход граничил с гениальностью: он выбрал единственную площадку в Вашингтоне, которая под эгидой свободы слова разрешила показать его пропагандонский фильм. Оглядываясь назад, я понимаю, что подать иск против музея, деятельность которого неразрывно связана с Первой поправкой, было не самой умной идеей с нашей стороны.

Я попытался забыть об этих неприятностях и вернулся к супруге. Проведя на приеме еще некоторое время и поболтав с несколькими европейскими политиками, около 11 вечера мы уехали.

Уже по дороге в отель мне позвонил Джейкоб Бухдал и рассказал, что происходило в суде. Похоже, процесс развивался в правильном направлении. Ответчики попытались отменить дисквалификацию, опираясь на формальности, но это не сработало.

— Это не произвело впечатления на судей, — сказал Джейкоб. — Думаю, что у нас неплохой шанс на победу, но не хочу забегать вперед. Давайте дождемся решения. Правда, это может занять до нескольких месяцев.

Это было хорошим завершением дня.

Машина плавно несла нас по темным лесным дорогам Бельгии, Елена прикорнула на моем плече, а я тем временем просматривал накопившиеся имейлы. Среди них было уведомление от «Гугла» о новой статье в «Нью-Йорк Таймс» с упоминанием моего имени. Я кликнул на ссылку и просмотрел статью по диагонали. В ней рассказывалось о предстоящем показе фильма и перечислялись основные тезисы версии Некрасова в деле против Сергея Магнитского (как будто они на чем-то основывались).

Должно быть, от возмущения я начал сильно сопеть, потому что супруга зашевелилась и, сонно глядя на меня, спросила:

— Что-то случилось?

— «Нью-Йорк Таймс» рекламирует фильм Некрасова, — сказал я. Она вздрогнула.

— Как? Как это произошло?

— Понятия не имею.

Этого не должно было случиться. «Нью-Йорк Таймс», самая авторитетная газета в Америке, известная своим строгим подходом к информации, стала жертвой кремлевской дезы. И это несмотря на то, что практически вся западная пресса уже потеряла доверие к Кремлю в деле Магнитского. Российская власть так откровенно врала, искажала и преувеличивала, а главное, это было так легко проверить, что уже никто не верил ни единому ее слову.

Стало интересно, как им удалось провернуть это дело в «Нью-Йорк Таймс».

Когда мы вернулись в номер, Елена заказала легкий ужин и налила чаю, а я сел за телефон.

Я позвонил некоторым знакомым журналистам в Вашингтоне и стал выпытывать у них правду. Все признали, что в отношении меня происходит что-то непонятное, но под предлогом защиты источников никто не сказал мне, кто за этим стоит.

И уже за полночь я решил позвонить и нескольким журналистам в Лондоне. Большинство из них я не застал, но до одного дозвонился; похоже, он не был скован «профессиональным кодексом чести» и потому ответил на мой вопрос так просто и прямо, как будто это было совершенно очевидно и общеизвестно:

— Это же Гленн Симпсон.

Гленн Симпсон в начале 2000-х работал в брюссельском бюро «Уолл-Стрит Джорнэл» и писал о российской организованной преступности. Я встречался с ним несколько раз в бытность работы в фонде Hermitage, пытаясь рассказать о коррупции в некоторых компаниях, в которые мы инвестировали. Гленн — высокий, немного неопрятный и похожий на медведя человек. В 2011 году он оставил журналистику и, основав в Вашингтоне фирму «Фьюжн Джи-Пи-Эс», начал заниматься расследованиями.