Химера (СИ) - Ворожцов Дмитрий - Страница 59

Приоткрываю окно и получаю жестокий нокаут от одуряющей смеси ароматов. Запахи свежей выпечки, шоколада, молодых вин и чего-то еще…  Шлейф цветочного парфюма, обволакивающий золотой дымкой роскоши и богатства. Он проникает глубоко в сердце и оживляет все лучшие воспоминания, создавая ощущение вселенской гармонии.

Голова вертится вокруг своей оси, чтобы не упустить из виду ни одной мелочи в волшебной сказке, созданной людьми.

По обе стороны проспекта мелькают украшенные гирляндами деревья, шикарные магазины, бутики и торговые центры известных брендов с богатейшим ассортиментом, на любой вкус и кошелек. Кинотеатры, банки, футуристические витрины автомобильных компаний, многочисленные кафе. Рестораны, хранящие традиции высокой французской кухни.

Lancel, Louis Vuitton, Lido, Sephora, Hugo Boss, Le Fouquet» s, Citroën…

Тысячи людей с фотоаппаратами движутся нескончаемым потоком во всех направлениях. Мимо освещенных витрин, по тротуарам и в плотном потоке машин. Они часто останавливаются, чтобы увековечить на снимках кусочки Парижа. Фотографии, которые займут почетное место в личной коллекции воспоминаний о когда-то сбывшейся мечте. Скоро и моя мечта осуществится…  Скоро встретимся, трехсотметровая башня…

Вся эта красота, похожая на гипнотический сон, проносилась перед глазами. Мне даже на секунду показалось, что сердце сейчас не выдержит и прекратит свой ход. Невозможно передать это словами — нужно увидеть самому. Хотя бы раз в жизни, но собственными глазами.

Автомобиль медленно, но уверенно подкрался к площади Конкорда, в сердцевине которой возвышался Люксорский обелиск Рамзеса II. Его позолоченный наконечник пронзал небо. Когда-то вместо египетского обелиска площадь украшал эшафот с гигантской гильотиной, а она сама называлась площадью Революции.

С тех времен помнила и освистывание. Глумление толпы. Ее же гробовое молчание. Душераздирающие крики невинных и не очень. Хранила в памяти тысячи лиц людей, с ужасом взирающих в последний раз на ее совершенную красоту. Земля под ногами, скрытая брусчаткой, еще не забыла запах смерти и сладостный вкус крови, стекающей из обезглавленных тел через щели в досках эшафота. Шикарное было меню…  Аристократы, политики, величайшие умы своего времени и даже королевские особы.

Сейчас в моде другие развлечения, более гуманные…

Сверкнула вспышка короткого замыкания в проводке чертового колеса. Посыпались снопы искр, которые лишили зрения и оборвали мысли. В районе груди появилась знакомая пульсация, а по телу растекся холод.

Жирные канаты, объятые синими разрядами, потянулись со всех направлений сразу, собираясь в одну точку. Затем разлетелись в разные стороны и завертелись по спирали, до тех пор, пока картинка не обрела осмысленность. Грандиозная паутина…

Это было последнее, что я разглядел. Пространство сжалось до размеров атома и тут же с шипением развернулось вновь…

Воздух с запредельной концентрацией озона обжигал слизистую оболочку легких при каждом вздохе. Бешеные раскаты грома истязали барабанные перепонки, лишь чудом их не разрывая. Перед глазами хмурились выкрашенные черными чернилами небеса. Они рыдали, обрушивая на земную твердь крупные капли, создающие непроницаемую стену. Это была самая ужасная гроза, какую мне доводилось видеть в жизни.

Я стоял по щиколотку в ледяной воде, потому что земля уже захлебнулась от переизбытка влаги. Ужасный ветер, уподобившись урагану, сносил на пути все, что плохо лежит или худо приколочено, подбрасывая мерзопакостный хлам ввысь. Сила воздушного монстра увеличивалась. Вполне возможно, что он мог сбить с ног и меня, но вокруг была какая-то черная злобная масса. Она удерживала тело, словно болотная трясина, заставляя оставаться на месте.

Очередная вспышка. Яркая молния разорвала темноту зловещих мазутных туч, давящих грузом печали, и устремила ветвистое щупальце к стонущей от боли планете. Раздался ошеломляющий сознание гром…

Неподалеку упало бездыханным высоченное дерево, ствол которого не обхватить руками. Его срубила под корень, словно высохшую соломинку, мощь взбешенной природы.

