1972. ГКЧП - Щепетнов Евгений - Страница 13

Уходить. Надо уходить. Бросать всех и уходить за границу. Я нормально инфильтруюсь, меня хрен кто возьмет. Тем более что знаю расположение всех тайников. А в них – оружие, драгоценности, одежда – все, что нужно диверсанту. Драгоценности дешевые – чтобы можно было легко и без проблем сбыть, но много. Хватит на все! И валюта имеется. Эти тайники закладывались еще при Лаврентии. В будущее смотрели люди! Мало ли как оно сложится… И я тайников добавил – так, на всякий случай. Вдруг придется срочно бежать…

Так. Уходить. А куда? В Штаты? После того, как допустил гибель Никсона и его жены? Меня просто затаскают. А потом еще и засудят. За что? А они найдут за что засудить. Хотя бы за то, что помогал Никсону выжить. Как только Ричарда не станет – власть захватят демократы, это без всякого сомнения. И будет повод для войны. Если не ядерной, то…

Впрочем – а войны-то скорее всего и не будет. Вот бьюсь об заклад, что вся эта бодяга сделана совместно с американцами. Я еще сегодня обратил внимание на то, что рядом с Никсоном нет начальника его охраны – я того вычислил сразу, по прибытии президента. Небольшой такой, сухощавый человек, похожий на какого-то киноартиста – даже не могу вспомнить сразу – на какого. Но не суть важно. Сегодня его не было рядом с Никсоном во время взрыва. А что это значит? Это значит, одно из двух: случайность, или заговор. И я почему-то не верю в случайность.

Думаю все это, а сам весь настороже – смотрю в зеркала, смотрю за дорожной обстановкой. На светофоры не гляжу – пролетаю сходу, в последний раз едва не чиркнул о бампер троллейбуса, проскакивая на красный свет. Мигалки здесь нет, такие машины не ездят с мигалками – их сопровождают машины с мигалками. Так что предупредить сиреной и огнями добросовестных водителей я не могу. Все, что мне остается – жать на газ, смотреть за дорогой и надеяться на удачу. Ладно там легковушки – почти пятитонная машина отбросит их, как кегли, а вот если грузовик? Например, груженый кирпичом? Или панелевоз с бетонными блоками? Тут нам тогда и конец придет.

Но пока бог миловал. Несусь, выжимая из мастодонта сто пятьдесят километров в час. Для моего времени – обычная, можно даже сказать незаметная скорость. Здесь – запредельная. Но зато нас не сумеют перехватить. У ментов в этом времени максимум «копейки»-жигули, и то – под вопросом. Они новенькие, их только в министерство. Ментам – москвичи. А москвичи особо не разгонишь.

Вот только и кроме москвичей есть машины… волги, например. С автоматической коробкой передач и двухсотсильным движком. Оперативные машины, которые делают сто девяносто в час – и поболе. Вот они, три штуки, нагоняют. Я быстрее идти не могу, опасаюсь – похоже что колесо нам все-таки прострелили. Вдруг на скорости начнет разрушаться – тогда никаких шансов. Максимум сто пятьдесят – и пусть весь мир подождет.

Две зашли с боков, одна сзади, но не близко. Понимает, что если я резко тормозну, то шансов у него не будет никаких. Я-то устою на дороге, эту машину практически невозможно перевернуть – снизу бронеплита-противовес, а вот он на своих рессорах точно полетит кувырком.

В Саратове некогда погиб местный церковный патриарх. Молодой парнишка, 19 лет, был его водителем. Вез батюшку по церковным делам, и ехал довольно-таки быстро. Дороги же саратовские – ад и пламень. Тогда были – ад и пламень, в двухтысячных их отремонтировали. Ну, так вот – вылетела «волга» с патриархом на так называемую «стиральную доску», то есть поперечные мелкие «лежачие полицейские», и тут же зад машины нормально понесло поперек дороги. Есть у «волги» такая милая особенность, о которой знают те, кто хоть немного поездил на этом, некогда престижном аппарате. Устойчивость «волги» – ниже плинтуса. Она и в поворот входит как яхта, с гигантским креном – того и гляди перевернешься. Да, патриарх погиб. ВырезАли потом из машины. Вернее – из груды металла, в которую превратилась машина. Это была середина девяностых годов, а рассказал мне историю один знакомый мент.

