Мартин Воитель - Джейкс Брайан - Страница 4

• Предыдущая
• 4/56
• Следующая

Начался бесконечный переход… Два сезона шел Мартин под бичами надсмотрщиков, привязанный за шею к веренице таких же несчастных пленников. Он потерял счет дням. Вслед за зимой потянулась долгая весна, затем такое же долгое лето, начиналась осень, а Уиндред давно уже не было в живых — она выбилась из сил и умерла под кнутом от голода, жажды и изнурения.

Мартин вспомнил, как горевал он по старой мыши, с рождения заменившей ему мать, вспомнил, как глотал душившие его слезы. При мысли о негодяях, чья жестокость была причиной этого горя, по телу мышонка пробежала волна дрожи.

Бадранг!

В ушах Мартина до сих пор звучал злобный смех тирана-горностая. А разве можно забыть его гадкую ухмылочку, его высокомерную манеру держаться и отнятый у Мартина меч!

Гнев придал Мартину силы. Забыв о буре, он выпрямился, пытаясь вырваться из пут, из глубины его груди вырвался яростный крик:

— Я Мартин, сын Люка! Я не сдамся и не умру здесь! Слышишь, Бадранг? Я доживу до дня, когда верну себе отцовский меч и убью им тебя!

— Мартин, сын Люка, ты меня слышишь? — донесся вдруг до него голос с берега. Говорящего не было видно, но, несмотря на гром бури, слова прозвучали вполне отчетливо.

— Слышу. Как твое имя?

— Нас тут двое: мой друг, крот Грумм Канавкинс, и я, Поздняя Роза, дочь вождя Уррана Во. Мы слышали, как ты кричал. Скажи, нет ли среди пленников мышонка по имени Бром? Он мой брат.

Мартину казалось, что еще немного — и под ударами ливня он лишится чувств. Собравшись с силами, он ответил:

— Не знаю я никакого мышонка Брома и думаю, мне его вряд ли удастся узнать. Я приговорен к смерти и умру на этой стене.

— Мы с моим другом сделаем все, чтобы помочь тебе, хотя подняться мы не сможем — стены слишком крутые и высокие. Может быть, ты хочешь передать кому-нибудь весточку?

Мартин покачал головой:

— Нет, спасибо. Я один на всем белом свете. Стражники сказали, что, если я выживу ночью, утром меня прикончат бакланы. Может быть, вы сумеете как-нибудь их отогнать?

— Попытаемся. Мы не воины, но у нас есть пращи. Кроме того, я знаю, как отогнать птиц хитростью.

Роза подождала, но ответа не было. Грумм вышел на берег и вгляделся в фигуру мышонка, обмякшую между столбами:

— Похоже, он, это самое… чувств лишился, то есть сознание потерял!

Роза подошла к Грумму, и они вместе смотрели, как качается бесчувственное тело под ударами ветра и дождя. Мышка нашла на земле круглую гальку и вложила в пращу.

— Мы должны ему помочь, должны! — Ее губы дрожали. — О-о, этот Бадранг, эта грязная крыса, трусливый хорек…

Грумм негромко хихикнул:

— Ну и словечки у высокородной мышки, ничего не скажешь. Хе-хе, если этот мышонок хоть в половину такой разозленный, как ты, он выживет, никуда не денется.

К утру буря стихла.

У самого берега море матово блестело и отливало бирюзой, а дальше на волнах пенились барашки. Бадранг приказал вынести свой резной трон во двор, чтобы со всеми удобствами насладиться предстоящей забавой. Позади трона стояли Гуррад и Скалраг, а также два хорька, Горбун и Остроух, готовые выполнить любой приказ тирана. Бадранг указал отобранным у Мартина мечом на обвисшую между столбов фигурку:

— На вид он крепок, так что наверняка ветерок и немного дождя ему были нипочем. Гуррад, сходи-ка разбуди эту спящую красавицу. Когда очухается и начнет дергаться, птицы быстрее его заметят. Эй, Хиск! Не отправляй пока рабов в каменоломню, построй их здесь, пусть посмотрят, как приводится в исполнение приговор. И так будет со всяким, кто вздумает перечить мне.

Гуррад несколько раз хлестнул Мартина по щекам мокрой тряпкой, и мышонок пришел в себя. Гуррад поднес к губам пленника плошку с водой и, глядя, как жадно тот пьет, захихикал:

— Давай-давай, пей. Скоро птички прилетят завтракать.

Мартин выплюнул последний глоток воды в морду Гурраду. Вытираясь, тот попятился назад:

— Ладно, надеюсь, первым делом они выклюют тебе глаза!