Всего лишь на одно мгновенье свет победил тьму, но вполне достаточно для того, чтобы осознать, где я нахожусь. Впереди помост эшафота, сколоченный из толстых дубовых досок. Причем основательно, как будто строился в назидание потомкам на долгие века. Гильотина возвышалась над ним, сжимая в клешнях вертикальных направляющих скошенное лезвие революционного правосудия. Заточенное, как опасная бритва, и пока сверкающее стальным блеском. Еще не запятнанное кровью убиенных.

«Луизеттка» никогда не изменяла принципам и, как всегда, была обаятельна и смертельно красива. С недосягаемой высоты она взирала на меня, ухмыляясь надменным оскалом. Всем видом двуногая машина смерти показывала, что скучает и ждет меня в свои крепкие объятья, для того чтобы слиться в последнем экстазе.

Странные чувства, необъяснимые…  Это вроде бы и я, но не совсем. В голове мои мысли, и в то же время не мои: чужие, неприемлемые. А как отделить пшено от гречки, когда они по странному стечению обстоятельств одинаковой формы и цвета, не имею ни малейшего представления.

Как тогда…  во сне про войну. Когда я был лейтенантом Слепаковым. Надеюсь, что это тоже сон…  Только теперь про казнь. Лишь бы закончился он лучше, чем в прошлый раз.

Вокруг собрались хищники, жаждущие крови, но не ради еды, а для безумного развлечения. Голодное немытое отребье со зловонным дыханием. Отбросы, наряженные в ветхую одежду, изодранную на развевающиеся на ветру лоскуты. Они похожи на трухлявые бинты мумий. Зомби с гнилыми остатками зубов во рту. С мертвыми лицами, серая кожа на которых изъедена язвами смрадных болезней. Нелюди без пола и возраста. С руками, вымазанными въевшейся грязью и кровью. Изгои жизни с абсолютно пустыми глазами.

Однако страшнее не измученные тела, а истерзанные души, чернее грозового неба.

Этот сброд досыта напичкали эфемерной свободой, забыв его просто накормить. Они превратились в кровожадных монстров. Страх смерти уничтожил в них чувства и парализовал волю. Он лишил их навсегда возможности владеть собственными мыслями. Забрал у них право мечтать.

С каждой секундой, с каждым новым ударом молнии они становились яростнее и агрессивнее, теряя над собой контроль. А во мне зарождался ужас…

Нет, я не боялся их. Если придется, буду в одиночку драться со всеми до последней капли крови. Пока они не сожрут меня заживо или я не убью их. Не раздумывая и ни о чем не жалея. Пугало то, что нелюди счастливы. Искренне и безгранично…

Как несведущие дети или блаженные, они радовались в предвкушении апофеоза смерти. Им неважно, какое преступление совершили приговоренные. Безразлично, почему те так поступили. Начхать на виновность или невиновность. Им наплевать на то, кто упадет в распростертые объятья «веселой вдовы». Безжалостные бойни с умерщвлением людей стали для них уже даже не праздником, как в былые времена, а повседневностью.

Этот мир сошел с ума. Он захлебывался в людской крови и уже давно не видел искренних слез…

Нестерпимо хотелось уйти, но я обязан остаться. Я должен увидеть казнь. Я закрыл глаза и терпеливо ждал. Секунда за секундой…  Минуту за минутой…

Крики и дикий хохот смолкали и вместе с ними утихали раскаты грома. Дождь прекратился. Воздух стал обжигающе-душным и одновременно сырым.

Я знал, что она уже рядом…

— Кто она? — спросил разум.

— Скоро все увидишь и узнаешь, — ответило подсознание, которое до поры до времени предпочитало молчать.

Вновь открыл глаза, и меня ослепило яркое вечернее солнце. Как будто и не было грозы. Небо — чистейше синее. Обвел взглядом толпу, но при дневном свете они казались обычными людьми. Тогда я приподнялся на цыпочки и поверх голов увидел силуэт…

Раздолбаная жалкая повозка продвигалась по мостовой, продираясь сквозь бесчисленную цепь жандармов. Многотысячная толпа, еще недавно размеренно гудевшая, замерла, не издавая более ни единого звука. На площади образовалась мертвецкая тишина, подобная безмолвию в вакууме открытого космоса. Она прерывалась лишь истошным скрежетом колес, тоскующих по смазке, и редким цоканьем лошадиных копыт по брусчатке.