Второй Карибский кризис 1978 (СИ) - Арх Максим - Страница 5

– Да я, собственно, не это имел в виду… – стал пояснять Васин.

– Я заметил, что ты вообще последнее время, когда говоришь, не понятно, что имеешь в виду. Так что при к действию сказанное в мудрой пословице.

– Какой?

– Молчание – золото.

– Да ладно Вам, – махнул я рукой, решив не обращать внимание на брюзгу, и перевёл разговор на другую интересующую меня тему. – Вы лучше вот что скажите: вот мы уже несколько дней идём по Атлантике, а что-то крейсеров я наших совсем не вижу. Один плетётся в кильватере и всё.

– Что за крейсера? – явно не понял полковник.

– Как это «что за крейсера»? – в свою очередь не понял я. – Обычные крейсера – ракетные там, к примеру… с артиллерией… ну, или какие там они ещё бывают…

– Зачем нам крейсера? Мы идём себе и идём потихоньку.

– Но одного крейсера охранения явно мало! – показал я на дымы за кормой. – Вокруг потенциальный противник. Что будет, если он на нас нападёт?

– Да зачем ему на нас нападать-то? Мы обычный пароход… – словно ножом по сердцу провёл бессердечный киборг.

– Не говорите так!! – не медленно перебил его я, схватившись за грудь.

– Как так? Про пароход?

– Да, не называйте наше сверхсовременное судно так! Говорите, что мы плывём на лайнере! Так солидней, – сморщился я, ибо этот солдафон своими грязными кирзовыми сапогами стал ломать мной построенный воздушный замок.

– Ну ладно, – пожал плечами тот, – пусть будет старый пароходный лайнер.

– А!! – простонал пионер, стараясь унять боль в сердце.

– А что же касается вон тех дымов, что в пяти-семи милях от нас, так это не крейсер, – продолжил пляски на костях бездушный «Кра». – Это морская баржа «Ласточка», – сердце вытащили из груди и выкинули за борт. – Она везёт кинооборудование, стройматериалы, бутафорию и съёмочный реквизит – в том числе и две части фюзеляжа самолёта, которые тебе для чего-то понадобились.

– Для съёмок они понадобились! Для съёмок! – расстроено прошептал, уже полностью лишённый сердца выпотрошенный, я, ибо мою чётко сформировавшуюся милитаристическую картину мира беззастенчиво растоптали прямо на глазах. Но я всё же взял волю в кулак и спросил: – И что же вы хотите сказать: крейсеров охранения у нас нет?

– Нет, – просто ответил тот, и я на этот раз схватился за голову, ибо сердце у меня уже отняли.

– Это какой-то кошмар! Неужели никто нас не охраняет?

– Нет! Потому что – незачем. Зачем корабли понапрасну гонять?

– Но раз нет крейсеров, может быть, нас тогда прикрывают с воздуха? – с надеждой в голосе спросил я. – Может быть пять-шесть эскадрилий бомбардировщиков дальней авиации всё же барражируют где-то там за облаками?

– Нет там никаких бомбардировщиков, – посмотрел полковник на безоблачное синее небо и, сняв пробковый английский колониальный шлем, выдохнув, зажмурился, постоял так с полминуты, подставив лицо лёгкому бризу и, чуть улыбнувшись, констатировал очевидное: – Только солнце, только небо и лишь морская вода…

– Это ужасно! – трагикомично поднял пионер руки к небу, а затем, понурив голову, посмотрел на океанский простор и постарался уцепиться хотя бы за последнюю соломинку. – Товарищ Кравцов. А подлодки?

– Что подлодки?

– Раз нет кораблей и самолётов, так может быть, нас охраняют хотя бы подводные лодки? Скажем флотилия ракетоносцев или еще, какая другая, гм… флотилия?.. Ведь вы же не можете этого отрицать со стопроцентной вероятностью. Ведь вы же из-за этой толщи вод их отсюда не видите. А значит, и не знаете наверняка, есть они там или нет.

– Ну, разве что подлодки, – с ленцой зевнул тот и, поправив шлем, произнёс: – Хватит про подлодки. Пошли лучше ближе к камбузу, фантазёр. Сейчас завтраком нас кормить будут.

– Не! Ну, товарищ Кравцов, ну скажи: могут же быть под толщей вод океана подлодки?! Ведь могут? Да? – продолжал, всё ещё на что-то надеясь, приставать Саша.

– Да могут, могут, – махнув рукой, подтвердил тот, вероятно, подумав, что если не согласится, то я и дальше буду ему голову морочить.

