Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика - Кольер Кристофер - Страница 14

— Отец! — закричал я.

Отец нахмурился и покачал головой, но слез.

— Так-то лучше, — сказал мужчина. — А мальчишка пусть идет в поле и сядет там.

Я посмотрел на отца.

— Делай, что тебе говорят, Тим! Давай! Иди!

Коровы тем временем стали разбредаться повсюду, некоторые вышли на дорогу перед повозкой, другие двигались вдоль дороги в поисках корма. Я прошел мимо двух коров и сел в пятидесяти ярдах от того места, где отец разговаривал с ковбоями. Я знал, что он пытается уговорить их не забирать стадо. Если бы мы его потеряли, нам пришлось бы тяжело…

Я видел, как отец жестикулировал, показывая то на дорогу, то на меня, пытаясь что-то объяснить этим людям. Отец казался таким спокойным и уверенным в себе, но я спрашивал себя, так ли он спокоен на самом деле. Мне было страшно.

Тут вдруг мужчина, который разговаривал с отцом, наклонился в седле и чем-то его ударил — наверное, рукояткой пистолета. Отец закрыл голову руками. Мужчина снова его ударил, и отец упал. Мне не было видно, что с ним, потому что он упал среди коров. Я вскочил на ноги.

— Отец! — закричал я. Ковбои обернулись и посмотрели на меня. — Пожалуйста, — закричал я, — пожалуйста, не бейте его!

Ковбои отвернулись. Человек, ударивший отца, слез с лошади и стал смотреть вниз. Я знал, что он смотрит на отца. Он все еще держал пистолет в руках.

— Пожалуйста, не убивайте его! — закричал я. — Не стреляйте!

Но они даже не обернулись. Мужчина продолжал размахивать пистолетом. Он разговаривал, но я не слышал, что именно он говорит. Я стоял посреди поля, не зная, что делать дальше. Может быть, надо было бежать и звать на помощь. Но если бы ковбои увидели, что я побежал, они бы с легкостью меня поймали. Я посмотрел на ковбоев, они не сводили глаз с отца. Тогда я развернулся и побежал по полю. Я услышал, как позади меня кто-то кричит, а потом топот копыт. Обернувшись, я увидел, что ковбои несутся по дороге туда, откуда появились, оставив на поле и стадо, и телегу. Я смотрел на них с изумлением, пока не увидел приближающихся всадников. Их было очень много, они неслись галопом. Приблизившись к коровам, они осадили лошадей. Двое спешились, а остальные начали прокладывать себе дорогу через стадо в надежде догнать ковбоев. Я увидел, что отец пытается встать, и бросился к нему.

Когда я подбежал к отцу, спешившиеся всадники уже помогли ему встать.

— Не волнуйся, Тим. Со мной все в порядке, — сказал он.

Рана у него на голове кровоточила, а под глазом был глубокий порез. Глаз заплыл и на следующий день превратился в один большой синяк. Отец сел, и один из мужчин промыл ему рану водой из кожаной фляги и перевязал платком.

— Кто были эти люди? — спросил отец. — Ковбои?

— Скорее воры. У нас появились сведения, что они будут здесь сегодня утром, и мы повсюду их искали. Вы ведь тори, сэр?

— Я хочу жить, а не воевать, — ответил отец. — Мы с сыном просто хотели продать стадо в Верплэнкс-Пойнте. Я там торгую каждый год.

— В Верплэнкс-Пойнте? — Мужчина усмехнулся. — Мы проследим, чтобы оно попало в Нью-Йорк. В наших краях еще много людей, верных его величеству.

Они дождались, пока вернутся их товарищи, а потом проводили нас до границы Нью-Йорка. А там нам дали другой эскорт. Я впервые был в Нью-Йорке и чувствовал себя разочарованным. Здесь все было таким же, как у нас. Ничего нового я не увидел.

Мои родственники из Южного Салема Платты держали ферму недалеко от Риджфилдской дороги. Семья была большой — сами хозяева, шестеро детей — четыре девочки и два мальчика — и тетя, сестра то ли хозяина, то ли хозяйки. Они с трудом помещались в доме; четыре девочки спали в одной комнате с тетей: трое младших спали в одной кровати, а старшая девочка и тетя — в другой. Мальчики спали в коровнике и только в холодные дни — в доме; они клали тюфяки на кухне перед очагом. Когда я увидел, как мало у них места, то порадовался, что мы с Сэмом выросли не на ферме, а в таверне и у нас никогда не было недостатка в комнатах.

