Сильнее только страсть - Джеймс Роби - Страница 31

• Предыдущая
• 31/63
• Следующая

Нет, он не оставил мысли одержать победу, доказать, что она не права, однако тоже не имел ни малейшего желания, чтобы повторилась та дурацкая сцена, тем более здесь, в первый день совместного пребывания в его доме, в этой комнате, в этой постели.

– Я тоже, – сказал он, стараясь говорить хладнокровно, – не стану требовать больше, чем ты можешь дать. Во всяком случае, сейчас.

Она благодарно раскрыла губы для поцелуев и доверчиво сжала его руку, когда он повернулся на бок, перед тем как лечь на нее.

Он не проявлял чрезмерной настойчивости в ласках и даже, когда она ощутила его внутри себя, ее не оставляло чувство, что он все равно не с ней. В пламени свечей она увидела его лицо, после того как он дошел до пика, – в нем не было ничего угрожающего, ни следа недовольства. Казалось, она должна была бы испытывать чувство удовлетворения, защищенности, но такого не случилось, что несколько огорчило ее: где же ощущение собственной победы?

Что касается Карлейля, он тоже чувствовал неудовлетворенность, поскольку ему мало одного только физического наслаждения. Ему не понравилось, потому что задевало самолюбие и, возможно, какие-то еще чувства, которые нелегко определить, однако он смирился.

Так или иначе он повернулся на бок и попытался поскорее уснуть.

Последней его мыслью, перед тем как сомкнуть глаза, было, что все-таки нужно найти возможность, если им предстоит совместная жизнь, сломить невидимую преграду между ним и Джиллианой и, коли понадобится, то даже силой, черт возьми, безжалостно.

Осень входила в свои права. Джиллиана окончательно оправилась от ранения и часто разъезжала на своем любимом Галааде по лесам, долинам, по заросшим тростником берегам озер, Агнес продолжала заниматься хозяйством в замке и отклоняла настойчивые призывы Джейми назначить наконец день свадьбы, что обижало его, но он старался не подавать виду.

Он обижался бы и на Джиллиану, из-за которой, в сущности, не мог воссоединиться с обожаемой невестой, если бы его новая хозяйка так не старалась хоть в чем-то помогать ему: чистила вместе с ним зарастающие травой садовые дорожки, высвобождала из вересковых зарослей забредших туда овец, загоняла гусей в отведенные для них места... И все она делала добровольно, без единого намека с его стороны – разве он посмел бы? Престо, едучи мимо и видя его за работой, каждый раз молча слезала с коня и трудилась наравне с ним. Разве можно всерьез обижаться на такую хозяйку? Да и улыбка у нее, ничего не скажешь, приятная. Разговаривать не слишком любит, но улыбнется – и, ей-богу, на душе легче, и не так обидно, что Агнес все тянет и тянет...

Джиллиана стала больше времени проводить и с Агнес, особенно когда та оказывала помощь больным из деревни или арендаторам. Не напрасно ведь от сестры Марии и брата Уолдефа Джиллиана многое узнала о лечении травами и теперь может применить свои знания на деле.

От последней раны у нее остался очередной шрам. Однако его ни разу не поцеловал Карлейль. Их отношения не налаживались.

Во время прогулок Джиллиана обнаружила лужайку недалеко от замка, где воины Карлейля занимались военными упражнениями. По прошествии некоторого времени она стала сама принимать в них участие, сначала вызвавшее смятение в их рядах, но когда все узнали, как она отличилась в том самом сражении на подходе к Канроссу, отношение к ней переменилось: ее признали своей.

К концу октября она уже трижды в неделю упражнялась вместе с воинами, совершенно ненамеренно бросая вызов Карлейлю, который, к ее удивлению, ничего не сказал ей.

Зато воины Карлейля говорили много, и все больше на гэльском языке, который она знала значительно хуже английского, но все же терпимо – настолько, что могла расспрашивать некоторых старых воинов, сражавшихся еще вместе с ее отцом, про то, знают ли они, как он попал в плен и кто мог его выдать врагам. Ничего определенного из их ответов она так и не узнала, но терпеливо продолжала расспросы. В конце концов, ведь именно для этого она стремилась вернуться в Шотландию и дала такое скорое согласие на брак с Джоном Карлейлем.

