Станешь моей? (СИ) - Чер Алекс - Страница 30

– Например?

– Например, что ты занял большую сумму на лечение девушки, но она умерла. Поэтому и работаешь на этом шоу. Именно работаешь. А не ради своего удовольствия каждый вечер уводишь очередную участницу, задавая неизбежный вопрос: «Станешь моей?» Хотя, может, конечно, тебе и не всегда неприятно. А скорее даже наоборот…

– Вики, – не глядя на меня, прерывает он поток моих ненужных, каких-то убогих фальшивых слов, в которых я чуть не утонула, рискуя всё испортить. – Её звали Вики. И это правда. Редкая форма лейкоза. Химиотерапия. Экспериментальный препарат. Пересадка донорского костного мозга… Но ничего не помогло.

– Значит, это Эван занял тебе денег?

– Ева, – резко поворачивается он. – Просто спроси, что ты хочешь о нём знать. И я тебе расскажу.

– О нём – ничего, – сажусь я на край, аккуратно сняв и поставив рядом ботинки, и опустив босые ноги вниз. – Но это невозможно говорить о тебе без него. Как я ни стараюсь. Извини, что вообще начала этот разговор.

– Ты меня извини, – садится он рядом. – Просто мне сегодня особенно трудно об этом говорить. Об Эване, о Вики, о тебе. Хотя я столько раз представлял себе, как расскажу тебе всё, – протягивает он мне ладонью вверх руку. – Но думаю, для этого мне придётся сначала дочитать Достоевского.

– Нет, не придётся, – вкладываю я свою руку в его ладонь, переплетая с ним пальцы. – Не буду тебя мучить. Только не обижайся, но мне кажется ты похож на Сонечку Мармеладову.

– На эту…

– Да, есть такое ёмкое слово: «шлюха», уж прости, – виновато пожимаю я плечами. – Но для меня вы с ней удивительно созвучны. Её толкнула на панель крайняя нужда, голодные дети, братья и сёстры, пьяница отец. Тебя – долг. Она продавала за гроши тело. Но не очерствела, не разучилась чувствовать, не утратила веру, не продала душу. Поехала за Раскольниковым даже на каторгу. И ты тоже остался цельным. Несмотря ни на что. И может кто-то и назовёт самопожертвование глупостью, мне кажется, только это и делает нас людьми.

– Ты приехала, чтобы заработать денег на операцию брату? – вздыхает он.

– Мы чем-то тоже похожи, правда?

– Нет, – качает он головой. – Тебе никогда не придётся делать такие вещи, что делал я. И что хуже всего, я научился об этом не думать, просто отрабатывать день, а потом нырять в ледяную воду, словно она может это смыть, и забывать.

– Я знаю. Про Лорен. Не всё, конечно, но кое-что.

– Тогда удивительно, что ты приехала, зная, что тебя, может быть, ждёт. И неудивительно, что предложила мне придерживаться правил.

– Нет, Адам, нет. Про правила я сказала вовсе не поэтому, – отчаянно качаю я головой.

– Это потому, что тебе больше нравится Эван?

– Адам… – выдыхаю я. Господи, ну хоть себе-то я могу ответить на этот вопрос: кто из них мне нравится больше? И даже однозначно. – Нет.

– Зачем же ты предложила ему стать первым?

– О, боже! – закрываю я лицо. Неужели дело всё же в этом? – Есть что-нибудь, чем вы друг с другом не делитесь?

– На самом деле мы ничем друг с другом не делимся. Но скрыть что-то друг от друга нам порой совершенно невозможно. Мы всё же близнецы.

– Я совершила ужасную ошибку, – убираю руки от лица, но посмотреть на него мне хватает мужества. – Я поторопилась. И это было однозначно глупо, но сначала я хотела, чтобы вы поссорились из-за меня. Вот только коварства во мне меньше, чем в этом ботинке, – приподнимаю я его туфель. – И я столько всего передумала за эти дни. И поняла, что где-то там в душе я сделала это признание ему в качестве, – боже, это такое глупое слово, но другого я подобрать не могу, – в общем, в качестве аванса, что ли, – всматриваюсь я в его лицо. – Он обещал исполнить моё желание. А я загадала «вылечить брата». И я надеялась…

– Что он сдержит своё слово? – слушает он внимательно, серьёзно.

– Да. Возможно. Не знаю, – выдохнув, качаю я головой. Как же тяжело мне далось это признание. – Но это правда. Он обещал. И я наивно ждала.

