Распутин-1917 (СИ) - Васильев Сергей Александрович - Страница 73

— Считайте, что эту задачу я лично принял к исполнению и взял под свой контроль. Надеюсь, вы не сомневаетесь в моей заинтересованности не допустить стрельбу на столичных улицах?

— Даже если бы сомневался, это ничего не изменит.

— Правильно мыслите, Григорий Ефимович. Британцев не трогайте — спугнёте. Здесь мы сами с усами. Что планируете делать?

— Есть непреодолимое желание проехаться до Пскова.

— Зачем? — напрягся Потапов.

— Посетить Спасо-Преображенский Мирожский монастырь. Настоятель давно приглашал.

— Ну вот и славно, вот и поезжайте, — облегченно выдохнул генерал, — а мы тут и без вас справимся, будьте уверены…

Появление в своей епархии очередного журналиста сэр Джордж Бьюкенен воспринял, как охотник — внезапный подход любопытного родственника, не вовремя интересующегося теорией охоты.

— Пустите, — изобразив на лице гримасу скорби и раздражения, переплюнул через губу главный заговорщик Всея Руси, торопливо сгребая со стола отчеты боевых групп и перестраивая в голове ход действий. План придется менять, потеряв пару часов на общение с прессой метрополии.

Тёзка посла Великобритании зашёл в кабинет уверенно, по-хозяйски, совсем иначе, нежели недавно в убежище барона Ротшильда. Проигнорировав дежурные приветствия хозяина кабинета, подошёл к рабочему столу и молча положил на зелёное сукно перстень с незамысловатой, но очень понятной анаграммой.

Проглотив окончание приветственной фразы, Бьюкенен застыл на секунду, привыкая к новому статусу гостя и, расплывшись в радушной улыбке, пригласил присесть в кресло под портретом Его Величества. Сэр Джордж прекрасно знал негласный британский табель о рангах, понимая разницу между высокопоставленным посланником короля и представителем Лондонского Сити — государства в государстве, куда монарх самой большой в мире империи может войти только в сопровождении лорда-мэра. Крошечное, всего в одну квадратную милю надгосударственное образование в центре Лондона, подчеркивало свой особый статус почти незаметно для окружающих, но весомо. Собственное правительство, своя полиция, даже девиз Сити: Domine dirige nos — «Направляй нас, Господи!» — ни словом не намекали на подчиненность его служителей британской короне. Зато обитатели Букингемского дворца каждый свой чих согласовывали с представителями Сити — всемогущими транснациональными корпорациями, имеющими возможность в любой момент оставить остров без своего присутствия и без штанов.

— Чем могу быть полезен? — коротко и деловито спросил Бьюкенен, аккуратно присаживаясь на край кресла и ломая голову, что ждать от такого неожиданного визитера в самый разгар операции по приведению к покорности "русских варваров".

— Отправляясь сюда, я был предупрежден, что могу не застать вас в живых, — не стал щадить дипломата Лэнсбери, — и я искренне рад, что опасения моего босса не подтвердились.

— Откуда такая тревога? — удивленно спросил Бьюкенен, чувствуя, как предательски дрогнул голос, а щеку свело нервным тиком.

— Вот видите, — заботливо произнес редактор “Дейли Геральд”, всматриваясь в изменившееся лицо посла, — вы и сами прекрасно понимаете, что эхо взрывов и выстрелов в Нью-Йорке в любую минуту может докатиться и сюда. Поэтому не будем терять ни минуты. Я проведу у вас столько времени, сколько необходимо для стандартного интервью. После моего посещения вы продолжите так же активно принимать гостей, наносить визиты. Ваше поведение, слова, стиль жизни не должны измениться ни на йоту с одним небольшим, незаметным для внешних глаз отличием — штаб управления изменениями в этой дремучей стране переместится вместе со мной из посольства в другое место.

— Я вас понял, — произнес Бьюкенен упавшим голосом, — вы отстраняете меня от операции, но оставляете в Петрограде, как наживку.

— Вы долго жили в России, сэр Джордж, и стали слишком мнительны, — с холодным, непроницаемым лицом парировал Лэнсбери. — Я отвожу от вас невидимую угрозу, вызывая огонь на себя.

Бьюкенен обозначил поклон, хотя во взгляде его сквозило февральское недоверие.

— Хорошо, я вас введу в курс дел немедленно. Их не так много, как кажется. Чем я еще могу помочь?

— Меня интересуют все операции за последний месяц, закончившиеся неудачей по любым причинам, неожиданные потери наших агентов, обстоятельства, показавшиеся подозрительными.

— Это не сложно. Несмотря на интенсивную работу, всего два раза мы теряли наших сотрудников. Первый раз — во время неудачной попытки ликвидации Распутина. Тогда при загадочных обстоятельствах были убиты два наших специальных высокопоставленных агента. Второй раз были убиты три соглядатая, следившие за адмиралом Непениным.

— Эти два происшествия могут быть связаны?

— С трудом себе это представляю. Незнакомые друг с другом агенты, разные задания, даже география…

— И всё же, я попросил бы в кратчайшие сроки составить подробный отчет, не упуская мелочей. Обычно именно они таят в себе разгадку…

— Сегодня к полуночи всё будет исполнено. Что-то ещё?

— Русские ведут наблюдение за посольством и вашей личной резиденцией?

— Ничего необычного — жандармы, полиция… Охранное отделение фиксирует мои контакты, не более того.

— Эту информацию тоже придётся проверить… И последнее. У вас есть оперативная связь с революционными партиями?

— С наиболее влиятельными…

— Что вы можете сказать о социал-демократах?

— Вас интересуют бесконечно малые величины?(*)

— Считайте это личным.

— Почти всё местное руководство РСДРП арестовано в начале января. Заграничное бюро на происходящие события влияние не оказывает. Работа партии парализована. Можно, конечно, постараться найти тех, кто остался на свободе…

— Достаточно, если вы публично обозначите свой интерес к ним. Остальное сделаю я сам.

— Как прикажете…

— Что на улицах? Как ведёт себя чернь?

— Вполне управляемо. Русские — как большие дети, несмотря на дикость…

— Не обольщайтесь их наивностью. Это лишь маска. Под ней — византийское коварство и жестокость древних гуннов.

— Мне кажется, вы преувеличиваете…

— Скорее преуменьшаю. С царём, надеюсь, никаких проблем не будет?

— Я уже докладывал… В окружении русского монарха не осталось ни одного лично преданного ему человека, способного на активное, организованное сопротивление. Николай II оказался чрезвычайно падок на правильно оформленные, вовремя преподнесенные слухи и сам удалил от себя всех, кто мог бы помешать нашим планам.

— Дай-то Бог. Правильное решение отличается от неправильного тем, что впоследствии не удивляет. Надеюсь, что изумление станет естественным состоянием аборигенов в ближайшее время, а нас минует чаша сия…

—---------------

(*) На февраль 1917 в Петроградской парторганизации — 2000 членов партии, уплачивающих членские взносы. Самой крупной была Нарвская районная организация — 800 человек, Выборгская — около 500 чел., Василеостровская — 300 чел., в военной организации — около 150 человек. Невероятно скромно по сравнению с другими партиями в России.

— Ой, лышенько! — охнула Аграфена и бросилась к проснувшемуся от грохота, закричавшему Мишутке.

Гордей Фомич скрипнул зубами и запрокинул голову, больно стукнувшись затылком о стенку.

— Всё! Те, кто колотит снаружи по двери, услышали и не уйдут.

Безотрадную догадку городового подтвердила новая серия ударов по ставням и торжествующий голос из-под окна:

— Да тут они! Притаились токмо, гады! А ну, выходь, кровопийца!

Полицейский горько усмехнулся в усы: “Вот и попал ты в кровопийцы, Гордей! И ведь не грабил, не убивал, мзду не брал, лихоимством рук не испачкал.”

В деревне Мамаевщине Новгородской губернии, откуда был родом Гордей Фомич, «городовых» шутливо причисляли к нечистой силе, мол, в лесу живет леший, в воде — водяной, в доме — домовой, а в городе — городовой. Но чтобы кровопийцами называть — такого не было…