Сладкий грех. Падение (СИ) - Mur Lina - Страница 56

— Ну, тогда следует пройти лечение. Нельзя заставлять человека делать то, что он не хочет. Это насилие. Это не лучше того же изнасилования. Это причиняет сильную боль и разрушает человека. И твой отец хочет разрушить тебя. Так отцы не поступают со своими детьми, хотя что я могу знать, моего, вообще, убили и я не знаю, что бы он сказал, если бы увидел меня сейчас, — пожимаю плечами и бросаю на Слэйна быстрый взгляд.

— То есть ты не простишь человека, если он обманом заставил тебя быть с ним? Я имею в виду, ты не найдёшь прощения для человека, который хотел для тебя лучшего, по его мнению? Может быть, это было ошибочно, но плохого он точно тебе не желал.

— Смотря что он сделал. Если он поступил, как твой отец, то нет. Меня отворачивает это от людей и ещё больше заставляет думать, что они всё дерьмо, и им нельзя верить.

— А как же любовь? Ты же хочешь влюбиться, Энрика.

— Ну и что? Любовь любовью, а подчинение исключительно мужским желаниям категорично вызывает отвращение. Как так, вообще, можно? Человек настолько высоко ставит свои желание другой личности, что забывает — рядом с ним живой человек, и он причиняет ему боль. Хотя так поступают все, но всё же. Это правильно?

— В некоторых случаях, да. Когда человек совершает ошибки и ему требуется помощь, но он не хочет принимать её из-за своей гордости и упрямого характера.

— Эй, ты что, сейчас обо мне? — Возмущаюсь я.

— Именно, Энрика. Я всегда говорю и думаю о тебе.

— Так, Слэйн, я отказываюсь от помощи, потому что не имею на неё право. Я не приму деньги и что-то другое, потому что это называется проституцией. Я с тобой по собственному желанию и точка, — зло складываю руки на груди.

— А если я буду поступать, как мой отец? Если я буду другим?

— Это произойдёт уже после нашего расставания, так что меня это не касается. В моей памяти останешься ты таким, каким я тебя вижу сейчас. А ты что, решил взять ведение бизнеса отца на себя?

— Мне придётся это сделать когда-нибудь. Таковы правила. При передаче главенства в семье старшему ребёнку передаётся управление всеми бизнесами семьи. Это обычно случается после свадьбы или чуть позже, когда глава семьи решит отойти от дел и жить на дивиденды.

— Хорошо, что мы уже расстанемся. Не хочу смотреть, как ты низко упадёшь, — кривлюсь я.

— Для других это вознесение.

— Для меня это разрушение. Каждый должен иметь право выбирать тем, чем ему заниматься. Ты получаешь удовольствие, создавая программы, а не стравливая двух придурков, чтобы поставить деньги на то, кто выживет после мордобоя. Это отвратительно.

— У нас не только клубы, Энрика.

— Без разницы, — передёргиваю раздражённо плечами. — Это косвенное убийство. Ты хороший человек, Слэйн. Твой отец хочет тебя запачкать своими грехами, и они точно не будут приятными.

— На самом деле именно грех вызывает приятные эмоции.

— Воровать и убивать. Серьёзно? — Вскидываю шокировано брови.

— Секс вне брака тоже считается грехом. Похоть. Разврат. Гнев. Зависть. Чревоугодие. Унынье. Алчность. Гордыня. Скажешь, что не испытывала ни одного?

— По идее я изначально уже грешна. Все люди имеют первородный грех, так что неактуально. Я говорю про другое. Это грехи, которые можно исправить. А есть ведь смертные грехи. Убийство. Насилие. За это твой отец будет гореть в аду, — выплёвываю с ненавистью я.

— Ты уверена, что мы уже не в аду, Энрика? Разве всё это не похоже на чистилище? Посмотри, люди предают, обманывают, изменяют, убивают, воруют на каждом шагу. Они все живут в грехах.

— Тогда в чём суть рая? Где он? После смерти? Если так, то я готова сдохнуть прямо сейчас, — фыркаю я.

Слэйн странно ухмыляется и останавливает машину. Я озадаченно оглядываюсь. Мы стоим на мосту.

— Почему мы здесь? — Удивляюсь я.

— Смерть не так далеко, как ты думаешь, Энрика. Выходи из машины, — холод в голосе Слэйна парализует меня.

