Букелларий (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 31

— Странно, что Сепп отказал вам! — осмотрев нас, удивился правитель Аквитании.

Я не стал говорить, что у его помощника, как у многих дохляков, скрытая ненависть ко всем, кто крупнее и сильнее. Сеппу все равно будут верить больше, чем мне.

— Мы были без оружия и части доспехов, — сообщил я.

— Наверное, поэтому, — сделал вывод Эд Большой и огласил решение: — Вы приняты все. Ты их лучше знаешь, поэтому и дальше будешь командовать отрядом.

Затем мы поехали в главную городскую церковь, где хором поклялись на Библии служить правителю Аквитании верой и правдой, не щадя живота своего. Обошлись без поцелуев. Это еще был не оммаж, но уже близко. Взамен нам пообещали жалованье и довольствие, чтобы жить, как подобает в нашем статусе, правда, конкретных цифр не назвали. Кстати, за убийство букеллария был самый высокий вергельд (денежная компенсация) — тысяча восемьсот солидов, что в три раза больше, чем за знатного франка или свободного воина в походе, и в девять раз, чем за свободного крестьянина или ремесленника.

32

Люблю бабье лето. Не жарко, не холодно. Собран урожай, и все сыты и довольны. Даже воевать в это время нет желания. А придется.

Мы стоим в южной части длинной долины неподалеку от Суасона — второго по значению города, так сказать, духовного центра герцогства Нейстрия. Мой отряд, как и остальные аквитанские букелларии, на правом фланге. Левее расположилась наша пехота, в основном баски, составлявшая примерно треть центральной фаланги. Остальные две трети — нейстрийская пехота, левее которой нейстрийская конница. Правитель Аквитании Эд Большой командует правым крылом, мажордом Нейстрии Рагенфред — левым, король всех франков Хильперик Второй — центром. Каждый из командиров считает себя самым главным, что наводит на грустные мысли. Австразийцы под командованием Карла Мартелла на противоположном конце долины, на склоне холма, поросшего кустами и отдельно стоящими деревьями. Нас тысяч семь, врагов тысяч пять. У нас раза в два больше конницы, которая разделена на две примерно равные части, что сильно увеличивает шансы на победу. Вся вражеская конница на их правом фланге, где холм более пологий и лишен растительности. Солнце уже поднялось высоко, но обе армии не спешат начинать. Как догадываюсь, обе хотели бы действовать от обороны. Наверное, потому, что сражение может стать решающим. Они уже встречались четыре раза. Счет пока ничейный.

Мой отряд расположился позади. Лангобарды рвались в передние шеренги, но я сказал им, что при конной атаке не важно, откуда начал скакать, главное, куда прискакал, и что мы пойдем правее остальных, чтобы ударить в тыл врагу, если получится, конечно. При этом все должны строго следовать за мной. Во время конной атаки грохот от стука сотен копыт и бряцанья оружия и доспехов такой, что воин, одетый в шлем и подшлемник, порой не слышит даже то, что кричит сосед, разве что высокий звук трубы прорывается до ушей. Поэтому визуальная информация — спина командира — становится важнее. Всю зиму я учил их, как воевать в конном строю, добивался боевого слаживания. Скоро узнаем, не зря ли старался?!

На самом деле меня интересовал вражеский лагерь. Высокие шатры разного цвета виднелись примерно в километре позади строя австразийцев, на следующем холме, более высоком, но распаханном, без зарослей, которые какая-никакая помощь при обороне. Наверняка в лагере есть, чем поживиться, а охранять остались больные и слишком хитрые, которые сопротивляться долго не будут. Не для того они уклонились от боя. Пока франки будут уничтожать друг друга, мы успеем собрать самое ценное.

Эд Большой в передней части правого крыла, но не в первой шеренге. Из-за высокого роста, как своего, так и коня, заметен издали. На нем новый шлем, изготовленный по образу моего, с опускающимся забралом и длинным подвижным назатыльником. Отличие только в том, что сверху присобачен султан из трех черных страусовых перьев. Кольчуга на правителе Аквитании из толстых колец и, учитывая его рост, довольно тяжелая. В добавок на груди и животе приварены в четыре ряда по три в каждом круглые бляшки с барельефами в виде медвежьих морд с открытой пастью. Такая же морда черного цвета изображена на темно-красном фоне овального щита. Видимо, медведь когда-то был тотемным знаком его племени. Как догадываюсь по тому, что Эд Большой постоянно вертится, посматривает в ту сторону, где позади центральной фаланги расположился со своим небольшим отрядом букеллариев король франков Хильперик Второй, затянувшееся ожидание нервирует его. В то же время он не вправе покинуть строй, съездить спросить, в чем дело, потому что в любой момент может прозвучать сигнал атаки, поэтому послал гонца.

