Идеальный герой - Джеймс Саманта - Страница 26

• Предыдущая
• 26/51
• Следующая

Он погладил ее по волосам.

— Ты знаешь, чего я хочу? — спросил он мягко. Джулианна, не отрываясь, смотрела на него. Его глаза были прекрасны. Словно хрустальные, они светились на бронзовом лице. В них были и свет, и тени, и жар желания.

Ее сердце бешено билось, пойманное в силки прекрасных глаз, на дне которых плясали золотые искорки. Она покачала головой.

— Все эти ночи ты, Джулианна, спала рядом со мной, а я лежал без сна и представлял тебя обнаженной. Я пытался представить, как это было бы — чувствовать твои теплые бедра, прижатые к моим. Между моими. Я хочу опрокинуть тебя на спину. Здесь. Сейчас. Я хочу трогать тебя. Чувствовать твое теплое и влажное тело. Целовать тебя. Ласкать языком. Везде, Джулианна. Везде.

Дрожь пробежала по ее телу. Все было как в тумане. Жаркие слова. Страстные слова. Она почти верила в то, что он говорил… Но нет. Конечно, нет. Конечно, он не мог испытывать к ней такие чувства.

Он смотрел прямо ей в глаза, точно хотел заглянуть внутрь ее.

— Это шокирует тебя, моя дорогая?

Спазм сомкнул ее горло. Какое-то время она не могла говорить. «О Бог мой, он действительно…» Она облизала пересохшие губы.

— Ты считаешь, что должно? — спросила она еле слышно.

— Может быть. — Он поймал ее руку. — Я весь горю, — шептал он. — Весь, но особенно здесь.

Его пальцы сжали ее. Он повел их ниже… ниже, пока они не легли на вздувшуюся плоть.

— Джулианна, я сгораю от желания. Мое тело в огне, мое сердце в огне.

Джулианна смотрела на него во все глаза. Он был серьезен и полон решимости. Сейчас ее сердце, казалось, перестало биться. Она ощущала увеличивающуюся выпуклость под своими пальцами — меру его нужды в ней. И это заставляло ее глаза расширяться, а ее сердце трепетать.

— Я чувствую то же самое, — совсем тихо проговорила она.

Дейн тяжко вздохнул. Ее глаза сияли, синие и решительные. Он заставил себя остановиться. Убрав ее руку, он пробормотал проклятие. Было невыносимо трудно видеть ее такой, почти обнаженной, потому что под тонкой тканью угадывалось прекрасное тело.

— Господи, Джулианна, тебе не следует так говорить!

Ее сердце вздрогнуло.

— Почему не следует? — прошептала она. Его смех показался ей недружелюбным.

— Ты не облегчаешь мне задачу. Я пытаюсь сохранить благородство.

Острая боль сдавила ей горло.

— Только благородный человек мог лежать рядом со мной много ночей и не… — Ее голос смолк, а глаза выразили то, что она не смогла произнести.

Его взгляд сверлил ее.

— Джулианна, — сказал он, скрипнув зубами. — О Господи!

Его рот, темный, жаждущий и ненасытный, прижался к ее губам. Когда он целовал ее, весь мир рушился под ее ногами. Ну и пусть он делал с ней то, что делал. Этот мужчина понимал ее, как никто другой. Да, он, казалось, хорошо знал, что ей нужно. Как сильно она нуждалась в том, чтобы ее оберегали и защищали. Чтобы в ней нуждались.

Кто она, уже не имело значения. И ей было все равно, кем он был.

Сейчас имела значение только его неутоленная страсть, которую она ощутила в его поцелуе. Неистово прижимая ее к себе, он без всякого усилия поднял и понес Джулианну к кровати. Она уцепилась за него. О протесте не возникло и мысли. Ей нужно было, чтобы в ней нуждались. Она нуждалась в нем, потому что он нуждался в ней.

В нетерпении он содрал с себя одежду, отшвырнул брюки и лег рядом с ней. Его широкие плечи заслонили свет от огня. Освобожденный от одежды, он казался еще больше.

Не в силах сдержаться, Джулианна прильнула к нему. Ее руки легли ему на обнаженную грудь. Она ощущала его тепло и силу. Кожа у него была горячей, как огонь. И ей вспомнилось, как он сказал:

«Я сгораю от желания. Мое тело в огне, мое сердце в огне».

