Цветочек. История о заигравшемся лицедее. Том 1 (СИ) - Гичко Екатерина - Страница 57

Дейна кашлянула, затем потёрла шею и глубоко вздохнула. День разгорался, и в комнате становилось душно.

— Что такое? — Ссадаши подозрительно прищурился.

— В горле першит, — Дейна опять кашлянула и постучала по груди, словно пытаясь выбить застрявший воздух.

— В подземелье какой-то гадости нахваталась, — ворчливо протянул наагалей и хотел добавить ещё кое-что более язвительное, но Дейна вдруг страшно захрипела, выпучила глаза и бухнулась на колени.

Горло словно обруч сдавил, женщина не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Она боролась изо всех сил, пытаясь протолкнуть через сжавшуюся глотку воздух, стучала себя по груди и ногтями сдирала с шеи невидимую удавку. В глазах стремительно потемнело.

Ссадаши оказался рядом сразу же, как она упала, и рявкнул:

— Мага! Живо!!!

Шширар только заглянул в комнату и тут же вымелся прочь.

Ссадаши прижал женщину, дёргающуюся в бесплодных попытках вздохнуть, к груди и начал торопливо перебирать амулеты на своей груди. Агатовый кругляшок, поднесённый к лицу Дейны, вспыхнул и осыпался пеплом.

— Проклятье, — выдохнул наагалей отнюдь не ругательство.

Богатый жизненный опыт с первого взгляд помог ему понять, что Дейне нужен именно маг, а не лекарь.

Молоденький, но решительный наг с тёмно-синим хвостом едва не выбил двери в покои и тут же бросился на пол рядом с Дейной и принялся торопливо ощупывать её рёбра, проминать живот чуть ли не под диафрагму, а затем сжал пальцы на её шее.

— Травите её! — велел он наагалею.

— Что?! — разъярённо зашипел тот.

— Травите! — с не меньшей яростью заклокотал маг. — Времени нет! Это убивающее проклятье, оно отступит, если она на самом деле шагнёт за порог смерти. Шширар, противоядие от господина, живо!

Ссадаши сплюнул короткое ругательство, языком надавил на железу на нёбе и размашисто лизнул шею Дейны, прямо по бьющейся жилке.

Яд у него был зверский. Быстрый, смертельный даже в малых дозах. Ссадаши судорожно прижал к себе Дейну, старательно задавливая паническую мысль, что он только что отравил женщину.

— Горло отпустило! — всё ещё держащий Дейну за шею маг радостно посмотрел на Шширара. — Открываем рот и вливаем противоядие.

Ссадаши сам впился пальцами в лицо хранительницы, заставляя её разжать зубы и закинуть голову ему на плечо. Шширар торопливо влил в распахнутый рот зелье, нисколько не заботясь, что Дейна может захлебнуться. И она захлебнулась. Почувствовав, что удавка на шее спала, хранительница жадно вдохнула воздух и зелье и закашляла.

— Не сплёвывай! — яростно зашипел ей на ухо наагалей. — Шширар, вторую порцию.

Должно было хватить и одной, но Шширар спорить не стал и влил в раскрытый рот ещё одну порцию.

Дейна опять закашлялась, но задышала глубоко и часто. Лицо её побелело, губы малость поблекли, но сосредоточенно ощупывающий её Ссадаши с облегчением убедился, что яд не успел сковать её тело параличом. Руки и ноги пусть и не очень охотно, но гнулись, женщина даже пыталась сопротивляться. Кожа не холодела, сердце стучало часто-часто, но не натужно. Голова женщины лежала на его плече, и тёмно-синие глаза стеклянно смотрели в потолок. Так и хотелось их прикрыть, чтобы не пугали своей мертвенной неподвижностью.

— Что это было?! — Ссадаши разъярённо уставился на мага.

Но Ссамѝс ни на йоту не испугался.

— Это я у вас спрашивать должен! — наехал он на наагалея. — Её прокляли. Причём проклинал лекарел, это не магия. Проклинал на смерть.

— Дейна, милая моя, — Ссадаши с ласковой, немного пугающей улыбкой склонился к запрокинутому лицу хранительницы и вкрадчиво спросил, — кто посмел тебя обидеть? Скажи своему господину.

— Она сейчас ничего не скажет, — Ссамис повернулся к Шширару. — За лекарем послали?

— Да.

Ссадаши понимал, что Дейна не может с ним говорить, но не мог перестать спрашивать. Руки дрожали от ярости, бешенство клокотало внутри, рот заполнился кисловатым привкусом яда.

