Деграданс (СИ) - Прашкевич Геннадий Мартович - Страница 38

Новая эстетика.

Самый лютый враг художника – это он сам.

Самый лютый враг искусства – посредственность.

Все лепят себя из чужих носов и ушей. Все лепят друг друга из чужих мыслей и взглядов. Все убеждены, что материал искусства – это не они. И Виктор Шивцов, и глупый отец Егорий, и тупой капитан Петунин – все посредственности. Все нули, как толпа за окнами. И бойцы «Антитеррора», и дурак главред, и сотрудники иностранных посольств – уже завтра они будут льстиво и подобострастно искать мой взгляд, выпрашивать автографы…

Когда намалюют картину последнего утра земли…

И критик последний погибнет, и краски поблекнут в пыли…

Мастер и материал – взаимопроникаемы, взаимозаменяемы.

Эра Нового искусства, Новой эстетики. Тогда… Он забыл несколько слов. Может, тысячелетье… Отдохнем без забот… Опять забыл. Это ничего. Только мигни – подскажут. В свою мастерскую Хозяин призовет… Ага, вот оно! И тот, кто трудился, тот будет, на стуле воссев золотом, холсты многомильные мазать летящей кометы хвостом…

Вот единственно приемлемый масштаб для гения!

Писать картины хвостом кометы, строить композиции из бесчисленных муравьев суетливой человеческой цивилизации!

Мастер!

Новый Мастер!

Не какой-то Шивцов, а истинный Мастер!

Он Павла, Петра, Магдалины напишет достойный портрет…

И каждый сеанс будет длиться по триста, четыреста лет…

Вот истинные масштабы гения!

Его, Александра Калинина, показывает Париж.

Его сейчас показывают Нью-Йорк, Лондон, Токио, Пекин, Банкгог, Мехико, Сеул.

Великие столицы мира с трепетом вслушиваются в лающие крики взволнованных переводчиков. Весь мир одновременно купается в волнах самого массового, самого притягательного искусства.

Такого еще не было.

Сам Мастер нелицеприятно оценит итоги труда, никто ради денег иль славы стараться не будет тогда…

Это не преувеличение.

Надо только воспользоваться реалиями.

Где-нибудь в Киншасе на него, на великого Александра Калинина, смотрят черные с ужасом и благоговением. Где-нибудь в Дублине или в Берлине на него сейчас смотрят белые, ловят каждое слово.

Ведь каждый, за счастье работать с планеты отдельной своей…

Напишет все Вещи, как видит… для Господа Сущих Вещей…

Только так.

Новая эстетика.

Новое откровение.

Калинин засмеялся, глядя на Ксюшу.

Мелкая сучка. Ничего святого. Спит с кем попало, обнимается с мумиями, купается в фальшивой крови, отдается какому-то жалкому охраннику, даже не испытывая оргазма. Ради чего? Ради своей мелкой ничтожной жизни? Кому она нужна? Всего лишь подручный материал… Как та толстуха… Как те бледные тени у стены… Как девчонка с ножом, кромсающая покойника.

Калинин чувствовал: он победил.

Пекин, Стамбул, Калькутта, Куала-Лумпур…

Экраны заняты его изображением. Шивцов не в счет. Шивцов не виден на этом фоне. Он всего только оселок, на котором я оттачиваю нож, погружающийся в живое тело самого изысканного материала. Любой непредвзятый человек понимает, что центр мира – это я, Александр Калинин. И это настоящая игра! Это не сказочки про нежного человека.

В кармане вибрировал мобильник.

Ага… Капитан Петунин… Калинин чувствовал настоящее торжество.

«Что, капитан? Припекло? Хотите предложить самолет и вылет в любое место?»

«Закрывай свою шарагу, муфлон недоделанный!»

«Хочешь, чтобы я прибавил обороты?»

«Все! Никаких оборотов!»

«Не зарывайся, капитан, у нас тут много материала!»

«Забудь! Тебя выкинули из эфира».

Калинин засмеялся.

«Ты что, новости не смотришь? Сдай своего приятеля и выходи сам. Будешь отвечать по закону».

«Катись! Не мешай работать!»

«А перед кем работать? – обидно рассмеялся капитан. – Тебя выкинули из эфира»

«Нечего больше сказать? Ищешь зацепку, – Калинин откровенно рассмеялся. – Ничего лучшего не придумал?»

