Нарисуй мне дождь (СИ) - Гавура Виктор - Страница 37

Самое страшное в смерти не мрак забвения, а то, что она обессмысливает жизнь. Ведь, решив для себя, что никакой загробной жизни нет, девизом некоторых становится: «После нас ‒ хоть потоп!» Меня не утешают сказки о реинкарнации, некой форме бесконечного существования. Хотя есть немало тех, кто убежден, что душа, это информационная субстанция и она бессмертна, если ее не загубишь…

Но, умирая, человек теряет ощущение своей индивидуальности и в следующем своем воплощении не помнит, кем был раньше. Возродиться в новой телесной оболочке, но не быть собой, потерять то, что делает тебя личностью, какой в этом смысл? Пройти мимо и не узнать тебя в новой жизни… Да для меня это будет хуже самой смерти! ‒ сказал я, неожиданно дрогнув голосом, на миг, представив себе это. И замолчал. Убито замолчал.

– Ты-ы-ы!.. – артистически поведя глазами, пришла мне на помощь Ли, – Ты так много всего знаешь. А ведь мы с тобой ровесники, с одного года. Я даже старше тебя на целых десять месяцев.

– На девять!.. – невольно поправил ее я.

– Не столь важно. На девять с половиной, если на то пошло, если ты требуешь аптечной точности…

Иронически улыбаясь, она вскинула голову и посмотрела на меня подчеркнуто свысока. Только теперь до меня дошло, что она специально меня поддразнивает, деликатно пытаясь потушить во мне полымя разожженного ею пожара.

– Настоящий возраст не в паспорте... – став серьезной, с грустью сказала она. – Ты счастливый человек, знаешь, кем будешь, у тебя есть мечта, ты хочешь быть лучшим среди коллег, и я не сомневаюсь, ты оставишь в этом мире свой след. Самое важное в жизни, что-то по-настоящему хотеть. А большинство моих мыслей и желаний приходят спонтанно из подсознания, мне непонятны мотивы некоторых моих поступков. Иногда они меня пугают… Ты знаешь себя, уверен во всем, что делаешь, и я понимаю тебя, но я не понимаю себя. Я живу чувствами и до сих пор не знаю, для чего я живу…

Но, раз ты такой умный, ответь мне, кто мы, зачем пришли на эту землю и куда идем? – склонив голову набок, с хитрецой взглянула на меня Ли. – В чем смысл нашей жизни? Не знаешь? Эх ты, умник! Чуть сложнее вопрос и ты забуксовал, грамотей! Это тебе не вчерашнее пиво слить! ‒ не дав мне и слова вставить, насмехается она.

‒ Шучу, шучу! Ни один ты не знаешь, как на это ответить уже не одну тысячу лет, – опять стала серьезной она. – Над этим вопросом бились лучшие умы человечества и не смогли ничего вразумительного сказать. Мы все об этом думаем, но каждый решает этот вопрос для себя по-своему. Хорошо, хватит, я пошутила. Ну, иди сюда, Андрюша, целуй мне руку и признавай мою правоту. А теперь, еще здесь и, прошу тебя, вот здесь, ‒ где ток…

Мы стояли в ее подъезде, уже много раз прощались и никак не могли расстаться. Внезапно она вздрогнула, освободилась из моих объятий и долгим, полным безмолвного вопроса взглядом посмотрела мне в глаза. Казалось, она с жадностью что-то ищет во мне, но не находит, хочет что-то спросить о том, о чем не может спросить. Углы ее губ опустились, дыхание стало прерывистым, а глаза наполнились слезами! Она отвернулась и принялась лихорадочно рыться в сумочке, наконец, нашла свой знаменитый платок.

– Лидочка, успокойся! Что случилось?

– Я на днях узнала, что Леня… Помнишь, Леня Социопат, его больше нет, – утирая глаза, тихо сказала она. – Наглотался ноксирона и умер в водопроводном колодце. Люк он оставил открытым, но когда его нашли, он уже не дышал.

– Может, он специально оставил люк открытым, надеялся, что его найдут и не дадут умереть? – спросил я, сам не знаю зачем. У самоубийцы всегда две цели: смерть и крик о помощи.

– Н… Нет, – произнесла она с запинкой, покачав головой она. – Он мне когда-то говорил, что из колодца даже днем можно видеть Луну. Наверно, перед смертью он смотрел на Луну. Там живет его невеста, она принцесса Луны.

Глава 12

Новый год.

