Иду на свет (СИ) - Акулова Мария - Страница 65

— Доброе утро, Санта…

Из очередной серии бесконечных раздумий Санту вырвало приветствие. Она оглянулась, следила, сидя на диване, как Данила проходит от двери гостевой спальни в сторону кухонной зоны.

У него влажные волосы. Он в домашней одежде. Значит, прямо утром ехать никуда не собирается.

Об этом можно спросить, но в Санте нет уверенности, что уместно…

— Доброе утро…

Она здоровается с опозданием. Получает в ответ сначала взгляд, потому улыбку. В ней нет легкости и озорства, но всё равно греет душу.

— Ты кофе пила уже? — Данила сначала спрашивает, потом хмурится, трет лоб: — Или тебе нельзя? — уточняет, вызывая улыбку уже у Санты.

— Можно. Чашку в день.

— Я сделаю.

Если Даниле тоже, как и ей, неловко, это не очевидно. Его движения ничем не выдают волнение.

Достает гейзерную, в которой для себя кофе не варит никогда — ему вкуснее тот, который варит кофемашина. Это мелочь, но тоже трогает.

Санта с жадностью цепляется за доказательства того, что пусть он пытался выбросить из жизни — всё не забыл. А может не забыл и вовсе ничего.

Поставив кофеварку на варочную поверхность, Данила обернулся.

Прислонился к столу, повернул голову.

— Может ты чего-то хочешь? — спросил, вызывая абсолютную растерянность. Она отпечатывается на лице, она же вызывает у Данилы новую улыбку.

Он пытается её сдержать, чтобы Санта не расценила, как издевку, но ей всё равно неловко, она краснеет немного…

— Ну, особенного… — А Данила уточняет. И снова греет душу. Он знает из фильмов и рассказов, а может даже из жизни, что многие беременные готовы душу продать ради чего-то «ну, особенного» …

— Сейчас нет… — Санта отвечает коротко, ненадолго опуская взгляд, пряча улыбку.

Зачем её прятать — и сама не ответит. Это же нормально — улыбаться… Собирается с силами, снова смотрит на Данилу…

Сердце щемит в моменте, потому что в его глазах как просьба… «Улыбайся, малыш, и говори… Ну пожалуйста…».

Санта её не слышит, но чувствует.

И она говорит.

— Сначала очень тошнило, аппетита не было. Врач сказала, что худеть нельзя, наоборот нужно немного поднабрать… — Начинать разговор Санте было сложно. Как заново учишься говорить. Засекаешь намеки на реакции. Неконтролируемо ждешь, когда в глазах собеседника вспыхнет скука или непонимание… Это само по себе печалит, но хочется попытаться преодолеть. — Я так долго перебирала в голове, что же мне хотелось бы съесть, а потом… Роллы!

Санта сказала громче, шире открывая глаза. То ли это, то ли сам факт заставил Данилу снова улыбнуться. А у неё быстрее забилось сердечко.

— Только их могла есть. Два месяца только их… Каждый день… Одни и те же… Мне даже стыдно было. Думала указывать поочередно адреса соседей, подходить к их воротам, забирать… Но потом сообразила — я же с одного и того же номера заказываю, дурочка…

Признаваться в собственной глупости было чуточку стыдно, но как-то… Легко. Особенно, с учетом реакции Данилы. Она придавала сил.

Он улыбается, смотрит с осторожным интересом. Просит: «дальше» …

И Санту несет: — Я когда звонила, ко мне сходу по имени обращались… — она вспоминает, смеется даже, прижимает ладони к щекам, чтобы чуть остудить… — «Добрый день, Санта, сегодня везем…», а мне стыдно так… Но роллы меня спасали. Очень-очень…

Рассказ вроде бы закончен, а блеск в глазах остался.

Данила цепляется за него, а Санта отводит. Ей вдруг неловко.

— Можем заказать…

Данила предлагает, снова привлекая внимание. Читает во вскинутом взгляде благодарность. Во всяком случае, Санте хотелось бы, чтобы увидел именно её.

— Страсть прошла… — Но роллы ей сейчас не нужны. Ответ искренний, как и пожатие плеч. То, что с этой страстью, распрощалась, Санта не жалеет. Разве что о том, что с другими чувствами вот так не получилось…

Чтобы последние мысли совершенно точно остались при ней, девушка отворачивает голову, встает с дивана, на котором сидела всё это время.