Меня тоже нервирует ожидание. Я слажу с коня, благо стою с краю, отливаю на высокую желтую пшеничную стерню, пока не сильно общипанную и затоптанную. Сухая серо-черная земля жадно впитывает светло-желтую жидкость. В метре от меня начинаются кусты, еще не растерявшие листья, перед которыми вкопан в землю прямоугольный светло-коричневый столбик из ракушечника с выбитой в середине передней грани римской цифрой пять (V), видимо, межевой знак. Когда сажусь на Буцефала, замечаю, что возвращается всадник, которого Эд Большой посылал к Хельперику Второму с, наверное, вопросом, когда пойдем в атаку? Судя по тому, что посыльный не спешит, ответ везет невразумительный. Вскоре от впередистоящих доходит до нас известие, что пехота нейстрийцев отказывается идти в бой.

Оно, видимо, взбесило нашего сеньора, человека горячего, потому что привстал на стременах, благодаря чему оказался выше остальных почти на метр, повернул голову влево назад и проорал во всю мощь своих голосовых связок:

— Вперед! В атаку!

Его приказ сразу продублировал трубач, стоявший позади — выдул одиночный протяжный высокий звук. Сигналов у аквитанцев всего три: один продолжительный — в атаку, три коротких — отступаем и что-нибудь смешанное из четырех-пяти звуков — большой сбор. Явно последователи еще не родившегося Оккамы: не создают сущности без необходимости.

Я тоже оборачиваюсь и напоминаю воинам своего отряда:

— Следовать за мной, не отставать!

Привычная толчея на старте, потом построение растягивается и растекается в левую сторону. Лошадей переводят в галоп. Так им будет труднее остановиться, когда увидят препятствие на пути, и удар будет сильнее. На левом вражеском фланге только пехота, ощетинившаяся длинными толстыми пиками, специально изготовленными для отражения кавалерийской атаки. Остановить этим оружием разогнавшегося коня не смогут, но убьют его и смягчат удар. Королевская дружина врезается в пехотный строй и буквально сносит первые шеренги. Я слышу, как трещат ломающиеся древки, ржут от испуга и боли лошади, орут от страха люди…

Мой отряд по самому краю, вдоль кустов, огибает свалку, скачет дальше. Я замечаю удивленный взгляд пехотинца-австразийца, мимо которого проскакал. Он собирался повернуть пику в мою сторону, но понял, что проеду мимо, передумал. Проскочив мимо дюжины или больше кривых шеренг вражеской пехоты, вырываемся на оперативный простор. Впереди довольно чистый, почти без кустов, спуск с холма, за ним поле с пшеничной стерней и следующий холм, на котором вражеский лагерь. Между шатрами стоит сотни две слуг и воинов, сказавшихся больными, которых оставили присматривать за барахлишком. Увидев мой отряд, они какое-то время тупо пялятся, стараясь понять, свои или чужие? Потом делают вывод, что сражение проиграно, и начинают разбегаться.

Я подскакал к самому большому шатру из темно-красной, навощенной ткани, стоявшему на самой вершине холма. Прямо перед носом моего коня оттуда выскочили три слуги или раба и рванули вниз по склону, подальше от беды. Если это рабы, у них есть шанс стать свободными. Если еще и сообразительные, прихватили что-нибудь хозяйское, то и богатыми. Я привязал коня к растяжке, зашел в шатер.

Внутри был довольно сильный запах ладана, будто, как в церкви, здесь совсем недавно прошелся поп с дымящим кадилом, провел каждение. Обстановка довольно скромная — четыре кровати, большой сундук, стол и две лавки возле него. При этом кувшин, на треть заполненный хорошим белым вином, блюдо с несколькими маленькими кусками холодной говядины и четыре кубка на столе были из серебра, причем металла на них не пожалели. У франков вообще склонность к тяжелой посуде. Наверное, чтобы было, чем возразить оппоненту во время застолья. На сундуке лежали две красные туники и плащ из куницы с верхом из толстой темно-красной шерстяной ткани, а внутри — всего два мешочка с золотыми триенсами, по сотне в каждом. Видимо, дела у Карла Мартелла не ахти, и это сражение ему надо выиграть кровь из носа.