Предновогодний вечер я и Ли провели в ресторане «Таврия». Это был старый ресторан, в одном из многочисленных центров города с окнами на проспект Ленина. Он занимал первый этаж большого дома сталинской постройки, и атмосфера здесь была традиционных старых ресторанов. Новым веянием времени был только вокально-инструментальный ансамбль: три электрогитары и ударник. Собственно они, своей игрой и создавали ту атмосферу дома и праздника, которая редко бывает в подобных заведениях. Репертуар у них был самый разнообразный от Битлов, до Клавы Шульженко. Они играли, не переставая, и мы танцевали, не чуя под собою ног. Под конец я и Ли отплясывали «Цыганочку» в окружении рукоплещущей нам публики. В восьмом классе нас всех понудили заниматься бальными танцами, я же, из чувства детского негативизма вместо вальса упорно разучивал «Цыганочку». Но знать танцевальный шаг и выучить некоторые па – недостаточно, надо чувствовать музыку. Ли ее не то, что чувствовала, она ею жила.

Вечер подошел к концу. Музыканты, в который уж раз отключили акустическую систему и начали упаковывать в чехлы свои гитары, но снова заиграли под заказ. Весь зал поднялся и танцевал «Хава Нагилу».

Никому не хотелось уходить, музыкантам тоже. Здесь было уютно, как бывает уютно морозной ночью зимой в теплом светлом приюте. На улице холодный ветер грохотал железом кровельных загибов. Снежные заряды ударяли в окна, клочьями медвежьей шерсти снег налипал на стекла, и они становились мохнатыми. Новые порывы ветра срывали с них белую шубу, и они причудливо очищались, тревожно чернея в ярко освещенном зале. Временами ветер стихал и в черных проемах окон падал снег большими елочными хлопьями.

Через неделю Новый год. Что он нам принесет? Это мой первый Новый год, который я буду встречать не дома. Сегодня я позвонил родителям и сказал, что нет возможности приехать, сославшись на то, что надо готовиться к зимней сессии. Я по ним сильно соскучился и вполне бы мог приехать на Новый год домой, но не хотел даже на несколько дней расставаться с Ли. Тем более на Новый год, ее любимый праздник.

Для некоторых Новый год не более, чем очередная оторванная страница календаря, но только не для Ли. Вчера она мне сказала: «Как встретишь Новый год, так его и проведешь». Разве после этих слов я мог уехать? Я-то ведь, как ни кто, знал, что эта примета имеет свойство сбываться. Мы встретим наш Новый год вместе. Под Новый год наступает волшебное время, когда все случается. Так, пусть с нами случится только хорошее!

Но все хорошее, когда-то кончается. Вечер закончился, пора уходить. Я рассчитался. Отличный вечер с двумя бутылками вина: «Варна» и «Тамянка», неизменные холодные закуски, чудный «бэф Строганов», по-настоящему крепкий кофе и мороженое, все это обошлось мне в неполную десятку. У меня в кармане таких осталось еще шесть. Я пощупал их поверх кармана, все на месте. Я был богат, как Дж.Рокфеллер-старший, родители меня баловали.

В фойе у гардероба несколько припозднившихся джентльменов одевали своих дам. К нам подошел карлик в черной кожаной куртке и в кожаной шляпе с лихо заломленными полями. У него было желтое старческое личико и черные глазки-бусинки, и точно такой же, как на мне галстук. По темно-синему полю черным шелком вышиты геральдические лилии, ‒ память об Атосе, Миледи и славном городе Лилль. Позапрошлой осенью на толкучке в Одессе я только его и купил. Не торгуясь, выложил за него три червонца. То был мой утешительный приз за провал вступительных экзаменов в Киевский мединститут, до войны там учились отец и мать.

Ту памятную для меня растрату я оправдывал тем, что не только мне, но и какому-то одесситу он пришелся по душе. И увидев его в одном из магазинов Гавра или Марселя, он, ломая свои коммерческие планы, так же выложил за него всю заработанную за рейс мизерную валюту советского морехода. Лишь присмотревшись, можно было оценить его неброскую красоту, но его элегантность обращала на себя внимание сразу. Я так и не узнал, какой он фирмы. Лейбл на нем был спорот, видно его продали отдельно. Мне казалось, что другого такого галстука нет в природе. Но я ошибся, точно такой же, висел на шее у лилипута величиною с веник. Его мышиные глазки, царапая, скользнули по мне и принялись буравить мой галстук.