Мы добрались до Южного Салема, когда уже стемнело. Платты накормили нас хлебом и тушеным мясом с овощами. Вся семья собралась на кухне, чтобы поговорить. Казалось, они хотели беседовать сразу обо всем. Они год не видели отца и теперь хотели узнать все новости: как мама, изменила ли война Реддинг, где находится Сэм и многое, многое другое. Я возбуждал их любопытство — они двенадцать лет слышали обо мне, но ни разу не видели, и наконец у них появилась такая возможность. Я тоже все время слышал о них, и мне тоже было интересно на них посмотреть.

Я стеснялся, а они нет, потому что были у себя дома. Поэтому все начали расспрашивать меня, пока мистер Платт не заставил их замолчать, чтобы поговорить с отцом. Отец рассказал, что произошло с нами по дороге.

Мистер Платт слушал и кивал. Он был высоким и худым, таким худым, что на нем болталась одежда.

— Они называют себя патриотами и говорят, что всего лишь мешают британцам покупать скот, но не верь этому. На самом деле они просто отбирают коров у людей и сами их продают британцам. Они обыкновенные воры. — Он разозлился. — Люди потеряли всякое понятие о приличиях…

— У нас в Реддинге такого нет, — сказал отец.

— И здесь быть не должно!

Наполнив живот горячей пищей и сидя у огня, я старался не заснуть. Я знал, что надо лечь, ведь впереди был еще один тяжелый день, но не хотел пропустить ни слова из того, о чем они говорили.

— Хорошо, что в Реддинге все не настолько плохо, — заметил отец.

— Вам повезло. А здесь людей линчуют, дома поджигают, скот забивают. Причем обе стороны! Одни поджигают дома, а другие мстят. Скоро дойдет до того, что они начнут вешать людей. Точно говорю тебе, Лайф.

— А наш конвой? На чьей стороне он?

— Мы тут создали комитет, который обеспечивает безопасность. Только он и следит за порядком. Вам повезло — комитет вовремя пришел вам на помощь. Да и дальше вам неприятностей не избежать…

Отец покачал головой:

— Думаю, в следующем году я не поеду сюда без охраны.

— Ты прав, Лайф.

Мои глаза закрылись. Я попытался их открыть. Отец потряс меня за плечо и сказал:

— Тим, иди спать!

Мой кузен Иезекиль Платт отвел меня в коровник. Он был ненамного старше меня — высокий, худощавый, как его отец, и рыжий. Мы поднялись на сеновал, взбили тюфяки и, поудобнее устроившись, легли спать. Иезекиль сгорал от любопытства, ему хотелось поболтать.

— А ты испугался, когда появились эти люди?

Мне не хотелось признаваться, что я был напуган, но и лгать тоже не хотелось.

— Немного, — ответил я, — а с тобой когда-нибудь такое случалось?

— Такого нет, но отец говорит, что это только потому, что мы ни во что не вмешиваемся.

— Ты тори? — спросил я.

— Конечно! А ты разве нет?

— Думаю, да, — ответил я, — только иногда я в этом не уверен. Ты знал, что Сэм сражается за повстанцев?

— Мы об этом слышали, — сказал Иезекиль. — Когда отец узнал об этом, то впал в ярость. Он сказал, что Сэм умный мальчик и удивительно, что он дал себя одурачить.

— Он сражался под Нью-Йорком, — сказал я. — Отец говорит, что он очень храбрый и умный, но слишком упрямый.

— А мой отец говорит, что глупо присоединяться к повстанцам. Когда война кончится, их всех, наверное, повесят.

— Они могут и победить, — заметил я.

— Не могут. Как можно победить британскую армию?! Британцы их проучат.

— Ну, не знаю, — сказал я. — Когда Сэм объясняет, то выходит, что правильнее быть повстанцем, а когда отец — то тори. Но если хочешь знать, я думаю, что отцу на самом деле это все равно. Он просто против войны.

С минуту мы молчали.

— А если ты пойдешь в солдаты, то на чьей стороне будешь сражаться?

— Наверное, на стороне тори, — сказал я, но в душе не был в этом так уж уверен. Допустим, я бы пошел воевать на стороне тори, а что, если бы мы сражались с повстанцами и вдруг передо мной оказался бы Сэм?