Второй Карибский кризис 1978 (СИ) - Арх Максим - Страница 19

«Я, (фамилия, имя), вступая в ряды всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина перед лицом своих товарищей, торжественно клянусь горячо любить и беречь свою родину, жить, как завещал великий Ленин, как учит коммунистическая партия, всегда выполнять законы пионеров Советского Союза».

Вот именно такие люди и должны идти дальше. Остальные же должны отсекаться временем. Если, разумеется, целью является сохранить страну в тех границах, которые есть на 1978 год.

Также вот ещё что… Разумеется, моё сверхпрогрессивное предложение – по поводу тридцати лет, не панацея. Возможно, имеет смысл сократить срок до двадцати семи или даже до двадцати пяти лет. Но двадцать пять это край. Крутовато, конечно, но такова жизнь. По-другому никак. По-другому получается перестроечный лозунг: «Наберут по объявлению, а потом стране каюк».

Всё это я хотел сказать, но, видя, что для Генсека эта тема больная и он её воспринимает близко к сердцу, решил своё рацпредложение отложить до лучших времён. К тому же такой возрастной ценз, всё равно не решал ещё одной глобальной проблемы – обязательность вступления в ряды ВЛКСМ, если хочешь движение карьеры вверх. Фактически такое принудительно-добровольное вступление – есть Ахиллесова пята данной организации.

Тут же в Союзе сейчас принцип такой… Если человек хочет стать начальником, он обязан быть в партии. А соответственно до этого он должен был быть в комсомоле, а ранее в пионерии. Вот и всё… Хочешь быть начальником? Тогда становись в начале комсомольцем. Активничай на заседаниях. Говори пламенные речи. Клейми всех и вся кто хоть как-то расходится с принятой линией партии. В общем, активничай и показывай рвение. И, уже после всего этого, тебя, обязательно, в эту самую партию примут. Вступив же в неё, у тебя появляется шанс и если ты правильно им воспользуешься, то сможешь, в конечном итоге, стать начальником. По-другому никак. Если ты не в партии, то предел твоего карьерного роста – мастер и даже не начальник цеха.

Нет, конечно, как и везде, наверное, были исключения. И даже, возможно, беспартийные становились где-то когда-то начальниками цеха, но это были случайности, и директорами заводов таким людям, как правило, было никогда не стать.

Так стоит ли удивляться тому, что, как только страна стала испытывать относительно не большие трудности, вся эта не настоящая комса тут же забыла те пламенные речи и клятвы, которые произносила совсем недавно и в мгновения ока переобулась.

А всё почему? Да потому, что искренности в тех обещаниях и речах абсолютно не было. А было желание, как можно быстрее, забраться как можно выше. Туда где деньги в конвертах, личные водители и автомобили, личные дачи, пансионаты и пайки. Этим людям хотелось власти, и они её получили. Ну а дальше всё по накатанной – они разрушили себя и стали разрушать окружение. Их выросшие дети, привыкшие к глобальной халяве, когда её им оказалось мало, решили в одночасье просто раздербанить страну. И раздербанили.

Н-да… Вроде бы всё ясно. Вроде бы вопросы все по тысяче раз обсуждены и выводы были сделаны. Но остаётся всё же неясным один вопрос: как быть с теми миллионами советских людей, которые искренне верили и делали всё от себя зависящие и возможное, чтобы счастливое завтра всё же настало? А ведь их здесь сейчас десятки и сотни миллионов.

В предыдущей моей жизни, таких людей за ненадобностью списали, оставив за бортом истории. Так что же необходимо сделать мне, чтобы в этот раз всё произошло по-иному и к рулю управления государством были допущены умные (это в первую очередь), искренние и убеждённые люди? Как отделить зёрна от плевел?

Леонид Ильич взял стакан в подстаканнике, в который был налит чай, и, глотнув, продолжил разговор, вернувшись к моему творчеству на ниве литературы.

Я рассказал, к каким романам собираюсь писать продолжения в первую очередь – «Звёзды» и «Гриша Ротор». И тут собеседник меня удивил.

– А что, гхм, к роману «Портал» ты продолжения писать не собираешься? Там помнится у тебя в главных героях, гхм, майор Леонид ходит.

«Ага, значит всё же увидел он в нём себя», – подумал я, а вслух аккуратно сказал: – Сейчас вторая книга находится на стадии завершения планирования.

