Иду на свет (СИ) - Акулова Мария - Страница 55

Сознание в тумане. Единственная поддержка — мужские руки.

Санта просыпается с чувством дикой жажды. Во рту — Сахара, возведенная в квадрат. Голова трещит так, будто она — колокол и кто-то с остервенением всю ночь долбил по бортам. В ушах на фоне писка частичная глухота. В теле — абсолютная слабость.

Где-то далеко-далеко она слышит телефонные вибрации. Знакомые. Они и будят.

Верхние веки будто пришиты к нижним. Каждая ресница весит тонну. Разлепить глаза сложно. А ещё сложно разогнать мыслительный процесс.

Предел её способностей сейчас — констатация очевидных фактов и исполнение собственных мелких поручений.

Кто она — понятно. Где — по ощущениям и запахам тоже. Что было вчера — нет. Но при попытке подумать об этом, голова отзывается острым приступом боли.

Наверное, не надо торопиться.

Телефон снова вибрирует. В отличие от прошлых трелей, это уже звонок. И его нужно взять.

Санта тянется рукой куда-то за спину. Шарит по постели, нащупывает…

Открыв один глаз, принимает, прижимает к уху…

— Алло…

Её голос звучит хрипло. С потрохами выдает, что только проснулась. Поверх физических гадких ощущений слоем ложится стыд. Ей мама звонит, а она…

Напилась вчера что ли?

Господи…

— Алло, Сантуш… — Голос у Лены взволнованный, но она будто облегчение испытала вот сейчас, когда Санта взяла… — У тебя всё хорошо? — Вопрос вроде бы будничный, а даже по тону слышно, что смысл в него вкладывается особенный. Почему-то…

— У меня всё хорошо…

И всё это в купе с собственными ощущениями заставляет Санту взять себя в руки. Ответить маме, открыть глаза — сначала один, потом второй. Сглотнуть сухость, окинуть взглядом свою спальню.

Не зашторенное окно. Включенный свет. Разбросанная одежда.

Рефлекторно придерживая одеяло, Санта постаралась сесть.

Это было не так-то просто. Тело правда ныло. На голом запястье какие-то следы, Санта их разглядывает… Они же бредут по руке…

К трещащей голове и жажде добавляется чувство гадкой тошноты и липкого страха.

— Точно? — мама переспрашивает, Санта пытается зачем-то кивнуть, а потом прижимается кистью к склоненному лбу. Потому что зря. — Я, наверное, не права, Сантуш… Прости меня… Но ты не позвонила вечером. Я набрала Данилу… У вас всё хорошо? Он сказал, ты не с ним…

В голосе мамы нескрываемое сожаление. Ей стыдно перед дочерью, она кается. И она волнуется.

А Санта холодеет.

Прошлый вечер начинает мелькать вспышками. На коже выступает испарина… Чувство такое, будто холодной водой окатило, но от пота это не спасло. Одновременно холодно и жарко.

Она снова отрывает руку и смотрит на собственное запястье… Потом вниз — туда, где уже локтем придерживает к груди ткань одеяла…

Новый приступ тошноты такой сильный, что страшно тут же вырвать.

Чтобы это не случилось — Санта зажимает рот, дышит носом… Глубоко. Молча. Часто…

Слышно ли это в трубке, она не знает. Знает, что надо скинуть…

— Я чуть позже наберу…

Выталкивает из себя слова, жмет отбой, а потом руку снова ко рту и взгляд перед собой — в зеркало, на углу которого, будто издеваясь, слишком легкомысленно повис её лифчик.

— Господи… Боже мой…

Головная боль больше не мучает. Точнее она теряет всякое значение. Тело сковывает парализующий страх и гадливость. Санта позволяет одеялу съехать вниз. По всё тому же телу. Голому.

Ей самой противно, но она шарит. По груди, животу, бедрам, ногам.

То и дело дергает рукой к лицу, потому что то и дело же подкатывает…

Кромешный ужас произошедшего лишает рассудка. Она… Что она сделала?

Телефон опять напоминает о себе. Это опять сообщение.

Дрожащие пальцы тянутся к нему. Фэйс айди реагирует на лицо…

Санта заходит в телеграм, чтобы увидеть…

Пользователь «Данила» отправил ей целый альбом. Самое гадкое, что она видела в жизни. Самое гадкое, что это гадкое — она.

