Иду на свет (СИ) - Акулова Мария - Страница 59

Она не ждала от Данилы тепла, минимальной поддержки. Не ждала желания разобраться и простить. Но к встрече с ним собиралась готовиться.

— Нихера, блять, не понятно…

Слова адресованы не Санте, но бьют неожиданно больно. Настолько, что она жмурится, сжимается, обнимая себя руками.

Понятно, что физически он ей ничего не сделает. Если она хотя бы немного знает Данилу — ничего. Но это не помогает успокоиться.

— Санта, — ей неизвестно, специально ли он обращается громко и требовательно, но это — совсем не то, что нужно ей. Она не смотрит в ответ на призыв. Мотает головой.

— Давай сделаем вид, что не виделись. Ты злишься… — просит, но он игнорирует.

— Санта…

Обращается ещё раз — уже мягче. Наверное, ему сложно хотя бы немного сбавить тон, но и благодарить за это девушка не спешит.

Ей бы уйти… Ей бы просто уйти…

Ничем хорошим разговор не закончится. А к плохому она не подготовилась.

Всё опять идет не по её плану. Опять она по тем же граблям — поверила в возможность, что вот сейчас догнало «лучшее», пусть и очень условное.

— Смотри на меня, блин, Санта…

Это уже не приказ. Наверное, поэтому она реагирует иначе. Действительно смотрит. Отмечает во взгляде микс не менее ядреный, чем тот, которым она когда-то люто упилась, кажется…

— Ты знаешь, от кого ребенок, Санта? — слышит самый гадкий в своей жизни вопрос. Знает, что в жизни его не забудет.

— Ты злишься… Я не хочу сейчас с тобой разговаривать…

— Придется. Ты знаешь, чей это ребенок, Санта? — Её очередную просьбу Данила игнорирует. Повторяет медленно и с паузами. Будто проблема в том, что она — туповатая.

— Открой, пожалуйста.

Санта пробует открыть свою дверь, но ожидаемо не получается. Данила же продолжает ждать ответа. А она не хочет отвечать. Хочет только защитить — себя и ребенка. Как-то так случилось, что и от него защищаться им тоже надо.

— Санта…

Данила обращается, будто устал. Сам не понимает, наверное, какую бурю в треснутом стакане разбалтывает.

— Санта, блять!

Переходит на крик и на мат, не сдержавшись. Это лишнее. Так с ней нельзя. Она слишком взвинчена, чтобы не отреагировать на это. Дергается, поворачивается.

Из глаз слезы. С губ слова:

— Я не знаю! Ты это хочешь услышать?! Я. Не. Знаю!!! Пусти меня, черт бы тебя побрал!!!

Тоже кричит, чтобы сразу же снова отвернуться и дергать ручку.

Делает всё, только бы не видеть закономерную реакцию на его лице.

Ведь так сильно Санта Щетинская Данилу Чернова ещё явно не разочаровывала.

Данила не из тех, кто ломится без приглашения в гости. Более того — владелица квартиры, в двери которой Данила отчаянно трезвонит, не так давно отгребала лично от него за подобный выверт, но…

Жизнь такая штука…

Он оторвал от звонка палец, только услышав, что с той стороны наконец-то что-то происходит. Человек смотрит в глазок. Начинает открывать…

— Чернов… Какие люди… — оказавшаяся на пороге Аля проходится по нему взглядом, выдавая ироничное приветствие.

Задерживается на лице… Если и хотела что-то колкое сказать, вовремя осекается.

— Давно в Киеве? — задает нейтральный вопрос, на который Данила не отвечает.

Она ещё держит руку на двери, будто сомневаясь, пускать ли, а он не сомневается — заходит, заставляя отступать.

Он очень зол и очень растерян. Башка взрывается. Плохо так, как не было ни разу. Хуже, чем в то злосчастное утро…

— Ты, блять, знала…

Это первое, что Данила говорит, через плечо следя за тем, как Альбина закрывает дверь.

Замирает на секунду, вздыхает…

Смотрит в ответ прямо и без страха. Скорее с вызовом даже.

Да, она знала.

— И ничего мне не сказала, Аля!

Его кулак впечатывается в стену. Этот жест непозволителен. И объяснить его злостью нельзя. Человек отличается от животного умением контролировать эмоции и действия. Но Данила сейчас не чувствовал себя полноценным человеком. Что-то среднее между куском дерьма и откровенным дебилом.

