Роза в ее руке (СИ) - Астафьева Александра - Страница 31

Я писал безудержно, забыв обо всем, не помня даже себя последние полгода или, возможно, год. Зачем я это делал? Становилось легче. Мало кто понимал меня в тот момент…

Я избегал разговоров и мыслей о том, о чем несвойственно задумываться, когда все кажется чистым и светлым. Боль и рассудок отражались именно в них — строках. Там, где подобные чувства находили свое обитание, существовали и по сей день — в исписанных многочисленных блокнотах и тетрадях.

Писал стихи, тексты песен не для коммерческого использования, больше для душевного.

Гастролей уже давно не было, но группа продолжала влачить жалкое существование. Понятия не имея об основной причине провала нашего успеха, я винил только себя и свое состояние. Как фронтмен группы я обязан был тянуть ее, чего бы мне это ни стоило. Но, увы. Время властвовало надо мной и над нашей с Линдой совместной жизнью.

Жена спала в то время, когда обычно я приезжал поздно ночью после выступления. Все что мне оставалось — милое сопение, легкий поцелуй в женскую щеку и поглаживание светлых прядей, разбросанных на подушке. Я не хотел ее будить. Здоровый сон был важнее, поскольку она отдавалась работе в полной мере.

Но не сегодня.

На это раз, когда возвращался домой, я не был на гастролях, и Линда не спала. Этой ночью все было не так, как всегда.

Когда подъехал к дому, от меня не скрылся поблескивающий огонек лампы в окне комнаты, где она засиживалась допоздна и работала над своими статьями.

Войдя в холл приличных размеров, я шумно разделся, давая знать о своем присутствии.

— Дорогая, я дома, — решил, что такое приветствие будет звучать лучше, чем обычное затянувшееся между нами молчание.

Ответа не последовало, и, поставив упакованную в чехле гитару в свободный угол, бесшумно поднялся наверх.

В последнее время между нами существовала лишь одна полуправда. Не только я был тому виной. Казалось, и Линда что-то скрывала или в действительности не хотела общаться со мной.

Молчание наряду с игнорированием вылилось в недопонимание с ее стороны. Мне не на что было надеяться, ведь, в конце концов, я поступал с ней не лучшим образом.

Я застал ее сидячей за рабочим столом. Она не работала. Не печатала свои статьи, просто сидела, обхватив голову руками, как будто старалась предотвратить недомогание.

Подкравшись сзади, перекинул волосы с одного плеча на другое, чтобы освободить место для поцелуя на шее. Для Линды этот момент всегда был возбуждающим, с легкостью заводил ее, а дальнейшее его продолжение не заставляло долго ждать.

Но не сегодня.

— Бьорн, не нужно, — проговорила раздраженно, когда я провел носом, собрав знакомый аромат с шеи любимой женщины.

Черта с два. Я скучал и не намерен был оттягивать нашу и без того потрескавшуюся на половинки близость.

— Пожалуйста, нет.

Попытка сбросить мои руки не увенчалась успехом. Они блуждали по телу с шелковой кожей, что ощущалась под ночной сорочкой. Язык пробрался в ушную раковину, ненадолго задержался там, а затем зубы оттянули мочку.

Этот прием просто обязан был сработать.

Но не сегодня.

Я оторопело сдал назад, когда она резко скинула мои руки и вскочила с кресла. Тело пошатнулось от того, какими глазами она взглянула на меня. Заплаканные глаза и боль в них отчетливо отражали состояние жены.

— Я все знаю, Бьорн.

Не было никаких гастролей. Наша группа, как и музыка, канула влету. И Линда как никто другой подозревала об этом.

Она знала.

Она знала, но не прикасалась ко мне. Словно теперь я был прокаженным.

Следовательно, она не хотела меня больше.

Вот, к чему я не был готов. Вот, что было удивительным и ранило сильнее всего.

— Почему ты скрывал от меня? Я ведь не последний человек в твоей жизни, — она обняла себя руками, держась от меня на расстоянии, и осеклась. — Или последний?

Слезы беспощадно катились по ее щекам, пока мое тело ощущалось обездвиженным, с колотящимся о ребра сердцем. Небольшая комната стала еще меньше, когда я осознал неизбежный исход всему случившему между нами.