Голая. Спящая. С засосами на шее, которые саднят, а ещё отражаются в том самом зеркале, стоит хоть немного повернуться.

Его сообщение — пересланное от пользователя «Максим Наконечный» и там есть приписка.

«2:0».

— Боже… — Пусть вот сейчас самое время срочно искать оправдание, Санта не может. Просто пялится в экран. Не верит и пялится.

А потом жмурится.

Данила недолго печатает. Она быстро читает.

«Надеюсь, оно того стоило».

Он блокирует её, как абонента. Справедливо вычеркивает из жизни.

Она несется в сторону ванной, сдерживая сразу и рвоту, и рыдания.

Прошло три месяца.

— Алло, Том…

— Алло, Данила Андреевич…

Данила отметил, что голос девушки звучит слегка настороженно, аккуратно… Почему — ясно.

— Можешь предупредить, что я хочу в среду сделать большую встречу. Присутствие всех спорщиков более чем желательно. Хорошо?

Обращайся он с подобной просьбой прошедшей весной, Тома просто ответила бы «хорошо», может уточнила бы время, а потом тихонечко исполнила. Но сегодня с ответом чуть тянула. И снова ясно, почему.

— В зуме? — произнесла опять же аккуратно.

Просто ждала, а Данила завис. Несколько секунд смотрел в руль. Потом тряхнул головой, перевел взгляд в лобовое.

— Нет. Я в Киеве. В понедельник буду в офисе.

И всё той же весной реакция Томы тоже была бы ожидаемой — радость. Непритворная. Она — отличная девочка. Очень расположена к нему. После длительных отсутствий всегда встречала с нескрываемым восторгом. Но с весны переменилось всё. Поэтому радости нет.

— Хорошо, Данила Андреевич. Я вас поняла…

Тома заверяет, где-то там параллельно кивая. И ей больше особенно нечего говорить. Даниле тоже.

— Спасибо, Тома, — разве что поблагодарить, а потом скинуть.

Вжаться затылком в подголовник, одарить своим вниманием уже потолок машины. Напомнить себе, что он вернулся в связи с готовностью жить дальше свою жизнь в режиме 24/7, а не ситуативно, как было на протяжении этих месяцев.

Что пережил, оклемался.

Свыкся с непроходящим чувством предательства и тотальной отсутствием веры. Перестал давить в себе порывы разобраться во всём, что случилось, потому что порывы кончились.

А жизнь — нет. И одно дело, поставить её на паузу, другое — слиться в позиции слабого. Спасибо, не спиться. Потому что такие мысли приходили…

Он не отрицал — измена Санты не просто ослабила, убила. Она — не Рита. Только она могла сделать так плохо.

Могла… Знала это… И сделала.

Данила понятия не имел, когда у Санты с Максимом всё началось. Допускал, что где-то после их такой искренней и откровенной Барсы. А может до, но именно там Санта его ещё любила, усомниться за всё это время так и не смог. А возвращался туда часто. Делал себе же невыносимо больно, потому что так больше никогда не будет. Ни с кем. Но главное, что с ней — без единого шанса.

Если после Барсы — всё выглядит вполне логичным. То, как резко и как сильно похолодало между ними. То, как сложна она шла на контакт. То, что из искренне влюбленной превратилась в таинственно страдающую. А он-то думал, дело в этих её профессиональных амбициях, которые реализовала бы, дурочка… Ну реализовала бы ведь… Оказалось же, дело снова в нём. И в том, что даже влюбленность длиной в пятнадцать лет не обезопашивает от вероятности получить удар ножом между расслабленных лопаток.

Данила получил свой нож. Он разрезал плоть, углубившись на всю длину. Невозможно забыть чувства, когда возвращаешься в пустую квартиру, всю ночь не спишь — ждешь, когда она пойдет на контакт, а утром, собираясь в её квартиру, уже обувшись, стоя в дверях их вроде как общего дома, получаешь выворачивающее наизнанку «2:0».

Это так гадко. Хочется убить Максима. А от Санты хочется отмыться.

Святая… Светлая…

Была.

А стала проклятая.

Не захотела быть Черновой, стала просто Чернотой.