Дух воина (СИ) - Красовская Марианна - Страница 12

Уже по дороге “домой” Листян все объяснила: вдова, причем бездетная. Совсем недавно замуж вышла, мужа, воина из сотни Тынгыза, любила очень. А в последнем набеге он погиб в схватке с иштырцами. И теперь Гаюна мечтает о мести. Как она собирается ее осуществить – дочь хана не знала, да это и не важно. Ей хотя бы сегодня стало немного легче.

– Наши женщины иногда сходят с ума вот так, – со вздохом говорила Листян. – Гаюна даже волосы обрезала. Знак того, что умерла вместе с мужем.

– Ее бы в сотню Баяра, – задумчиво сказала Женька. – Она сильная и упрямая. Какой бы из нее вышел воин!

– Да ты что, – испугалась подруга. – Хан никогда не позволит. Это… против всех традиций! А народ, поправший заветы предков, непременно погибнет!

– Ну да, а так вот не погибнет, – пробурчала Женька. – Вдовы будут просто себя хоронить. Детей у них не будет больше. Так, глядишь, прирезала бы пару десятков иштырцев и успокоилась бы. Может, другого мужа себе бы присмотрела. И воинам помощь, и дисциплина в сотне.

– Так страшно же – женщине среди мужчин.

– А с чего бы? Кохи ведь такие хорошие, женщин не обижают, не бьют…

В Женьке снова вспыхнула злость на Баяра. И отчего ее так задел этот несильный, в общем-то, удар? Снова стало тошно и обидно. А может, он этого и добивался? Чтобы она навсегда запомнила и никогда больше не возражала?

– Не бьют, – тихо согласилась Листян. – Нормальные.

– Тебя били?

– Ну мать могла нагайкой стегнуть, если я сильно спорила или ленилась. И то – если отец не видел. А братьям часто влетало, да.

Женька кивнула, стискивая зубы. Никогда бы она не позволила бить своих детей – ни мальчиков, ни девочек. Стоп, каких-таких детей? О чем она вообще думает? Видимо, этот удар ей что-то повредил в мозгу, не иначе. Дура, ты мужик тут. Вот и думай, как мужик – о другом мужике.

Наутро Женькины пальцы отказывались разгибаться, опухли. Шипя и матерясь на великом и могучем, она пыталась отмочить их в ведре с водой – безуспешно. Аасор, укоризненно качая головой, намазал их какой-то кашей, отчего ладони жгло, как крапивой. Но отек немного ушел.

– Баяр велел мне жить с воинами, – сказала она старику.

– Живи, – согласился он. – Но твой угол я трогать не буду. Ты мне как внук.

Женька кивнула. Здесь она устроилась с удобствами. Часть шатра была отгорожена тканевым пологом, за ней – одеяла и подушки. Кроме сменной одежды да лука со стрелами своего здесь у нее не было, сборы были недолгими. Аасор, правда, ей дал еще глиняную миску и деревянную ложку, сказал – у воина свои должны быть. И чистых тряпок тоже дал.

– И стирать не вздумай, – проворчал он. – Жги. Нужно будет – еще дам.

Женька покраснела и молча завернула сверток в рубашку.

Побежала к месту, где жили воины.

Стан был огромный даже для нее, привыкшей к городам, жившей в Москве. Одних только воинов здесь было больше пяти тысяч. У большинства семьи, жены, дети. А еще увечные и старики, вдовы и их дети. Баяр со своей сотней молодняка был тут просто никем. Разве дело – ханскому сыну быть всего лишь сотником? Да только ни один из тысячников не был хану родней. Все – опытные воины.

И опять же – Баяр всегда отдельно. У взрослых мужчин свои шатры, свое хозяйство. Жены, дети, родители, тетки (тетками тут называли вдовых родственниц). Козы, овцы, буйволы, лошади. И как только хан управлялся со всем этим добром? А ведь управлялся – железной рукой. Ни одно дело без него не обходилось, ни один брак без его позволения не заключался. Женька жила тут совсем недолго, но уже успела насмотреться. И свадьбу один раз видела, и дети тут, судя по тому, что Аасора звали, рождались.

А Баяр – отдельно. Как маленький стан в стане. Чуть в стороне ото всех. Несколько маленьких шатров, два больших. Свои кони, свои котлы. Своя жесткая дисциплина. Каждый занят делом: чистят сабли, чинят стрелы. Зашивают одежду. Готовят по очереди. Молодые бегают по всяким делам. Кто-то на “стрельбище” сейчас.