– Значит план, гхм, уже есть?

– Да.

– Отлично, гхм. Будем ждать. Мне эта твоя книга, гхм, больше всего понравилась.

«Офигеть! Вас понял!» – кивнул Генсеку, решив, что необходимо срочно бросить все силы на вторую часть, ибо не собирался игнорировать очевидный шанс. Как говорится: «Куй железо пока горячо!»

Затем перешли к музыке. Он попросил рассказать о том, над чем работаю, о моих планах. И я было начал это делать, но толком разойтись в своём спиче не успел, потому что собеседник меня прервал.

– Вот, кстати, о чём я хотел тебе сказать. Мне доложили, что к сочинению песни, гхм, «Дядя Лёня» приложил руку ты. Я знаю, гхм, можешь не отпираться. И хотя написано на пластинке, что слова, гхм, народные, я знаю, что это ты.

Спорить и отрицать что-либо, было, по меньшей мере, глупо. У Генсека было в руках достаточно рычагов, чтобы докопаться до истины. Поэтому я не стал ничего говорить, а лишь пожал плечами.

– Так вот, Саша, гхм, в ней – в песне, я увидел намёк на себя. И хочу тебе сказать, что это не хорошо, гхм, – не скромно! Я работаю на ответственном посту, гхм. Товарищи смотрят на меня, и такая хвалебная песня, совершенно не делает руководителя государства скромным. Если хочешь, гхм, скажу по правде, при её прослушивании, мне, гхм, неудобно в глаза товарищам смотреть было. Краснел, как барышня, гхм, – отчитал меня хозяин дома. – Так что, впредь, ты больше такого не делай! Не надо, гхм. Договорились?

– Да, конечно, – расстроился я. Но не отчаялся, а собрался было убедить собеседника в его неправоте. Рассказать ему как важно в информационный век всячески поднимать авторитет не только страны, но и руководства. Это важно не только перед мировой общественностью, но и перед своими гражданами. Однако только я собрался приступить к убеждению, сразу же был прерван.

– Я сказал – не шали! Гхм… Без разрешения больше, таких песен, гхм, не писать! – отрезал Брежнев, и вступать со столь высокопоставленным лицом в научный дискус пионер на этот раз не стал, решив не будить лихо пока оно тихо.

Да и вообще, пионерам спорить со старшими, когда те являются Генеральными секретарями, не рекомендуется. Поэтому покорно кивнул головой и, потупив свой светлый взор, вновь принялся рассматривать чайник раздумывая.

«Что-то я не понял. В фильме ему майор Леонид нравится. А в песне дядя Лёня нет? Гм… Странно. Быть может думает, что в песне всё слишком очевидно и на поверхности, а в книге нет? Возможно и так. Ну да ладно. Не хочет пока песен, значит, не будем. Займёмся литературой».

– Раз мы с тобой договорились, то давай вот бери печенье, пей компот и ешь конфеты. Они, гхм, шоколадные. Мне нельзя, а ты, гхм, ешь. А сейчас уже в столовую пойдём, гхм, обедать.

– Большое спасибо, Леонид Ильич, – поблагодарил я и взял конфетку «Мишка на севере», искренне надеясь, что конфета не пророческая и по окончанию беседы я не окажусь вместо далёкой Кубы, на не менее далёком севере.

– Ешь. Сладости дети любят, – глядя, как я развернул конфету, усмехнулся хозяин дома и, отпив чая, произнёс: – Мы вот с тобой о песнях говорили. Я, гхм, твои песни, что ты записал – фронтовые, часто слушаю. Хорошие они у тебя получились, гхм. И очень душевные. Побольше бы тебе вот таких, гхм, надо песен писать. Они ведь, действительно, за душу, гхм, берут.

– Я пишу, – сказал пионер, и рассказал о новых проектах, процитировав пару стихов из композиций, которые собирался в будущем записать.

– Молодец! Хорошие, – похвалил меня Генеральный. – И молодёжные песни у тебя тоже хорошие. Мне, гхм, песня из фильма твоего здорово понравилась. Хорошие стихи в песне, гхм, и с запоминающейся мелодией, гхм.

– Спасибо, – обрадовался я высокой оценке моего творчества от понимающего в искусстве хозяина дома.