— Тварь… — с леденящей душу жутью протянул наагалей, когда увидел начавшие проступать на шее женщины отпечатки — следы чьих-то тонких и длинных пальцев.

Фиолетовый хвост с неторопливый неотвратимостью начал оборачиваться вокруг хранительницы, выстраиваясь вокруг её тела бастионом.

У него опять едва не отняли женщину.

Заметив черноту на лбу хранительницы, Ссадаши решительно загрёб мокрые кудри наверх и уставился на чёрные клинья, проступившие на коже.

Будто корона, надетая зубьями вниз.

Душу наполнило мстительное ликование, и Ссадаши чмокнул Дейну в висок.

— Вот врушка. Меня теперь накажу за отравление или всё же пройду спасителем, а, милая?

Тело старухи-лекарелки последний раз выгнулось на прогнившем дощатом полу и затихло. В глазах проклятийницы застыла ненависть, уже посмертная, на сморщенных губах пенилась слюна, а скрюченные пальцы продолжали держаться за безжалостно смятое горло. Смятое и сломанное.

Заскрипели половицы, и рядом с седой головой остановились ярко начищенные сапоги. Лекарелка на самом деле не была старухой, но злоупотребление смертельными проклятиями иссушило её тело и состарило прежде времени.

— Что ж, — задумчиво протянул густой мужской бас, — теперь мы знаем, что Корону она носит.

— Думаешь, сдохла? — нервно вопросил другой, более тонкий и молодой голос.

Половицы вновь заскрипели, и рядом с первой парой сапог остановились вторые, грязные и поношенные.

— А Тёмные знают, — с досадой сплюнул первый. — Если Корона убила старуху раньше, чем её проклятие доконало Дейну, то девка выжила. Но сдаётся мне, выжила, сука! Эти твари живучие. Хоть старухе платить не пришлось…

— Может, всё же сдохла, — понадеялся второй.

Первый промолчал. На пол упал почерневший до неузнаваемости кристалл на тонком чёрном шнуре.

— Последний, — с досадой пробасил первый. — Больше нет, а ты ещё, дубина, Корону вынести не смог.

— Да она как Тёмный из колодца выпрыгнула! Глазища в темноте так и полыхали! Тьху, смесок!

— Плевать я хотел, что у неё там полыхало! — блестящие сапоги угрожающе шагнули к грязным. — Ты Корону профукал, а кто-то её стащил. И вот у кого она теперь?

— Эй, Вааш, — Дел зашёл в покои друга без стука и с прищуром уставился на наагалея, который стоя у окошка рассматривал какую-то блестящую цацку.

Присмотревшись, наагариш понял, что в руках у друга маленькая корона, как на ребёнка. Золотая, усыпанная каменьями, с острыми пиками наверший. Дел ещё успел подумать, что это подарок для дочки, но отмахнулся от этих мыслей. Он приполз по более важному делу.

— Ссадаши Дейну траванул.

— Твою мать! — Вааш не глядя зашвырнул побрякушку в мешок и едва не снёс друга на пути к выходу.

Золотой отрог. Запад. Степи кочевников

Камешки вихрем взметнулись из-под копыт, дробный стук эхом отразился от высоких коричнево-глинистых стен отрога и укатил во все отвилки-развилки. Некогда древний каменный хребет сгладился до уровня равнины, заровнялся землёй и лишь здесь, вблизи разливающейся реки, сохранился в виде ветвящегося во все стороны золотистого лабиринта, поросшего поверху травой и кустарником и покрытого лишь камнями внизу.

Резвый, злой, тонконогий конь гнедой масти ветром, почти не касаясь копытами земли, нёсся по самому широкому «коридору» отрога. Длинная чёрная грива стелилась по воздуху, переплетаясь со смоляными кудрями наездницы, лихо державшейся в седле.

В становище, расположенное в самом центре Золотого отрога, наездница ворвалась ураганом, пронеслась мимо пожелтевших на солнце шатров и круто, конь на дыбы поднялся, остановилась у высокого высохшего дерева, под сенью сухих сучьев которого стоял большой синий шатёр. Женщина выскользнула из седла раньше, чем конь встал на все четыре ноги, и бегом направилась к шатру, провожаемая пристальными тяжёлыми взглядами кочевников — могучих мужчин с обветренными лицами, узкими глазами и пшеничными, выгоревшими волосами.