Темное дело (сборник) - Ямалеев Рамиль Кимович - Страница 17

— Говори!.. Да не тяни ты. Лева!.. Что там у вас еще случилось?!

— Сердце, — еле слышно произнес Яйцин, и в его глазах мелькнул суеверный страх. — Опять. Опять сердце…

— Что?! — вскричал Туровский.

Он подскочил к начальнику охраны и безопасности, крепко встряхнул его — так, что у Яйцина громко стукнули зубы, — и страшным шепотом переспросил:

— Повтори, что ты сказал!..

— Я говорю, там с сердцем у одного… — упавшим голосом произнес Яйцин.

— Ты пьян!

— Вы что!..

— Значит, ты врешь! — вдруг бешено заорал Туровский.

— Да вы что там?!.. Все с ума посходили?!.. Какое сердце? У кого? Когда? Почему?..

Лева Яйцин уже открыл рот и хотел рассказать, что пока ничего страшного не случилось — просто еще у одного пассажира вдруг «кольнуло», может быть легкий приступ, да и не приступ, наверное, вовсе, а так — мелочь, пустяк, ну переволновался человек, перепил слегка, с кем не бывает, ведь Новый год на носу, понять каждого можно; так что ничего страшного нет, но доложить начальству он, Лева, все-таки обязан, потому как подозрительно все это, непонятно, честно говоря: то один, то второй, то третий…

Но всего этого он рассказать не успел, потому что в конце коридора вдруг послышался шум, как будто кто-то тяжело бежал, и почти тотчас показались двое мужчин, которые что-то волокли. Мужчины негромко переругивались и страшно сопели. Одного из них Туровский сразу же узнал — это был стюард Рохлин, второй же, высокий, холеный, с пегим венчиком редких волос вокруг лысины — волосы напоминали увядший камыш вокруг озера — раньше никогда распорядительному директору не встречался. У Туровского даже мелькнула дикая мысль, что это посторонний, что этого человека не должно быть на «Заре», но тотчас эта безумная мысль исчезла, провалилась куда-то в преисподнюю, сгинула навсегда, потому что именно сейчас, когда эти двое приблизились, Максим вдруг понял, что они волокли.

Это был человек.

Человек!

Более того, Туровский сразу же узнал, кого несли Рохлин и лысый. Это был известный всей Москве бизнесмен и предприниматель, весельчак и кутила Ваня Калачев. Человек, прославившийся там, что в одной из компаний легко и непринужденно пустил в обиход выражение, которое вскоре узнал весь мир, — «новые русские»…

— Дверь! — еще издали закричал Рохлин.

— Что? — не понял Туровский.

— Дверь! Дверь!.. Ах, мать твою!.. — хором заорали Рохлин и лысый, едва не выронив свою ношу, и только тогда распорядительный директор понял, что они хотят.

Он бросился к медсанчасти и изо всех сил забарабанил в дверь, но ему никто не открыл, лишь раздался приглушенный и недовольный голос Блудова:

— Сейчас, сейчас…

— Скорее!

— Успеете!..

Туровский побелел от ярости, но тут внезапно какая-то сила легко отодвинула его в сторону, и дверь содрогнулась от могучих ударов подоспевшего начальника охраны и безопасности. Эти удары оказались настолько сильны, что секретный японский замок застонал на все лады, словно живой, и непременно бы открылся сам по себе, без помощи людей, если бы вдруг дверь неожиданно не распахнулась, и в проеме возник разъяренный Блудов.

— Какого пса?!.. — бешено заорал врач, но тотчас был снесен в сторону Рохлиным и лысым, которые волокли Калачева.

— Какого пса?!.. — уже значительно тише повторил Блудов, однако гигантский кулак Левы Яйцина, внезапно появившийся перед его носом, заставил врача окончательно заткнуться и примириться с обстоятельствами.

Блудов проворчал что-то невнятное.

— Что, что?! — грозно навис над ним Яйцин.

— Я молчу!

— Вот и молчи!..

— А я что? Я ничего…

Пока врач и начальник охраны вели этот содержательный разговор, Рохлин и лысый бережно уложили свою ношу на свободную кушетку. Туровский, который вошел в приемную медсанчасти последним, вдруг с удивлением заметил, что сорочка на Калачеве разорвана, верхней пуговицы нет, а рукава испачканы красным…

Теперь «новый русский» и крупье «Зари» лежали на расстоянии вытянутой руки друг от друга, оба были без сознания, и вдруг распорядительный директор с неожиданной тоской подумал, что это только начало его, Туровского, несчастий.