Женька чувствовала себя неуютно. Ей было страшновато. Словно снова – детдом, нет, военное училище. Интернат, полевой лагерь. Если б не ноющие еще пальцы – почти игра, типа спортивных сборов.

– О, Дженай! – радостно завопил Охтыр, бросаясь ей навстречу и разрешая этим такую сложную задачу “вливания в коллектив”. – С вещами? Здорово! А меня еще не берут, говорят – мал. Пока с родителями сплю. Пошли, как раз время завтрака. Сегодня Наран у нас кормилец, он очень вкусно все готовит! Давай свою миску, я принесу.

Охтыр едва ли не прыгал от радости, а вот Женьке было не до веселья. В прошлой ее жизни попасть в общество людей старше нее было… мучительно больно. Дедовщина была везде и всегда. Новичков не любили, их били, издевались, заставляли работать. Порой – насиловали. Если пару дней назад Женька верила, что здесь – по-другому, то после вчерашнего уже сомневалась.

Каша была очень густой и очень сладкой. На жирном буйволином молоке, да еще с какими-то ягодами. Интересно, откуда в степи ягоды? Женька с трудом заставляла себя есть. Не то от волнения, не то от приторности в горле стоял ком.

Не выдержала, спросила Охтыра:

– А что это такое розовое?

– Это шишкоягоды, – снисходительно пояснил он. – Сладкие. Растут везде. Мы их собираем, сушим. Аасор говорит, что полезно. А Наран вообще сладкоежка. Ты чего не ешь? Не нравится?

– Нравится, – с трудом глотала сладкое варево Женька. – Ты просто много мне положил.

– Доедай всё, – нарисовался над ней внезапно Баяр. – До ужина еще долго. Сейчас со мной поедешь в обход, обед пропустим.

И снова исчез под завистливое шипение Охтыра.

– Повезло же тебе, рюс. В обход! Меня не брали ни разу!

Женька тоскливо вздохнула и переложила половину своей каши в деревянную миску мальчишки. Вот и что ей не нравится? Разве не этого она хотела, разве не об этом мечтала? Она – и в обходе!

– Готов? – снова Баяр, Женька аж закашлялась от неожиданности. – Пошли. Миску с собой, в реке помоешь.

– Вы к реке? – взвыл Охтыр. – Меня возьмите!

– Наран у котлов – и ты у котлов. Привыкай.

Охтыр весь сморщился, но больше не возражал, только Женьке незаметно отдал свою миску с ложкой:

– Вымой, а? А я, когда поеду – твою захвачу.

Женька кивнула, держа в руках миски и растерянно озираясь. И куда их? Мешка у нее не было, карманы местная одежда не предусматривала.

– Дженай, что застыл? Сюда лети.

Побежала на зов.

– Это тебе, должно подойти.

Баяр кинул в нее кожаный… доспех? Или как это назвать? Жилет из толстых кожаных пластин, скрепленных заклепками. Плечи закрыты почти до локтя. Надевается явно через голову, на боках – кожаные шнуры. Куда? Солнце палит нещадно, впору раздеться до трусов! Она же в этом упреет, как гречка на пару!

– Жарко, – поглядела она на него вопросительно.

– Привыкай. В обход едем, не на прогулку.

Хотела было возразить, что разведчики не доносили про опасность, что другие, “взрослые” воины ограничились неизменными халатами с кожаными перевязями, но остро вспомнила удар по губам и промолчала. Надела на себя это орудие пыток, тяжелое, неудобное. Как сумела, завязала на боках шнуровку. Затянула ремень на поясе. Доспех доходил до середины бедра. Сразу почувствовала себя неповоротливой, толстой, как медведь, и вдобавок вонючей. Дезодорантов здесь не было, и как Женька ни намывалась утром и вечером (за что неизменно получала ворчание Аасора о бессмысленном расходовании драгоценной воды), к полудню она уже “благоухала”. Впрочем, тут все не ромашками пахли.

Всего их в обход поехало двенадцать человек, Женька – тринадцатая. Смешно, число такое… несчастливое.

На лошади Женька сидела уже вполне уверенно. Ей даже нравилось это ощущение: что-то среднее между вождением автомобиля и компьютерной игрой. Можно управлять скоростью, можно двигаться в любом направлении, можно идти рысцой или скакать галопом. Но лучше, конечно, быть как все: меньше пыли наглотаешься. Женька здесь ниже всех ростом, и Баяр велел ей ехать рядом с собой, спереди. Заодно и объяснял ей приметы: