Химера (СИ) - Ворожцов Дмитрий - Страница 57

— Безрадостные у вас планы на будущее.

— Какая жизнь, такие и перспективы. Правда, это вообще трудно назвать жизнью. Скорее уж, это борьба с жизнью за жизнь. Существование, иными словами.

— Как сами относитесь к миру, такое отношение к вам и вернется.

— Ну, ты завернул…  Насмешил, острослов, — заливаясь смехом и вытирая крупные слезы с лица, сказал он. — Анекдот вспомнил про почтальона Печкина. Как раз про твою оригинальную теорию: «Это почему я раньше злой был? Потому что у меня велосипеда не было. А сейчас, когда у меня и самокат украли, я вас вообще убивать буду!»

— А что не так-то? Что смешного? — растерялся я. — Зло всегда порождает новое зло. Это аксиома.

— Как ты заговорил! Какие высокие слова, охренеть можно. Зло…  Добро…  Все это относительно и субъективно. Согласись, что в мире существует и доброе зло, и злое добро. Коряво звучит, но я не об этом. В жизни тысячи примеров, когда изначально добрые цели приносили столько вреда…  Зло при этом нервно курит в сторонке и завидует черной завистью…  И наоборот, явное зло оборачивалось нам на пользу.

— Это все слишком абстрактно.

— Ладно, давай ближе к жизни. Вот, например, тебе увольнение явно пошло на пользу. Приоделся, раздобрел, деньжат прибавилось…  Сигарами за полтора рубля разбрасываешься. Но я уверен, что тогда, когда выбрасывали на улицу, ты не думал о том, что я делаю для тебя что-то хорошее? Что на это скажешь? Сам-то веришь еще в собственные слова?

В голове перелистывались воспоминания недавнего прошлого. Значимые и не очень, плохие и не совсем. Вспомнились позорное увольнение и чувства, одолевавшие в тот момент. Всплыли и другие эпизоды…  А ведь Петрович отчасти прав. Даже сегодня в лифте я мог промолчать и извиниться перед девушкой. Ну, не хочет она меня узнавать — ее право. Но я даже этого не сделал. Сознание сплелось в морской узел, но не смогло найти сейчас правильного ответа.

— Молчишь. Вот и правильно, стоит подумать, — прервал угнетающую паузу Евгений Петрович, выползая с тягучей объездной на скоростной «Россельбан».

Газ до упора и стрелка спидометра упирается в ограничитель, указывая предельное значение скорости. Двигатель «Волги», древней, как экскременты мамонта, ревет, отдавая в крутящий момент все силы без остатка. Адреналин переполняет тело, формируя смесь непереносимого ужаса и восторга. Но лишь на непродолжительное мгновенье…

Взмах чародейской полосатой палочки и указующий жест сурового полицейского на обочину. Заснеженного, промерзшего, с красным лицом и носом, а еще свисающими сосульками на усах. Но это событие радовало. Теперь можно сменить тему разговора.

Трудолюбивый гаишник пробежал весь наш тормозной путь длиной в триста метров и постучал в окно. Теперь он вызывал не только жалость, но и уважение.

— Приехали, блин, — с досадой сказал водитель, накручивая, словно шарманку, ручку стеклоподъемника.

Окно опустилось, открывая обзор на горемычного полицейского.

— Здравствуйте…

— Здравствуйте! Старший сержант Воробьев. Видать, сильно торопитесь? Правила нарушаете…  Даже не знал, что «Волга» может летать. У вас от вертолета двигатель?

— Виноват, начальник. Вину признаю…  Просто гражданину никак на самолет нельзя опоздать. На очень важную встречу летит. К самому…  Ну, ты меня понимаешь, — протягивая документы через окно, ответил Евгений Петрович. Затем все-таки решил выйти на улицу.

— Важный кто-то? — послышалось через окно.

— Важнее не бывает, посмотри, какая морда наглая. У него казенный автомобиль в аварию на улице Ленина попал, а я вынужденно подобрал. Слышал? Наверное, по рации передавали.

В форточку осторожно пролезло замерзшее лицо. Вдоволь насытилось теплым воздухом, осмотрело меня с ног до головы и вновь растворилось.

— Депутат, что ли?

— Бери выше, не ошибешься.

— Ого! Плохо он как-то выглядит. Как будто пил всю ночь беспробудно.

— С банкета. Но не нам с тобой его судить. Не доросли мы и уже не дорастем, наверное, — развел руками с сожалением «экс-генерал» и скривил губы.

— Правила для всех одни, а здесь явно на лишение прав. Двести десять километров в час, при разрешенных восьмидесяти.

— Капитан, ну, ты пойми меня. Я же лицо подневольное. Мне сказали — я повез. Как я буду с ними спорить? Вот ты только представь…  Не согласился бы сегодня, завтра бы уже расчет получил. Пришел бы в однокомнатную квартирку в общаге, собрал семейный совет. Всех бы согнал: и жену, и тещу, и маму тещи и трех дочерей. Да и кошку бы принес, ей тоже должно быть интересно. И в такой торжественной обстановке объявил: «Работы у меня больше нет и не предвидится. С сегодняшнего дня стоически отучаем организм от пищи. На подножный корм переходим. Одуванчики, крапива, лебеда…» Плохо то, что зима. Но русского человека трудности только закаляют…  Да что я перед тобой распинаюсь, тебе не понять.

— Я ведь не дуб вроде. Все понимаю. Но есть правила…  И они для всех одинаковые.

— Понимаешь? Хреново только как-то…  Да я едва концы с концами свожу. Ползарплаты на оплату коммунальных услуг трачу. Вторая половина на жратву уходит. А если что-то останется — на дочек любимых, — причитал Евгений Петрович. — Понимает он меня. Конечно…  Забирай права, кровопийца. Оставь детишек без подарков на Новый год. Фотографии дочек показать? Чтобы ты их глаза запомнил…

— Да успокойтесь вы, — явно уже нервничал полицейский. Жезл в его руках не находил себе места.

— Что тебе человеческие жизни — пыль…  Главное же ведь соблюдение законов. Ты же блюститель. Изувер…  Гореть тебе в аду.

— Возьмите права, доброго пути. Больше не нарушайте, — сказал, проникнувшись ситуацией, старший сержант Воробьев, отдал честь и ретировался к служебному автомобилю.

Водительская дверь захлопнулась, довольный таксист пристегнулся ремнем и нажал на газ до упора.

— А вы знатный лгун, Евгений Петрович. Ни стыда, ни совести. Насколько я помню, у вас ведь нет детей. Да и жена ушла.

— Володя, это общеизвестный факт — в мире врут все без исключения. Жить в обществе и всегда говорить правду — невозможно даже теоретически. Люди обманывают время от времени. Или постоянно, когда ложь становится уже смыслом жизни. Осознанно или бессознательно, не задумываясь о последствиях. Лгут случайным знакомым, хорошим друзьям, начальникам, подчиненным, вторым половинкам, близким и дальним родственникам. Обман везде и всюду. Весь мир погряз во лжи, превратив нас в ее покорных и слабоумных рабов. Она рядом с нами, вокруг нас. А самое страшное, что еще и внутри нас. Ведь чаще всего мы врем себе…  Но вопрос ведь не в том, врет человек или не врет. Важно лишь то, как он врет и для чего. То есть, по сути, всего лишь в качественной характеристике предложенной им неправды. В моем случае, ложь была оправдана и даже спасительна для нас обоих, а значит, я преследовал благие цели. Поэтому я склоняюсь все-таки к тому, что я не лжец. Я не врал, а всего лишь немного исказил правду.

— Благие цели, — цинично рассмеялся я, выслушав его затянувшуюся речь. — Ложь во благо, если говорить вашими словами. Давайте поподробнее…  На мой взгляд, ничего, кроме как блага лично для вас, я не увидел.

— Может, плохо смотрел? Да, я сохранил права и сэкономил деньги, которые ты еще мне даже не заплатил. Действительно, это было нужно мне. Но, помимо этого, я, во-первых, спас тебя от опоздания на самолет. А во-вторых, подарил полицейскому чувство, что он не зря провел день. Ведь сегодня он спас от голода как минимум одну бедную семью и помог важному человеку. Это дорогого стоит…  Он ведь теперь уверен в том, что ему это зачтется на том свете.

— То есть, вы прикрываете иллюзией добродетельности любые цели? Обман, подлость или гадость.

— Ну, ты не перебарщивай. Негодяя из меня не делай. Есть и у меня рамки дозволенного. Хочешь сказать, что ты никогда не врешь? Даже себе?

— Никогда, — обрубил я дальнейшие вопросы.

— Да ты, я смотрю, последний кристально честный человек на земле. Впору в Красную книгу заносить, — рассмеялся Евгений Петрович и через некоторое время продолжил: — Это уже болезнь. Земля не выдержит на себе такого ужасного монстра, как ты. Тебе надо срочно измениться. Без вранья жить нельзя.