Почему я это вспомнил? А потом, что догнать эти «волги» нас могут, а вот взять… это под большущим таким вопросом! Столкнуть меня с дороги? Пятитонную махину полуторатонной шавкой? Извиняйте! Обознались вы! Не на ту жертву напали!

Делаю рулем резко вправо. Мой «танк» бьет волгу в водительскую дверцу. Скрежет металла, вой сирены (они с сиренами едут!), и «волга» с разгона втыкается в бетонный фонарный столб. Из-под капота идет пар, а может дым. Один готов! Машина слева сразу же принимает крайнее левое положение, подальше от слегка поцарапанной морды нашего лимузина-танка. В репродуктор кто-то кричит, слов не разберу – что-то вроде: «Стафайтесь, руссише партизанен! Вам будет много еда, белый хлеб и девушка!» Ага, будет. Кирдык нам будет! Если они нас остановят. Но не остановят! Если я сам не остановлюсь…

Бью по тормозам. В салоне лимузина крики, ругань по-русски и отчаянный мужской баритон: «Год дэмед!». А вот пристегиваться надо, олухи царя небесного! Как на прогулку выехали! Там ведь есть ремни! Кто мешал пристегнуться? Терпите теперь!

Задняя «волга» к моей досаде успела все-таки затормозить, и удар получился не слишком сильным. Так… фары им разбил, решетку радиатора сломал, возможно что и еще что-то повредил, но пока что этого не видно. Главное – она встала. Снова даю газу, и получается так, что из преследователя превращаюсь в охотника. «Волга», что шла слева, шарахнулась, боясь тарана, и понеслась вперед, справедливо решив, что наблюдать за происходящим лучше с безопасного расстояния. И я дал по газам.

Смешно, но мой мастодонт набирал скорость быстрее, чем эта самая «волга». Может это обычная «волга», только с форсированным движком? Тогда куда ей до нашего трехсотсильного агрегата! В общем – догнал я бывших преследователей, а теперь «дичь», и упершись бампером мастодонта в бампер «волги» дал вырваться всей мощи моего железного буйвола. «Волга» так и не смогла оторваться. Я впечатал ее в столб на повороте так, что она обняла бетонный цилиндр до самой середины капота.

Осталась одна машина преследователей – если осталась, конечно. Я боялся, что при таране мы что-то повредили в нашем движке, но опасался зазря. Да, крылья слегка помяты, да решетка радиатора скорее всего разбита и фары, капот примят – но это все ерунда! Радиатор цел, движок работает как часы – лети, телега, спасай нас! И машина летела.

Движок работал как часы, урчал, исправно всасывая в себя чудовищные порции горючки. Пока доехали до места – полбака как не бывало. Между прочим девяносто пятого бензина, заправить который можно только на правительственной заправке! На обычных – только 72 и 76-й. Кадиллак заправлял, так у того такая была детонация – чуть не минут пять после того, как повернул ключ, отключая зажигание, движок еще брякает и вздрагивает как от боли. Да и мощность теряется, хотя по-моему кадди это не было заметно – слишком могуч.

Насчет лимузина я не беспокоился – наплевать, сколько он жрет и где его заправлять. Мне только доехать, а там хоть в овраг его толкай. НАМ только доехать. И доедем.

Слушаю разговоры в салоне у себя за спиной. Шелепин и Никсон пытаются изъясняться на смеси английского с нижегородским. Английский у бывшего Председателя КГБ хреноватый, как и у нынешнего Председателя КГБ, но кое-как растолковали, что ехать в аэропорт опасно, что сейчас мы едем на дачу к товарищу Карпову, известному писателю, где и заляжем на матрасы до лучших времен. С дачи мы свяжемся с компетентными людьми, которые все исправят и сделают всем хорошо. Утрирую, конечно, но разговор на ломаном английском получился именно таким. Никсон вроде как успокоился, узнав, что возможность связаться с миром на моей даче имеется.

Преследователей я больше не видел. Возможно, они держались где-то далеко позади, а может и вовсе отстали. Поживем, как говорится, увидим. Если поживем.

Впрочем – я не верю, что Провидение собирается меня убить. Похоже, что как раз в этот момент моя помощь этому миру особенно необходима. Ну… мне так кажется!