Он просто шел на прием к стоматологу, в итоге же…

Из внятного громкое «я не знаю!!!» было последним, что Санта смогла сказать. Дальше у любимой презираемой девочки случилась истерика. Её нельзя было тронуть. До неё нельзя было достучаться. Успокоить, вернуть в норму. Она только молила не везти её к маме. «Маме видеть нельзя… К Але… Пожалуйста, отвези меня к Але…». Просила, захлебываясь плачем.

А он отвез её к себе.

Сопротивляться Санта не могла. А он как-то резко перестал чувствовать себя в праве давить. О

Думал, что перед ним эмоционально стабильная стерва, пусть и беременная. А она — сплошная рана. Так не притворишься.

«Не трогай меня, пожалуйста. Я полежу и уйду»…

Это всё, о чем она попросила, оказавшись впервые в квартире, в которой когда-то жила. Он не знал, что ответить. Как в этой ситуации было бы правильно и зачем он ослушался. Оставил саму. Знал, что уснула.

Не представлял, как говорить, когда проснется.

Наверное, и себе, и Санте дал чуть больше времени, потому что поговорить ведь придется.

Не так, как в машине — переходя на крик. Как взрослые…

Но просто сидеть и ждать он не мог. Его сорвало с места, понесло…

К той самой Але, которая всё, сука, знала.

Всё, блин, знала…

— Ты запретил лезть в твою личную жизнь…

А теперь показательно холодно бьет его же требованием, которое сейчас только бесит.

Конечно, просил. Потому что она лезла, чтобы разрушить. Но это… Это же важно!

В том, что Максим Сантой просто воспользовался и в её жизни мужчины сейчас нет, Данила не сомневался ни секунды.

Но если это ребенок Наконечного, то его глупая мстительная девочка не только ему жизнь испортила — себе тоже. А если его? А что, если ребенок этот — его?

— ДядьДа-а-аня… — из своей комнаты выглянул маленький Даня… Окинул большого удивленным взглядом. Протянул обращение… — Ты вер-р-рнулся! — Сообщил громко, улыбнулся: — Санта плакать перестанет… Мы все скуцали, но она — больше всех. — И убил.

Раньше непременно бросился бы на шею, теперь же так и стоял — отгораживаясь от взрослых дверью. Не знал всех правил мира больших, но почувствовал, что сказал что-то не то.

У самого Данилы язык не поворачивается хоть что-то ответить крестнику. Губы в улыбку не складываются. Он молчит, чтобы не взвыть или рявкнуть невзначай и сильнее не испугать. Но его спасает Аля.

Обходит, присаживается рядом с сыном, говорит иначе: участливо, ласково, с улыбкой, гладя по голове: — Побудь в комнате, котик. Хорошо?

А получив от сына кивок, снова смотрит на Данилу…

— Идем в гостиную…

Вроде как приглашает примирительно, но это всё такой сюр, мириться с которым Данила не готов.

Где его, сука, привыкание? Выдержка где?

В ушах до сих пор её рыдания. На душе гадкое чувство… Он не ощущает себя правым. Ему не лучше из-за того, что ей плохо. Сейчас ему страшно. Кажется, он рубанул, не разобравшись…

Прошел в гостиную, опустился на диван, лбом вжался в ладони, оттягивая волосы. Много мыслей, а с чего начать — не знаешь.

— Как ты узнал? — благо, хотя бы Аля не делает вид, что не в курсе и ни при чем.

Останавливается напротив, дает ему собраться, задает свой вопрос далеко не сразу.

Не скисает, когда в ответ получает вскинутую голову, острый взгляд… Знает, что ему хочется сейчас снова матом и бессмысленно… Готова впитать…

— Встретил Санту… — но Данила внезапно находит в себе силы ответить рационально. — В клинике.

Говорит отрывисто, увидев, как Аля кривится в улыбке, снова опустил голову и взгляд.

Наверное, где-то так чувствуют себя контуженные. Он сегодня такой.

Совсем недавно что-то подобное с ним уже происходило. Тоже предательница. Тоже ребенок. Тоже вероятность, что от него…

Но переживания абсолютно разные. Как и предательницы, кажется…

— Ты давно знаешь? — почему это важно — и сам не сказал бы, но Аля не жадничает. Пожимает плечами, произносит неопределенное: — Давно… — потом же садится на диван рядом с ним.