Ратибор. Ученик деревенского колдуна (СИ) - Блаженный Гавриил - Страница 1

Отец отработал в поле целый день. От изнурительной работы и тридцатиградусной жары под палящем солнцем его организм был истощен. Зная, что жена на сносях, он сегодня оставил Марфу дома. На сердце у Евдокима было не спокойно. Вроде не первые роды у жены, а всё же, что-то терзало его душу.

Евдоким торопился домой. Подходя к дому, он увидел около дома старшего из детей.

— Федька, че здесь делаешь?

— Мамка рожает. Бабка Лукерья выгнала из избы. Казала Богу молиться. Мамке худо. Вот я дожидаюсь, тебя батько.

— Понятно. А где все мальцы?

— Бабка Авдотья наша пришла и всех забрала. А мене казала тебя дожидаться. Вот я жду.

— Федька, молодец. А теперь беги малец до бабки своей. Я опосля за вами ворочусь. — Евдоким шлепнул любя Федьку, тот стремглав помчался к бабце.

Приоткрыв дверь в сенцы, отец семейства услышал крики жены. Марфа орала, но казалось, что нечеловеческим голосом. Что же такое происходит?

— Святы Боже, Святы крепи… — Евдоким начал усиленно молиться.

На его голос в сени выскочила помощница бабки Лукерьи, молодая девка Анька. Она помогала повитухе принимать роды. Бабка Лукерья становилась уже старенькой и постепенно передавала свой бесценный опыт. Годы уже брали своё. А Анька была дальней родственницей Лукерьи.

— Ты, че здесь? А ну пошёл отсель, бабка Лукерья казала никого не пущать.

Евдоким опешил, вышел во двор, сел на завалинку и нервно закурил. Неизвестно сколько было ещё ждать. Но деваться было не куда.

***

Драгомир сидел около дома и смотрел на чарующий закат. В руках старого ведьмака традиционно дымилась трубка. Сегодня было как-то не спокойно на душе. Нет, это не был посыл от Агния. Драгомир отпустил своего ученика. Тот был уже самостоятельным ведьмаком. Что-то же тогда происходило?!

Наконец пришло озарение. Он почувствовал глубокое удовлетворение и глубокую радость на душе. Неужели это свершилось опять?

— Значит, опять рождается, мой ведьмочек. Я найду тебя. Ты только держись. Я уже в пути.

Драгомир быстро засобирался в дорогу, на поиски нового ученика.

***

Уже стемнело. На небе загорелись первые звезды. Анька выскочила во двор. Она была вся взволнованная и растрепанная.

— Евдоким… Евдоким… — голос у девки срывался.

— Шо, шо стряслось, родила? — Евдокима от волнения, аж трясло.

— Быстрее, бабка Лукерья тя зовёт.

— Ша, поготь, уже бегу.

Когда Евдоким миновал сенницы и вошёл в избу, то здесь его уже поджидала повитуха. По её ошеломленным глазам он понял, что произошло, что-то страшное.

— Сядь на лавку.

Мужики покорно сел. Ноги у него и так сами подкашивались от страха. Боязно было за себя, за жинку и за неродившиеся дитя.

— Слушай мя внимательно и не перебивай. Сколько лет принимаю детей на свет Божий, а таки такого отродясь не видала. Страх Господний…

— Ну, говори же, не томи. Этак страшно.

— Родилось ди'тя, иди сам смотри кто.

У Евдокима к горлу поступил комок, ноги налились свинцом, сердце бешено колотилось в груди, гляди того выскочит. Превозмогая страх, он двинулся в сторону, где лежала Марфа. Та, отвернувшись к стенке, тихо всхлипывала, рядом с ней лежал младенец.

Повитуха поднесла над младенцем огарок свечи. На Евдокима смотрели яркие янтарные глаза младенца.

— Господи, кто это? — все что смог вымолить Евдоким.

Осмысленный взгляд младенца остановился на лице отца. В свете огарка свечи глаза младенца казались очень страшными. Трудно в них распознать человеческий взгляд. Ребёнок протянул свою маленькую ручку и улыбнулся. Евдоким показались эти глаза очень знакомыми. В голове пронеслась мысль: "Волчонок." Евдоким прикрыл рукой рот и выбежал во двор. Здесь он закричал от боли и заревел от безысходности.

Лукерья вышла из избы и присела к нему на завалинку.