Не важно, умру я или останусь живым, все сведется к одному. Смысла бороться уже не было, зато мысль, почему Линда отреагировала иначе, не собиралась покидать меня.

Я продолжал молчать, и это безмолвие бесило меня не меньше.

Сейчас все переворачивалось с ног на голову, разрушая наши жизни до основания. Пусть бы выговорилась, накричала, ударила. Однозначно мне стало бы легче переносить ее гнев и продолжать обвинять во всем себя, чем ощущать отвращение жены.

— Я люблю тебя. Ты единственное, что у меня есть, — я сказал ей правду.

— Только не начинай, — шмыгая носом, окатила неприятным холодом Линда. — Твои «песни» о любви уже порядком надоели. Ты сам не знаешь, кого любишь и чего хочешь: меня или свои тетради с бессмысленными фразами. И твое бесконечное молчание, Бьорн, оно убивает. Разве я не заслуживаю знать правду? Боже!

Ее всхлипывания разрывали мне сердце.

— Ты даже сейчас молчишь и ничего не можешь сказать в ответ!

Потому что слова здесь были бессильны.

Каждое ее слово ранило, движения тела отталкивали, выражение лица еще никогда не было таким одновременно колким и в то же время безразличным. А ведь когда-то оно сверкало счастьем и желанием быть любимой. Сейчас вид Линды кричал о другом — как бы я не гнал эту навязчивую идею прочь, жалеть меня она не собиралась.

Глубоко дыша, стараясь не рухнуть перед ней и не показать свою слабость, двумя шагами я оказался рядом, чтобы прижать к себе хрупкое рыдающее тело. Большего и не надо было. Глядишь, она поняла бы все и без слов.

Но пол ушел из-под ног, шум пронзительно зазвенел в ушах, и зрение затянуло пеленой, когда, не дождавшись от меня ответа, Линда шарахнулась в сторону и бросилась бежать прочь из комнаты. Звук ее босых ступней, решительно сбегающих по ступенькам вниз, замер где-то в холле. Единственное, что я продолжал слышать — сумасшедшее биение своего сердца.

— В последнее время я постоянно одна, даже, когда ты рядом, — прозвучало из ее уст тихим укором, пока я следовал за ней.

Немного успокоившись, Линда стояла в одной сорочке, с растрепанными волосами и тихонько плакала, прикрывая рот рукой. Она боролась со своим желанием покинуть этот дом немедля.

Я был не в состоянии выдержать все это. Мы до сих пор нуждались друг в друге, а вели себя с точностью наоборот. Какого черта?!

— Иди ко мне, — я сделал осторожный шаг, и она прижалась всем телом.

Я позволял мокнуть своей футболке от женских слез. Все, на что был способен — это крепко держать жену и не дать ей уйти.

— Прости меня.

— Скажи, что ты поправишься, — шептала она, уткнувшись в мою грудь. — Тебе станет лучше.

Наконец-то, страх заставил ее ощутить вкус потери.

— Мне назначили курс лечения в одной из лучших клиник, — легонько отстранил ее от себя и вытер большими пальцами обеих рук мокрые дорожки от слез на щеках.

— Мы все оплатим, сколько бы нам это ни стоило, — успокаивающе поглаживала руками мои плечи, когда сама нуждалась в этом не меньше.

Ее обеспокоенность вызвала улыбку на моих губах, и после всего, долгожданное облегчение распространилось по венам.

Она все еще любила меня.

— Скажи мне, — никак не мог понять одного, — почему ты только что хотела сбежать?

— Я испугалась, — голубые глаза с нескрываемым страхом смотрели в мои, и пальцы вцепились в ткань футболки так сильно, как будто боялась, что я мог исчезнуть. — Мне стало страшно, Бьорн. Мне так страшно.

— Не бойся, — обняв крепче жену, я не нашел для убеждения ничего лучшего. — Все будет хорошо.

Прошлая ночь для них была особенной.

Рассуждения о поступке Бьорна никак не оставляли девушку в покое. Сон как рукой сняло. Ей полегчало, но надолго ли?

Тот поцелуй ничего не значил и не рассеял проблем, наоборот, создал только новые.