В небе Мартин увидел огромного баклана, который вот-вот спикирует вниз. Рядом с ним кружились две серые чайки, и отовсюду еще и еще слетались хищники на поживу. Лапы Мартина затекли и распухли от туго завязанных мокрых веревок. Преодолевая боль, он яростно забился и, вспомнив злобные слова Гуррада, зажмурил глаза.

Теперь все взгляды были устремлены на Мартина — и оцепеневших от ужаса рабов, и злорадствующей орды Бадранга, и голодных птиц. Кроме того, за ним следили еще две пары глаз.

За валуном на побережье притаились Роза и Грумм. Птицы кругами снижались над бьющейся фигуркой, растянутой между столбами. Грумм нетерпеливо подтолкнул спутницу:

— Поторопись. Птицы эти самые вот-вот Мартина насмерть заклюют.

Птицы приготовились бросится на добычу, и Грумм закрыл глаза.

В тот день Бадранг слишком увлекся подготовкой казни Мартина и забыл оглядеть море. Между тем на горизонте показался парус. То был большой зеленый одномачтовый корабль, на фоне моря практически незаметный благодаря маскировочной окраске. По бортам шли один над другим три ряда весел, так что со стороны судно казалось каким-то чудовищным насекомым, ползущим по волнам. На нем прибыл старый товарищ Бадранга по разбою на море, такой же, как он, горностай.

Капитан Трамун Клогг с корабля «Морской навозный жук»!

Вид у капитана Трамуна был самый пиратский. Этот необычайно толстый горностай красовался в цветастых одеждах, уже изрядно засаленных. Каждый шаг Трамуна сопровождался звуком «клог-клог» — так клацали его резные деревянные башмаки. Кроме того, все, что было возможно: усы, борода, брови и весь мех на огромном теле горностая, — было заплетено в косички. Эти косички торчали из обтрепанных кружевных манжет, из прорех в рубахе, кафтане и панталонах, даже покрывали верх его громадных башмаков. Прихлебывая из фляги грог, он закусывал еще живым омаром, громко рыгая и выплевывая прямо на палубу куски панциря. Запрокинув лохматую голову, он крикнул впередсмотрящему-хорьку, сидевшему в бочке на мачте:

— Боггс, не видать ли земли?

Зоркий Боггс вгляделся в даль:

— Нет, кэп… Погоди-ка… ну да… земля! В двух румбах к зюйду, кэп. Еще что-то там такое торчит, не то скала, не то строение какое.

Клогг весело забулькал грогом:

— Гроуч, поворачивай на два румба к зюйду. Ежели это не Бадранг, так я свои башмаки съем! Гриттер, вели команде приналечь на весла. Ветер попутный, море спокойное, скоро пристанем к берегу. Хо-хо-хо! До чего же рад будет старина Бадранг вновь увидеть дядюшку Клогга!

Рулевой Гроуч злорадно усмехнулся:

— Да уж, кэп. Небось и выпить поднесет!

Клогг швырнул за борт пустую флягу:

— А как же! А коли не поднесет, так я сам возьму, гы-гы!

Подобно огромной зеленой птице «Морской навозный жук» развернулся и направился к Маршанку, а Трамун Клогг между тем размышлял вслух:

— Насколько я знаю Бадранга, у него небось куча рабов, одному зверю столько и ни к чему. Разве станет он жадничать и не даст старому корешу рабов поприличнее в гребцы — вон я какой бедняк, на весь корабль ни одного раба. Я так думаю, не станет. Да и не годится пиратам самим веслами ворочать. Вот я сейчас как заявлюсь да попрошу его по-хорошему: дай, мол, гребцов. А коли не даст, так я ему глотку перережу. Все по справедливости, правда, Гроуч?

И оба пирата от этой шутки захохотали. Клогг любил шутить, но на сей раз он говорил серьезно. Он ненавидел Бадранга.

Морские птицы были готовы с жадностью начать свое пиршество. Мартин слышал, как хлопают крылья над его головой. Вдруг воздух прорезал громкий, резкий крик, похожий не то на свист, не то на всхлип. Птицы сразу же отпрянули с тревожными криками.

Бадранг удивленно посмотрел в небо:

— Что это? Они же должны разорвать его на части.

Следующий вопль был еще громче и злее, чем первые два. На сей раз птицы резко взмыли ввысь и разлетелись кто куда.

Горностай был вне себя от ярости:

• Предыдущая
• 4/56
• Следующая