– Видали! Видали! – тут же выкрикнул я на весь пароходный лайнер. Про что, про что, а про подлодки я ни капли не придумал!

Надо было идти завтракать, но уходить с верхней палубы отчего-то не хотелось и я, сказав приставленному к нам комитетчику, что буду чуть позже, поднял голову вверх…

Южное солнце очень ярко светило, и даже утром долго на него смотреть было невозможно. Секунда, другая и уже ловишь солнечного зайчика, который отчего-то сразу же становится чёрного цвета. Да и нельзя на такое солнце долго смотреть без солнцезащитных очков – зрение испортить можно, получив ожог сетчатки глаза.

– Сам виноват, Саша – забыл в каюте, – буркнул себе под нос шестнадцати летний капитан, вдохнув свежий воздух полной грудью.

Воля и свобода ощущались во всём теле, а бесконечные морские просторы, навевали романтические мечты. Я мечтал о тех местах, где не смолкают звуки гитар, где никогда не заходит солнце, где нет неравенства, а есть братство и дружба. И, конечно же, там есть тёплое море и ласковое солнце – мои грёзы были о Кубе, куда я сумел, в конце концов, выбить долгожданный, выстраданный мной билет!

И вуаля – не прошло и трёх месяцев, а мы уже туда плывём, ну или идём. Идём, чтобы там начать снимать то, что при обычном течение времени, было бы снято лишь через сорок лет. И хотя вожделенная Куба оказалась, не то чтобы далеко, но и не совсем рядом, тем не менее, поставленную перед собой задачу: попасть туда, я с успехом решил.

Для осуществления своего грандиозного плана пришлось очень постараться и, приложив максимальное количество усилий, суметь, в конечном итоге, всё преодолев, выбить-таки необходимое разрешение… Разрешение на… Разрешение на съёмку фильма… Гм… То есть – разрешение на съёмку многосерийного фильма… Гм… Точнее, наверное, лучше будет даже сказать и не фильма вовсе, а так сказать – сериала… В общем, мне удалось выбить разрешение на съёмку сериала «Lost», который в российском прокате по телевидению шёл отчего-то под названием «Остаться в живых»!

Занавес.

1 января 1978 года. Воскресенье. Москва

(За три месяца до событий в Атлантике)

Саша

С Хмельковым я разговаривал около часа. Пытался убедить его, что такое количество не профессиональных актёров пойдёт фильму только во вред.

Но тот был несгибаем и стоял на своём:

– Саша, мы всё, что ты хотел, для тебя сделали. Своё обещание выполнили. Не подводи и ты! Что же касается их непрофессионализма, то ничего – подучатся. К тому же ты сам не раз говорил: «Кино – это не театр. Любые сцены можно снимать хоть покадрово. Главное, что чтобы плёнки было побольше». Так вот – об этом не волнуйся! Уверяю тебя, ты будешь обеспечен и киноплёнкой и всем остальным по высшей категории!

– Не-ет! – взмолился я.

– Да! – упёрся психический больной.

Я плакал, я молил, я отказывался от данной чести изо всех сил, я сопротивлялся безумию, как мог, но визави был не приклонен:

– Обещал? Делай!

Как только спятивший второй секретарь со своим помощником укатили восвояси, я помахал им в след и покрутил пальцем себе у виска, после чего, в расстроенных чувствах, лёг спать, решив отложить русский исконный вопрос: «Что делать?» – на потом.

А, где-то через два часа, меня разбудила мама и сказала, что нашу скромную обитель посетил второй заместитель министра культуры СССР и какой-то товарищ из Госконцерт.

– Вроде бы Минаев его фамилия. Я их в большую комнату проводила.

Быстро привёл себя в порядок и причёсанный, умытый и бодрый, всего через три минуты предстал пред светлы очи новых посетителей лечебного заведения.

При моём появлении Мячиков с Минаевым встали с кресел и поздоровались. Мама ушла на кухню, аккуратно прикрыв за собой дверь в комнату, где, вероятно, была бабушка.

«Умница она у меня. Поняла, что я вырос и предоставляет возможность самому решать свою судьбу, – хмыкнул послушный сын своим мыслям и тут же добавил: – Но, разумеется, отстранилась она не полностью. Можно быть уверенным на сто процентов, что как только эти товарищи уедут, мама обязательно потребует полный отчёт о нашем разговоре, – ещё мгновение подумал и поправил сам себя: – Впрочем, детали разговора она и так будет, скорее всего, хорошо знать. Наверняка же, будет подслушивать. Ведь мама у меня не дурочка, чтобы пускать всё на самотёк и полностью вверять будущее, малоадекватного и любимого, сыночка в его собственные руки».