– А ты знаешь, – неожиданно улыбается Адам. – А он ведь сдержит своё слово, если обещал, не сомневайся. Он не такой плохой, как иногда кажется. Просто очень любит сложности.

– Я помню: ты говорил, что хоть он и гад, но ты его всё же любишь. Значит, есть за что.

– К сожалению, да. Люблю. Он так похож на нашего отца. Отец был жёстким, грубым, властным. Не терпел никакого непослушания. Требовал абсолютного подчинения. И был не просто тираном и деспотом, но ещё и отличным дельцом. Бизнес не терпит слабости. Поэтому дела у него шли в гору. Но одна слабость у него всё же была. Мама. На неё он никогда в жизни даже голос не повысил. Она была для него всем: светом, жизнью, теплом, душой, счастьем. И он лишился всего этого по вине глупой случайности.

– Какой жестокий урок. Как беспощадно с ним обошлась судьба. Почти так же как он поступал с остальными. Почти мгновенная карма.

– Вряд ли он сделал такие же выводы, – ложится Адам на спину и подкладывает под голову руки. – Нам было по четырнадцать, когда умерла мама. И после её смерти он стал просто невыносим. В восемнадцать Эван сбежал в университет, потом учился в бизнес-школе.

– А ты? – тоже ложусь я прямо на землю.

– А я сбежал годом раньше, – подставляет он под мою голову руку, а потом мягко перекладывает меня на своё плечо. – Я оказался слабее. Не выдержал раньше. За что и лишился и отцовского благословения, и наследства. Подрабатывал чем попало. Потом пошёл в армию. Но карьера военного тоже не задалась. И в результате вот, я здесь.

Я смеюсь. Не знаю почему. Может, потому, что мне так хорошо на его плече, что даже смешно. А, может, потому, что я люблю в нём именно это. Обычного парня. Выпускнику элитной бизнес-школы со мной, наверно, не о чем будет даже говорить. А я словно всегда это знала, чувствовала в нём какое-то родство, сходство, единство, моё.

– Над чем смеёшься?

– Над тем, как это странно, – задираю я лицо к звёздам. – Что едешь порой за одним, а получаешь совсем другое. Ищешь одно, а находишь то, о чём и не думал. Интересно, это случайность или всё же где-то предопределено?

– Смотря что ты искала и что нашла, – вздыхает он. – Можно я задам тебе один вопрос?

– Можно. Любой. Сколько угодно.

– Тебе нравится Эван?

– А тебе нравится твоё отражение в зеркале?

– Хороший вопрос, – улыбается он. – Но всё же для меня твой честный ответ очень важен.

– Мне нравишься ты, Адам. Но мне пока очень трудно отделить его от тебя. Тебя много, а его почти нет. Тебя я чувствую, а он как сон, как смутное воспоминание.

– Но если его будет больше, ты сможешь определиться?

– А зачем? – оборачиваюсь я, чтобы на него посмотреть. – Ты же сказал, что никому меня не отдашь.

– А ты попросила, чтобы Эван был первым.

– Хочешь сказать, что ты, как и я, погорячился?

– Нет. Просто не хочу стоять между им и тобой. Потому что…

– Потому что, – всматриваюсь я в его лицо, когда пауза затягивается.

– Потому что он слишком похож на отца. Он будет сдувать с тебя пушинки. Он луну с неба снимет и бросит к твоим ногам. И он может дать тебе всё, что ты только пожелаешь. Ты сможешь, ты будешь с ним счастлива… если захочешь, – добавляет он вздохнув.

– А если не захочу? На этом рекламная компания «Эван – крут!» закончится? – неудачно сгибаю я ногу и замираю, когда задетый моей ногой туфель летит вниз. – Упс! Прости, – показываю я на второй, оставшийся без пары.

– Видишь, ботинки всё же бывают коварны. А какие они порой натирают мозоли! Достанем или выкинем второй? – садится Адам и смотрит вниз, направо, туда, где между нагромождения камней ведут к воде ступеньки.

– А они дорогие?

– Очень, – улыбается он и встаёт. – Сейчас вернусь. Кажется, он ещё там.

И пока он идёт вниз, я разворачиваюсь и ложусь так, чтобы с края свешивалась только моя голова. Туфель действительно остался на камнях. Но чёрт побери, он на самом краешке скалистого обрыва.