Потому что (не) люблю (СИ) - Андриевская Стася - Страница 32

Рухнул на меня, дыша часто и жарко, не торопясь вынимать, и я почувствовала вдруг как бесконечно измождена — словно не любовью занималась, а пахала. До обидного неумолимо клонило в сон, даже голова подкруживалась и подрагивали ватной слабостью пальцы.

— Марин… — приподнявшись надо мною на локтях, позвал Данила. — Давай поговорим?

Я рассмеялась. Мне не было смешно, даже наоборот — отчего-то страшно, но я знала, что разговор нужен, и не один раз, и не на один час… Но только не сейчас, ради Бога! Сейчас мне было слишком хорошо, чтобы добровольно трезветь от этой неги.

— Непременно поговорим! — наигранный смех забрал остатки сил. Плющило так сильно, что язык ворочался с трудом. — Ты ещё пожалеешь, что сам напросился!

— Звучит угрожающе, — ткнулся он носом в мою щёку.

— Не боись, тебе понравится… — через силу разодрала я глаза, посмотрела на него. — Только давай не сейчас, ладно?

— Как скажешь. В душ идёшь?

— Нет, я полежу. А ты иди. А то солёный, как вобла.

Плеск воды за дверью убаюкивал. Мысли бежали путанные, наполовину в яви, наполовину во сне. Почему-то назойливо тянуло взять Данилину подушку и сунуть себе под бёдра. Я даже на уровне тела помнила это ощущение приподнятого таза… но я не могла вспомнить зачем мне это. Потом я даже не могла вспомнить что — это… Понимала, что засыпаю, но зачем-то пыталась удержаться, было ощущение, что чего-то жду. Или кого-то?..

Из дрёмы меня мягко потянули новые прикосновения — Данила ласкал моё тело, а я плыла на волнах удовольствия, погружаясь в него всё глубже и глубже…

Очередной всплеск сознания — и я, оказывается, уже лежу на животе, а Данила неторопливо и ласково берёт меня сзади. Запрокинула руку, поскребла его затылок.

— Извращенец проклятый…

— Ещё какой! — поцеловал в шею. — Но ты спи, спи. Я потихонечку.

— Я не хочу спать, я хочу кончить…

И всё. Следующий раз я очнулась, когда уже рассвело. Кажется, сто лет уже не просыпалась вот так — под тяжестью любимого мужа. Так защищённо и спокойно. А он словно нарочно, обнял меня не только рукой, но и ногу сверху закинул и, ткнувшись носом в ухо, сопел так сладко… Пошевелилась, он почувствовал, откинулся на спину, не забыв, однако сквозь сон, притянуть меня к себе. На шее чернела надутая блямба гематомы.

Поморщившись, закусила губу. Господи, какая же я дура! Это ведь не фингал какой-нибудь под глазом, не бровь разбитая — это явный и абсолютно неспортивный засос, да ещё и в таком месте, где не прикроешь одеждой. Как он на люди-то покажется?

Снова поползла из-под его руки, он приоткрыл глаза:

— Ты куда?

— Сейчас я, спи…

С тех пор, как он вплотную увлёкся боями, волшебные мази от гематом у нас в холодильнике не переводились, и если начать мазать прямо сейчас, то, может, через несколько дней можно будет перейти с маскирующего пластыря на тоналку.

Внизу меня ждало побоище: наши бельё по всей гостиной, отодранные пуговицы на полу, диванные подушки где ни попадя. Горячий приветик домработнице!

На ходу собирая шмотки, подняла с пола свой телефон. Экран пересекала трещина. Это, блин, откуда? Что за слон по нему потоптался?! И что мы тут вообще устроили, ведь тогда, в моменте, казалось, что вели себя почти прилично.

От воспоминаний тепло затрепетало в груди. Если бы не было на свете этого мужчины, я бы точно всю свою жизнь прожила неприкаянной. Он и только он мой Ян, и только я его Инь. Мы разное, но единое целое. Плюс, намертво примагниченный к минусу…

Машинально смахнула блок с экрана, открыла список сообщений. Замерла, глядя на конвертик от заученного наизусть номера. Дата доставки — ещё вчера, примерно, когда я спала тут, дожидаясь Данилу.

Тревожно засаднило под ложечкой, но я лишь мотнула головой, отгоняя дурные мысли, и открыла сообщение.