Они продолжали делить ложе, но начиная со второй ночи после приезда он опять не прикасался к ней, и опять его ..равнодушие мучило ее и приводило в ярость – не потому, что было так необходимо, а потому, что, как ей казалось, нарушало естественный порядок вещей и вносило еще больший диссонанс в их отношения. Она стала временами срываться, вести себя вызывающе не только наедине с ним, но и при людях. И многие замечали ее недостойное поведение.

К концу ноября любой человек, принадлежащий к клану Карлейля, знал, что их лэрд – человек несчастливый.

Впрочем, жил он и вел себя так же, как до своей поездки в Англию вместе с Брюсом: встречался с воинами, упражнялся с ними, беседовал, но только в отсутствие Джиллианы. Если она появлялась, он немедленно уходил. Однако вел себя с ней неизменно вежливо, даже когда она позволяла себе выкинуть что-либо неподобающее, словно нарочито побуждая его к ссоре.

В декабре к ним в Гленкирк приехали Брюс, Морэ и Черный Дуглас и пробыли около недели. Главной темой их бесед стало намерение Брюса начать вскоре военные действия по освобождению от англичан Линденросса и Эшинтона, которые, по его мнению, стали наиболее уязвимы для атак его плохо снаряженной, но полной боевого духа армии, и поэтому новое наступление следовало начинать именно там.

От внимания лордов не укрылись отношения хозяина замка с молодой супругой, которые их, мягко говоря, удивили, а Роберт Брюс не скрывал своего крайнего огорчения, что, впрочем, не помешало ему первые два дня быть с Джиллианой отменно любезным. Однако по прошествии этого времени он откровенно признался своему другу, что готов придушить ее. Черный Дуглас высказал более человеколюбивое предложение: колотить ее что есть мочи и непрерывно.

Честно говоря, такой вариант неоднократно приходил в голову и Джону, но он уже хорошо знал, что боль не принадлежит к тем средствам, которыми можно воздействовать на Джиллиану. Тем паче, если она посчитает их применение несправедливым. И, что главное, уж никак не поможет достичь того результата, который ему желателен.

Брюс, всегда принимавший близко к сердцу то, что происходило в семье Джона Карлейля, решил побеседовать с братом Уолдефом, которого как-то застал недалеко от кладовой, где тот занимался важным делом – перебирал ягоды смородины.

Не теряя даром времени, Брюс возопил:

– Что, черт возьми, происходит сейчас между Джоном и Джиллианой? Можете вы мне сказать, брат?

На что монах смиренно отвечал:

– Присядьте, милорд. Вы заметили, как я, слава Господу, похудел? Три месяца питаюсь почти одними ягодами и овощами... – И, увидев, что верховный властитель Шотландии немного остыл, добавил: – Вы задавали тот же вопрос Карлейлю?

– Задам, но только когда сам буду знать ответ, – хмуро сказал Брюс, опускаясь на скамью напротив Уолдефа. – Так оно вернее.

Брат Уолдеф пересыпал очищенные ягоды в деревянное ведерко, отряхнул руки.

– По моей догадке, – произнес он, – у них не все в порядке в постели.

Брюс пробормотал проклятие.

– Она отказывает ему?

– Нет, милорд. Он отказывает ей. Брюс присвистнул.

– Ну и дела! Почему?

Он вспомнил, как в каком-то разговоре с Карлейлем, когда тот пожаловался, что Джиллиана не хочет отдаваться ему до конца, со смехом посоветовал другу как следует напоить ее или даже связать. Но, судя по тому, что сейчас услышал от монаха, дело обстоит куда серьезнее. Хотя из нешуточных положений порой можно найти достаточно забавный выход. Почему нет? Только теперь нужно посоветовать самому Карлейлю напиться до чертиков.

Принятие такого мудрого решения, видимо, отразилось у него на лице, потому что Уолдеф спросил:

– Вы, кажется, знаете, как ему помочь?

– Вполне возможно, – ответил Брюс, но больше ничего говорить не захотел, и монах, не став настаивать, снова занялся смородиной.

Уолдеф, разумеется, пытался неоднократно сам поговорить и с Карлейлем, и с Джиллианой об их взаимоотношениях, но оба, как сговорившись, уходили от разговора.

• Предыдущая
• 31/63
• Следующая