«У тебя же полно мобильников. Наверняка есть с выходом на спутниковое телевидение. Проверь, даю тебе ровно минуту».

Калинин выхватил из кармана нужный мобильник.

Он не верил капитану. Для капитана годятся все уловки, ничего оригинального он придумать не может. Нажал на кнопку. Выхода на спутниковое телевидение не было. Мерзкий холодок тронул спину. Выкинули из эфира? А как же эти жалкие заложники? Взорвать?

«Выкинули, выкинули!»

«Кто выкинул?»

«А твой приятель и выкинул».

«Какой еще приятель?»

«Андрей Ведаков. Помнишь такого?»

Калинин вытащил еще один телефон. Есть!

На дисплее завертелась картинка спутниковой антенны – пошло подключение.

«…здание „Газеты“ значительно повреждено. Точное число жертв устанавливается. Не исключено, что счет пойдет на сотни. Работа пожарных машин затруднена беспорядочным паркингом…»

О, черт!

Ведаков!

Ничтожество!

На дисплее появилась новая дикторша.

Дымящиеся руины… «…вы смотрите экстренный выпуск новостей телеканала Кей-Эй-Эй… К настоящему моменту из-под обломков извлечены трупы тридцати человек… Раненых доставляют в ближайшие клиники…»

Калинин судорожно переключал каналы.

«…здание издательского комплекса разрушено. Предположительно взрыв произошел в редакции „Газеты“. Пожарные пытаются отстоять западное крыло…»

Его, Калинина?

Выкинули из эфира?

В конце концов, что такой взрыв какого-то издательского центра?

«…съемочная группа, случайно оказавшаяся рядом…»

Знаем мы, как случайно оказываются рядом эти съемочные группы!

«…по некоторым сведениям к взрыву причастен журналист Андрей Ведаков. Уже установлено, что он занимался перекупкой оружия, снабжая им своего приятеля, который и захватил художественную галерею „У Фабиана Григорьевича“. Власти Москвы серьезно указывают…»

Ведаков.

Сволочь мелкая!

Оказывается, он тоже имел дело с Шивцовым.

«Виктор! – заорал Калинин, оборачиваясь к Шивцову. – Устрой этим скотам закат!»

«Не трясись».

«Устрой им закат, Виктор!»

«Не трогай оружие! – оттолкнул Калинина Шивцов. – С ума спрыгнул?»

«Нас из эфира выкинули! Доходит? Нас никто не видит, мы не в кадре, мы на прицеле. Если мы не предупредим действия спецназовцев, они сейчас ворвутся сюда! Останови их!»

«Как?»

«Пристрели эту парочку!»

Шивцов молча протянул Калинину пистолет.

Второй ствол он направил на Венеру. Толстуха в отчаянии закрыла лицо окровавленными руками.

«Затвор…»

«Что затвор?»

«Затвор передерни!»

«Какого черта? Я не буду стрелять!»

«Хочешь на мне в рай въехать?»

«Ксюха!»

Ксюша обернулась.

Наверное, поняла, что делается что-то не по сценарию.

Медленно поднялась. Лицо бледное, неживое. Сделала шаг. Еще один.

Волосы некрасиво слиплись, но она даже не пыталась откинуть их за плечо.

Схватив Ксюшу за локоть, Калинин развернул ее, плотно прижался к ее спине и насильно всунул в руку пистолет.

«Жми!»

Ксюша вырывала руку.

Ствол пистолета судорожно плясал.

С толстухи на студентку, безвольно закрывшую глаза. Со студентки на взвизгивавшую, пытающуюся отползти толстуху.

«Жми на курок, сучка!»

Калинин вцепился зубами в мочку Ксюшиного уха.

«Неееееет!»

Грохнул выстрел.

Венера страшно закричала.

Толстым окровавленным животом она упала на бортик бассейна.

Одновременно с пистолетным выстрелом дрогнули стены. Мощный взрыв потряс темный зал, сшибая еще стоявшие мумии. С потолка посыпалась побелка, мелкая крошка. В трех шагах левее бассейна взлетела вырванная лебедкой бетонная плита перекрытия, в образовавшийся проем, как крупные черные муравьи, посыпались бойцы «Антитеррора». Короткоствольные автоматы, круглые шлемы, поблескивающие защитные очки, закрывающие пол-лица…