«Готово. Но это оказалось гораздо проще, чем ожидалось. Мне даже как-то неловко, как будто задаток не отработан. Так что, если не хотите — не доплачивайте. Я не в претензиях»

Трясло так, что, прикуривая, сломал сигарету. Как? Ну вот как это, с-сука?! Дрянь мелкая…

Даже сюда, на лоджию доносились адовы отголоски Маринкиного беснования. Впрочем, было с чего. Я и сам сейчас, будь моя воля, уже держал бы за горло эту чёртову малолетку. Но я не мог уехать. Только не сейчас — за запертой мною на ключ дверью Маринка громила спальню, и оставить её в таком состоянии одну я не мог. Знаем, плавали уже. Нужно хотя бы Нину дождаться, хотя позорно так, что хоть наоборот — отменяй и домработницу, и садовника. Но хуже всего, что сейчас я не мог не только отменить обслугу, но даже позвонить Толику, потому что ещё вчера благополучно расхерачил свой телефон об стену — после того как увидел присланные Тимуром фотки Маринки с Киром.

Кир, блядь. Гад. Ещё один, кого хотелось прибить, но прямо сейчас не было возможности.

Чё-ё-ё-ёрт… Ну и кто тут ещё истерить должен?!

А если по порядку, то накануне, после того как Маринка, не удостоив меня нормальным разговором, ни свет ни заря рванула из дома, я почти час провёл в комнате сына. Едва ли не впервые за всё время нашёл на это силы. Сидел и словно ждал какого-то гласа свыше: пойди и сделай то-то, и будет тебе тогда вот это-то… И так и не дождался. Но, правда, комната эта подействовала на меня как-то по-особенному. Казалось, здесь иначе течёт время, а у мыслей появляется иной вес: тяжёлое становится лёгким, поверхностное наоборот, оседает куда-то на дно.

Маринка просто не понимает, о чём речь. «Птицы» для неё — призрак Владьки, и как она держится за эту комнату, за эти маленькие кеды под кроватью, за детскую одежду и постельное бельё с машинками, так же судорожно она будет хвататься и за то место на Волге, не давая себе отчёта в том, что «Птицы» — это гораздо больше и свободнее, чем просто кусок земли. Так утопающий вцепляется в спасателя и тянет его на дно, вместо того чтобы довериться и спастись. Давить и взывать к благоразумию бесполезно. Нужно менять тактику.

Собранная мною за пару часов информация была лишь первыми крохами того, что можно было бы подобрать, если подойти к вопросу основательно. Но и это было уже ого-го, а мне сейчас необходимо было лишь одно — развязанные Маринкиным согласием руки. Ну не хотел я выдирать у неё эту чёртову землю силой! Поэтому, выбрав самые удачные варианты, я перенёс важное производственное совещание и рванул к Маринке.

Она с самого начала встретила меня обиженно и слегка надменно, чувствуя себя здесь законной хозяйкой. Ладно, пусть играется. Не до детского сада сейчас.

Но вот эта алая помада на губах и высоченные тонкие шпильки каблуков — это-то для кого? Распущенные по плечам волосы, вместо строгой офисной «улитки» на затылке. Свежий аромат парфюма. И почему из дома она уезжала привычно-блёклой, а здесь словно расцвела?

Это неожиданное преображение цепануло, как якорная «кошка», сразу всеми крюками, и противно потянуло за нерв… Утреннее нежелание нормально поговорить — это потому, что психанула, или просто куда-то слишком сильно спешила? Куда-то, или к кому-то?

Окинул её тяжёлым изучающим взглядом, и она как-то слишком уж взволнованно подобралась. А у меня аж за ушами защемило при мысли, что…

Спокойно, Магницкий. Это паранойя и недотрах. Ты это уже проходил, и тогда слежка показала, что нет у неё никакого любовника.

…Да, но и в нашей спальне я ещё ни разу не находил спящего в одних трусах мужика!

Но это не мужик — это братан! И этим всё сказано! Чёрт…

Отвернулся к окну, молча разглядывая ползущие вверх по течению баржи. Маринка, зараза, какого же хрена ты со мной делаешь?

Так хотелось бы по-простому положить руки ей на плечи, помять, расслабляя, расслабить, возбуждая… Смахнуть бумаги со стола, усадить на него Маринку и, закинув чёртовы шпильки себе на плечи, перевести переговоры в горизонтальную плоскость… Но я лишь вздохнул, и перешёл наконец к делу — к альтернативным вариантам размещения «Птиц»