Я испуганно озираюсь по сторонам. По серой и грязной дороге, покрытой слякотью, проносятся машины, пока Слэйн ведёт меня к середине моста по такому же вязкому тротуару. Грязь и мокрый снег разлетаются от наших быстрых шагов в разные стороны, а тёмное небо играя серо-синими тонами надавливает над нами. Слэйн останавливается прямо по центру и отпускает мою руку.

— Зачем мы пришли сюда? — Сдавленным шёпотом спрашиваю его.

— Ты хотела увидеть смерть в лицо. Вот она, Энрика, — он спокойно показывает пальцем на тёмную воду под нами.

— Не понимаю, — хмурюсь я, а сердце рвётся из груди от высоты моста. Я не любительница высоты.

— Я видел больше дюжины самоубийц, которые прыгали с этого моста. Некоторые из них выплывали и понимали, что ещё хотят жить, но не справлялись с судорогами и тонули. Другие падали головой вниз или спиной, ломая позвонки и умирая моментально.

— И ты смотрел на это? — Ужасаюсь я. — Ты им не помог?

— Нет. Это был их выбор не мой. Некоторые из них умирали от неразделённой любви, от предательства своих мужей, от долгов, от совершённых преступлений. В газетах потом писали про них и про найденные тела.

— Но почему ты им не помог? Почему просто смотрел? Зачастую самоубийцам нужно плечо, на которое можно облокотиться, да и то ненадолго, — я в шоке перевожу взгляд на воду, а потом снова на Слэйна.

— А почему я должен был?

— Потому что ты человек. Потому что так поступают люди.

— Но люди дерьмо, — замечает Слэйн.

— Да… но ты ведь нет.

— Точно?

Я открываю рот и закрываю его. Уже не знаю. Смотреть на то, как умирают люди, страшно и чудовищно. Умирают по чьей-то воле, потому что они неосознанно идут порой на этот шаг. Они потеряны. Они не знают, что им делать дальше.

— Сейчас ты в смерти тоже не видишь угрозы? Не боишься её, Энрика? Не готова противостоять ей, а позволить другим решать за тебя? Насколько я помню, после больницы и жестокого избиения, после нескольких изнасилований, потери всей своей семьи, ты всё же боролась против смерти и выбрала выживание.

— Да, но при чём здесь это? — Непонимающе мотаю головой.

— Притом, что ты осуждаешь других людей, не зная их. Ты берёшься судить о людях, делая вывод на данный момент, но ты не можешь точно быть уверена, что тот человек, которого ты видишь, именно такой, какой он есть на самом деле. И если я скажу тебе, что у тебя нет выбора, и я не оставлю тебя в покое, я уничтожу тебя, я порабощу тебя, если ты вернёшься ко мне или если ты сделаешь шаг в сторону, но дам выбор решать смерти, хочет ли она забрать тебя, то что ты скажешь?

— Ты больной, — цежу я. — Это не смешно.

— Я не смеюсь, Энрика. Ты часто говоришь, что тебе плевать на всё вокруг. Тебе ничего ни от кого не нужно. Ты не боишься смерти. Ты не боишься холода и голода. Ты выживаешь своими силами, отвергая руку помощи. Ты пережила достаточно в прошлом, чтобы думать, что люди дерьмо, так оно и есть, но, — Слэйн поднимает палец и стучит им по металлическому ограждению, — готова ли ты быть верной своим словам? Ты легко представляешь себя мёртвой, не замечая, что причиняешь боль другим. Ты оскорбляешь их, считая, что тебе позволено, потому что у тебя была паршивая жизнь. Ты бьёшь тех, кто рядом с тобой и заставляешь их защищаться. И однажды ты уже здесь стояла, не так ли?

У меня всё внутри леденеет. Я шарахаюсь от Слэйна, но он резко хватает меня за руку и толкает к перилам.

— Ты стояла здесь. Прямо на этом месте. И ты думала о том, чтобы умереть, я неправ? — Рычит он мне на ухо, прижимая меня к перилам.

— Отпусти меня…

— Ты пришла сюда в одну из тех долгих ночей, когда тебе приходилось работать, а не спать, как другим. Ты стояла здесь, а я наблюдал за тобой, пытаясь понять, что же творится в твоей голове. О чём ты думаешь, раз решилась на подобное? Я видел тебя, потому что это моё место, чтобы подумать. Я сюда прихожу часто, наблюдая за тем, как люди сами лишают себя выбора. Они сдаются вместо того, чтобы бороться. И своими словами сегодня про грёбаную смерть, ты напомнила мне очень важный вопрос, который я хотел задать тебе. Какого, мать его, чёрта, ты хотела покончить со своей жизнью в ту ночь?