В горле стало странно сухо. Их губы встретились. Слились. Его рот открылся шире, и он поцеловал ее так жадно и крепко, словно она получила ожог. Ее сердце билось так сильно, что ей было трудно дышать. Смуглая рука скользнула под ее платье-рубашку, пальцы один за другим сомкнулись на ее ягодицах. Сердце у нее остановилось. Он подтягивал ее бедра к своим, в пространство между ними. На мгновение увидев его возбужденную плоть, она перевела глаза на его лицо. Она боялась взглянуть на орудие его страсти, но могла чувствовать его. Сильная рука, обнимающая ее спину, крепко прижимала ее к нему, и она болезненно ощущала то, что находилось между его бедрами… Особенно внутри. Твердый и властный. И такой мужской.

Ей не хватало воздуха.

Дейн приблизил к ней свое лицо. Его пальцы погрузились в ее волосы, их глаза встретились.

— Ты боишься? — Его голос был низким и напряженным.

Она отрицательно покачала головой, ее глаза увлажнились.

— Не тебя, — доверчиво сказала она.

Что-то сверкнуло в его глазах. Что-то похожее на удовлетворенность. Он легко коснулся ее губ.

— Я хочу видеть тебя, — шепнул он в уголок ее рта. — Всю тебя, моя любимая. Всю тебя.

Она понимала, что он делает. Это было путешествие в мир страсти, и он будет ее проводником. Но этот первый шаг должна сделать она.

Она села, чувствуя, что сердце переместилось к горлу, и взялась за подол сорочки. Шелест ткани… И она обнажила свое тело.

Наверное, она обнажила и свою душу.

Она не двигалась и кожей чувствовала его взгляд, медленный, оценивающий, обжигающий. Под этим взглядом грудь ее налилась и сделалась твердой. Огонь полыхал в ее крови.

Это не должно было произойти по многим причинам, но ни его, ни ее, казалось, уже ничто не заботило. Она предложила себя ему. В дальнем уголке ее сознания оставалось изумление. Ошеломленность собственной смелостью. Ну и пусть! Лондон остался далеко. Они были одни. Никого рядом, только два человека — он и она. Они могут делать все, что хотят. Никто не увидит, никому до этого нет дела. Никаких сплетен, намеков, ехидных замечаний. Некому шептаться за спиной, бросать сострадательные взгляды, которые она ненавидела всей душой. Не надо беспокоиться о том, что подумают другие. Только ее желание имело значение.

Запреты, налагаемые обществом, здесь не действовали. Она сама устанавливала правила. Они устанавливали правила. Здесь, с Дейном, все было другим. Она была другой. Ее сотрясала дрожь неудовлетворенного желания. Она хотела узнать то, чего никогда бы не смогла узнать при других обстоятельствах. От этого она становилась отчаянно смелой. Она не узнавала себя.

И она хотела позволить себе эту вольность. Она жаждала быть безрассудно смелой, раскованной, отдаться своим желаниям, быть такой, какой она никогда еще не позволяла себе быть.

Поэтому она не оставила себе времени на рассуждения. А еще ей вдруг показалось, что здесь, в этом домике, рассуждения были излишни. Здесь, с Дейном. Потому что, когда он дотрагивался до нее, когда он целовал ее, время, пространство и весь мир превращались в ничто. Ее переполняли новые ощущения. Ощущения, никогда прежде не испытанные. Она радовалась жизни, как никогда раньше, и чувствовала себя свободной.

Дейн тоже сел. Кончиком пальца он слегка провел вокруг одного соска, и, прежде чем она трепетно вздохнула, он уже ласкал второй сосок. А когда на грудь легли его источающие тепло ладони, дрожь пробежала по всему ее телу. Он ласкал ее соски с величайшей нежностью.

— Восхитительно, моя любимая Джулианна, совершенно восхитительно.

Глубокий, богатый оттенками голос гипнотизировал ее почти так же, как и руки на ее груди. Смуглые, очень мужские руки. По телу ее бегали мурашки, особенно в верхней части груди.

Вдруг он изменил позу, наклонился и взял один сосок в рот. Его язык жадно извивался. Он сосал, как голодный ребенок. Ощущение было невыразимо сладостным… нет, почти непереносимым. Задыхаясь, она ухватилась за его сильные плечи. Она сделалась слабой и как будто лишилась костей, смутно думая, что тает. Тает внутри и снаружи. Ее руки сами собой подлаживались под контуры его плеч.

Он подхватил ее, когда она скользнула вниз, и прижал к себе. Ее глаза, влажные и удивленные, синие, как ясное небо после утреннего дождя, были полны нежности. Гримаса, исказившая его лицо, выражала и боль, и наслаждение. Он скрипел зубами, ощущая себя между райским блаженством и черными глубинами ада. Ее рот, оказавшийся напротив ее губ, был таким соблазнительным! Ее тело, тонкое и податливое, обнаженное, возбуждало его так, что он едва мог все это вынести.

• Предыдущая
• 26/51
• Следующая