Кофеварка бурлит. Даниле пора выключать. А ей хотя бы что-то сделать. Например, достать чашки.

Например, сделать кофе ему так, как любит он.

Она обходит стол-остров, тянется за чашками на верхнюю полку в его кухне, как тянулась миллион и один раз. Только не в этой, а прошлой далекой жизни.

Встает на носочки, упирается основанием ладони в столешницу, закусывает губу, цепляет пальцем ручку… Никогда таких мелочей не боялась, а сейчас стало страшно разбить. У неё ведь это отлично получается…

Благо, на сей раз проносит. Санта ставит первую чашку на стол с выдохом. Поворачивает голову, ловит новый Данин взгляд.

Краснеет, чувствуя, как болезненная теснота сжимает грудную клетку. Его взгляд направлен вниз. Туда, где задралась футболка. Она её быстро одергивает и отворачивается, решая, что вторую чашку он достанет уже сам.

Руки отчего-то трясутся, когда механически исполняет серию привычных жестов. Будто просто варит кофе, а на самом деле преодолевает.

Её продолжает качать. Минуту назад смеялась, а теперь приходится сдерживаться. Ей плакать нельзя.

Санта дышит через нос, концентрируется на том, как две густые струйки наполняют чашку…, злится на себя за то, что фокус постепенно пропадает.

Дает приказ: подумать о чем-то безобидно хорошем. Но не успевает.

Поздно чувствует бесшумное приближение. Дергается поздно. Издает испуганный звук, тянется к лицу, пытается отвернуться, а лучше сбежать. Её тут же отчего-то начинает потряхивать, пусть рациональности в этом нет. Но нервы слишком расшатаны.

Ей не страшно, что Данила может сделать плохое. Его она не боится. Но он, кажется, мудрее, чем она. Так близко подошел впервые за эти дни. Не зря держал дистанцию.

— Тихо…

Данила отдает приказ шепотом. Санта зайцем замирает. Жмурится, чувствуя, что Даня сзади. Одна его рука уже лежит на талии. Точнее на том, что от неё осталось, а вторая тянется к животу.

Надо быть абсолютной дурой, чтобы предполагать злой умысел, но Санте всё равно волнительно до оцепенения.

Она не дышит даже. Следит просто, как прижимается ладонью. Как ведет по футболке. Раз. Второй. Третий. Как будто учится. Привыкает. Как будто самому сложно поверить. А может, потому что правда сложно… Он и не должен…

И на этом Санта не выдерживает.

Поднимает подбородок, ведет по щекам…

Чувствует нежность руки и жар прижавшегося к спине тела.

Такие родные ощущения. Такая правдоподобная иллюзия безопасности…

— Санта…

Данила окликает, она мотает головой. Сама знает, что реветь нечего.

— Ну что ты…

Она благодарна ему за то, что пытается… За ласку в голосе. За замершую руку. За щекотку горячим дыханием шеи.

За всё то, по чему зверски оголодала. О чем мечтала, плача. Во что так сложно теперь поверить…

— Я не обижу, — Данила обещает, а Санте от слов будто только хуже.

Он прижимается губами к коже. Он снова осторожно гладит.

Сапером движется по минному полю. И сам, наверное, не понимает — они уже подорвались или нет.

Вслед за шеей целует подбородок, щеку…

— Скучаю по тебе…

Продолжает говорить, чтобы слова проходили через поры в кожу, а дальше — с кровью к сердцу.

— Ты так смеешься… Ты бы знала…

Мужские руки обнимают, вдавливая в себя сильнее. Так крепко, что даже больно. Нос давит на висок. Влага дыхания оседает на щеке.

Это сильно отличается от объятий, которые она позволила ему в первый день после новой встречи. Но страх в ней живет тот же.

Она никогда не сомневалась в его искренности. Но искренности мало. Чтобы сохранить себя и защитить ребенка — она оградилась стеной. Отказаться от неё — снова стать слабой и зависимой. Но разве можно?

— Санта… — а он просит… — Санта моя…

Не рычит и не матерится. Ласкает, укутывает. Просит о доверии… О непозволительном просит.

И как бы страшно ни было, как бы ни было понятно: идти на поводу нельзя — опасно… Сопротивляться просто невозможно.