— Мужайся. Не реви, ты же мужик. Слушай мя внимательно. Сейчас берёшь лошадь, запрягаешь её и везешь это отродье в лес. Пусть природа решит жить ди'тю или нет.

Делать нечего. Евдоким пошёл запрягать кобылу. Через мгновения он уже выехал со двора и направился в сторону леса. Сзади него, на кучке сена, лежал завернутый в старую тряпицу пищащий кулёк.

Когда Евдоким приехал в лес, то относить, далеко не стал. Положил младенца около поваленного дерева. В свете луны он последний раз посмотрел на младенца. Тот улыбался ему. Скупая мужская слеза скатилась по его щеке. Очень тяжело было брать грех на душу, но другого выхода у него просто не было. Сельчане не восприняли бы такого младенца. Их избу прокляли бы, и обходили бы всегда стороной, считая их колдунами. Житья у них больше не было бы. А так, просто скажут, что младенец умер при родах. Никто и не спросит лишнего.

Евдоким взял грех на душу: перекрестил младенца, прочитал молитву и, развернувшись, ушёл прочь.

Евдоким вернулся домой под утро. Сразу заходить домой не стал, не было сил, да и желания особого.

Кто теперь виноват, что так получилось?! Кому скажешь, не поверят, а если и поверят, то тогда беда. Не миновать косых взглядов, пересудов за спиной. Гляди чего хуже, может быть. Могут мужики и хату подпалить.

А так с глаз долой и сердца вон. Как не хорошо это звучит, но проблема, в конце концов, решена. Худо-бедно, но решена!

Евдоким нервно курил, захотелось даже, и выпить, так он мужик абсолютно не пьющий. В семье не было принято пить, потому он и не употреблял. Они с женой ещё молодые, могут и ещё родить.

А так родившийся ребёнок был седьмым сыном в семье. Евдоким думал, помощник будет, а тут оно вон, как вышло. Эх, и за что это всё обрушилось на его семью?! Вроде религиозные, в Бога верят, в церковь ходят, церковные каноны чтят, батюшку слушают.

Уже совсем рассвело. С этими мыслями он зашёл в избу. Не смотря на ранний час, Марфа не спала. Евдоким увидел заплаканное лицо жены, при виде мужа она опустила глаза. Видимо и не ложилась совсем спать.

— Где мой ребеночек? Куда, ты его дел? Верни мне его, — она опять заплакала.

— Окстись, Марфа. Это не ди'тко, это дьявольское отродье родилось… Прости Господи мои слова, грешен я, не ведаю, что творю. — Евдоким три раза перекрестился перед святыми образами.

— Но он наш, понимаешь, наш ребеночек… а, ты… а, вы с бабушкой Лукерьей, что натворили? Разве это по христиански?

— Молчи, дура. Я всё правильно сделал. Забудь про это всё, как страшное, как сон или грозу. Всё! Ничего не было. Наш сынка умер, при родах. Ты родила мёртвого младенца. Запомни мёртвого. Другого не дано. Всё! — для пущей убедительности он стукнул кулаком по столу.

Марфа, ещё немного поохав, легла на лавку. Перечить боле мужу она не стала, да и не могла. Единственное о чем она жалела, что не успела его толком рассмотреть, приласкать, да и титькой даже ей не дали покормить его. Хотя-бы этого он должен был познать, материнского молока.

Самому Евдокима стало жаль жинку, себя, да и ребёнок, хоть такой и родился, в душе он понимал, что это его сын.

"Чай не обидят его звери лесные. Глядишь, кто и подберёт его. На все воля Божия." — подумал Евдоким и перекрестился и ещё на всякий случай молитву прочёл.

***

Было ещё совсем темно, когда старый ведьмак вышел на след младенца. Долго он перед этим по округе волком кружил. А сначала и вовсе соколом прилетел, только толку-то, ведь ничего в темноте и не видно. Но, так быстрее всего до места можно было добраться. Уж очень торопился он, боясь опоздать.

И видимо не зря торопился. Когда он подходил к месту, где предположительно был младенец, то почувствовал опасность. Нет, не ему (волхву), а именно младенцу.

Болотницы и хмыри, крыксы и злыдни представляют для людей опасность, а для только что родившихся и некрещеных, тем более. Младенец лежал на пне, в окружении этой нечисти, рядом находились непроходимые топи. Они буквально только-только его обнаружили и решили преподнести в качестве подношения своей госпоже кикиморе. Ну не тут-то было!