Ваня Калачев когда-то был чемпионом МИФИ в среднем весе. Но в отличие от известного героя Хемингуэя, он не мечтал стать писателем, не прожигал деньги в богемном Париже, не поехал на фиесту в Испанию, не дрался с матадором, не любил прекрасную леди Брет Эшли…

Всего этого в жизни Вани Калачева не было, да и быть не могло, честно говоря. Правда, боксом они — Ваня и Роберт Кон, тот самый герой Хемингуэя, — занимались по одной причине: чтобы побороть врожденную робость и избавиться от чувства собственной неполноценности.

Итак, Калачев в течение пяти с половиной лет честно зубрил теоретическую физику, а по вечерам, три раза в неделю, с тем же усердием бил кожаную «грушу» и ломал носы соперникам — удар у Вани был ого-го какой! — совершенно не думая о том, что ждет его в будущем. Впрочем, тогда в стране никто серьезно не задумывался над этим, от генсека до последнего пьяницы все были твердо уверены в завтрашнем дне, все твердо знали, что если засыпают в одной стране — прекрасной, дремучей, ужасной, но милой — то и проснутся в ней же. Но вышло все по-другому…

Тише едешь, дальше будешь, говорили мудрые, неторопливые греки. От того места, куда едешь, тихо, но с долей злой иронии добавила современная цивилизация. И она, чтобы ей пусто было, оказалась права!

Скорости стали править миром. Скорости! Не деньги, не капитализм, не происки невидимых, но оттого, наверное, всесильных и непобедимых врагов, мечтающих сделать нас сырьевым придатком, этакой большой нефтяной и никелевой сиськой, нет, вовсе не они. Совсем другие философские категории завладели умами российских мужиков и баб. Хорошо ли это или худо — неизвестно. Пока неизвестно…

Мир сорвался с места и побежал!

Первыми тронулись рыцари, поставив на попа знаменитый Круглый стол и покатив его в Палестину, где им, видимо, при помощи данной меблировки было сподручнее освобождать гроб Господень. Они катили его в холод и в жару, тихо матерясь на чистейшем английском языке в своих плохо проветриваемых латах, и, наверное, мечтали только об одном — скорее вернуться в Англию и тихо уйти на пенсию…

За рыцарями сорвались с места и мушкетеры. На страшной для тех времен скорости неутомимый в любви и драках

ДʼАртаньян промчался через всю Францию и достиг берегов туманного англоязычного острова. И все это для того, чтобы у Ее Величества на балу было четное количество подвесок!..

И началось! И поехало! И понеслось!

Старуха Европа, собрав дряхлые, но оттого, видимо, дорогие шмотки, помчалась через океан — искать золота и приключений на одно, весьма пикантное место. Ковбои погнали стада на Запад, а северяне — свои войска — в совершенно другом направлении и с другими целями. Японцы бросились в Китай, Наполеон — в Россию, позабыв, что бывает с теми, кто приходит непрошенным гостем к народу-богоносцу, да еще зимой, да еще без теплой одежды!.. Все завертелось в страшной, безумной кутерьме, и новый Бог воссиял над планетой — Его Величество Бег. Быстрее! Быстрее!! Еще быстрее!!!

Некоторое время наша страна наблюдала за всем этим с тихой, голубиной кротостью и только подслеповато щурила глаза, как после спячки, впрочем, если верить современным историкам, так оно и было. Но потом и мы решили вмешаться в эту бессмысленную гонку. Первый клич бросил бессмертный Николай Васильевич, его успешно подхватили; и вот вам всем, смотрите: со страшным, безумным воем унесла в космос ракета улыбающегося старшего лейтенанта, а вернула вниз, на родимую сторонку, уже подполковника. И всего-то за полтора часа! Чувствуете, какая скорость!..

Но это было только началом! Они еще не знали, с кем связались… Дети, ей-богу, дети!.. Порой их становится по-человечески жаль. Но только порой!

Ни для кого не секрет, что все выдающиеся рекорды скорости принадлежат нам. По крайней мере, в двадцатом веке…