Пионерский гамбит (СИ) - Фишер Саша - Страница 12

Но в финал вышли два названия, между которым разгорелась нешуточная баталия. «Апельсин» и «Прометей». Прометей, кажется, предложила Чичерина.

Проголосовали, «Прометей» победил с перевесом на пару голосов. Снова поспорили, но уже скорее убеждая несогласных, что «Апельсин» — это для самого старшего отряда как-то неавторитетно. А вот «Прометей» звучит стильно, сильно и серьезно. И оригинально, вряд ли кто-то еще так назовется. А то были бы, мол, как инкубаторские, «Миру мир, войны не нужно, вот девиз отряда дружба».

Честно, я даже ушам своим не верил. Буквально в самом начале сбора все выглядело так, будто договориться эти подростки никогда не смогут. Будут гнуть свою линию, или прогнуться под напором какой-нибудь Коровиной или Прохорова. Ну, то есть может кто-то и прогнулся и отсиделся, но активных участников обсуждения хватало, точки зрения аргументировали, и аргументы были вполне достойные, а не уровня «дурак — сам дурак». Интересно, это мне так повезло, или пионерская организация и правда как-то ловко дрессировала из подростков договороспособных людей?

Правда, как только все организационные решения были приняты, все вернулось на круги своя.

Марчуков отобрал у Самцовой панаму, напялил ее на голову и принялся ходить, виляя задом. Коровина зло сверкала глазами то на вожатую, которая вроде приободрилась и больше не выглядела испуганным кроликом перед стаей удавов, то на меня. И активно шепталась с подружками.

А я пытался запомнить соотрядников, но лица их пока никак не укладывались в голове. Коренастый очкарик со скобкой на зубах, кажется, Кузин. А рыжая девчонка с двумя хвостиками и щелью между передними зубами — Аникина. Они сидели рядом, не то сложившаяся парочка, не то друзья с детского сада. Белобрысый толстячок, рядом с которым я стоял на построении — Сережа Татьянин. У него довольно противный писклявый голос.

К моменту торжественной линейки ощущение шпиона в чужой стране достигло какого-то критического значения. В форме я чувствовал себя как в маскарадном костюме, девушки в коротеньких юбочках, белых рубашках, галстуках и пилотках смотрелись, будто чья-то ожившая эротическая фантазия. В форме как по мановению какой-то волшебной палочки (барабанной, не иначе!) даже вальяжные разгильдяи, вроде Мамонова со свитой, как-то приосанились и перестали ходить как авторитеты «на раене». Прохоров деловито ткнул пальцем в кудрявого высокого парня и скомандовал ему бежать в ленинскую комнату за знаменем. Тот отсалютовал и умчался. Кажется, что все, кроме меня, точно знали, что нужно делать.

Так что я старался просто не путаться под ногами, стоять с одухотворенным лицом и думал о коллективном разуме.

Когда первая паническая волна «Я шпион! Сейчас меня разоблачат и сдадут в КГБ» отпустила, и я смог соображать здраво, я понял, что коллективный разум тут, конечно же, ни при чем. Просто имеют место воспитанные и вбитые за много лет привычные действия. Они же с первого класса строевую подготовку тренируют. По команде «Отряд, стройся!», они даже если спали, моментально выровняются в идеальную линию и расправят спину.

Прохоров прошелся перед строем, уперев руки в бока.

— Значит так, ребят! — сказал он веско. — Я тут посмотрел на тех парней из спортотряда. Это настоящие звери! Чтобы их победить, нам придется очень сильно постараться. Так что на зарядку все как штык, тренировки не пропускать! А теперь на первый-второй рассчитайсь!

— Первый!

— Второй!

— Первый!

Вот уж не думал, что мне вообще когда-нибудь в жизни пригодится стровая после армии. Пришлось по-быстрому вспомнить, какие действия требуется совершить при команде «В две шеренги стройся!»

Левой шаг назад, правой — вправо, смотреть в затылок номера первого. Сейчас это оказались две косички, сложенные каральками и украшенные белыми бантами.

А еще мне постоянно хотелось проверить, не сползла ли эта дурацкая пилотка. Но я крепился. Шагал, стараясь по возможности попадать в ногу. С одной стороны, я помнил, как ходить строем, с другой... Да блин! Когда Советский Союз рухнул, хождение строем стало чуть ли не мемом, этаким маркером, означающим ужас тоталитарного режима и уравниловку. И сейчас, шагая левой-правой, мне приходилось продираться через это вот сопротивление. Внутренний голос орал что-то неразборчивое, будто я не на праздничное открытие смены пионерлагеря шагаю, а, как минимум, в однополой оргии собираюсь поучаствовать.

Потому что я не же не просто шел строем. Я шел строем в Советском Союзе! А это же... Это... В общем, объяснить себе, что «это» я не мог. Исподтишка поглядывал на остальных, но было не похоже, чтобы этот чеканный шаг в ногу вообще хоть кого-то напрягал. Некоторые сбивались, некоторые ловили ворон, глазея по сторонам. Для них это была очень естественная штука.

Наверное из-за того, что голова моя была занята всей этой неожиданно выползшей из подсознания пургой, я прослушал речь директора лагеря — высокой и худой пожилой дамы с такой высокой и объемной прической из рыжих волос, что казалось, что ее тонкая шея должна вот-вот сломаться. Очень уж большой казалась ее голова над узкими плечами.

Я прослушал имена инструктора по физкультуре, по плаванью, старшей пионервожатой, еще каких-то должностных лиц, которые стояли в рядочек перед трибуной. Попытался вспомнить, как называется в лагере место для проведения линеек, но в голове почему-то крутилось только слово «плац», но его явно так не называли.

Чуть не забыл поднять руку в салюте, когда два вызванных к флагштоку пионера взялись тянуть за трос, и красное полотнище поползло вверх под тревожную барабанную дробь. Если бы мой сосед меня в бок локтем не ткнул, я бы и не вспомнил.

На ужин давали тушеную капусту, мясо с подливой, ватрушку и компот. В других обстоятельствах я может даже скривился бы от разваливающейся в кашу капусты, но тут придираться не хотелось, так что слупил все до крошки и даже был готов попросить добавки. Но в этот момент поднялся Прохоров, подошел к торцу стола и навис над нами всем своим немаленьким ростом.

— Значит так, отряд! — он уперся кулаками в бледно-голубую поверхность столешницы. — После ужина не разбредаемся, нам с вами надо выбрать актив и начинать готовить завтрашнее выступление отряда. Новенькие! Если вы поете, танцуете, играете в шахматы или футбол, бегом ко мне и доложить. Да не сейчас, торопыги! В отряд вернемся, там я сяду в свое председательское кресло, и доложите!

— А у нас в отряде нет кресла! — крикнул очкарик со скобкой, как его там... Кузин.

— Значит тебя на четвереньки поставлю и сяду сверху, — заявил Прохоров. — А Шубина сзади поставлю... Хотя нет, Шубин костлявый, неудобного будет. Татьянина лучше.

— Эй, а что сразу Татьянин?! — раздался писклявый голос Сережи.

— Так, все, прекратили балаган, доедаем, посуду сдаем и бегом в отряд!

Шагая от столовой к отряду, я понял, что у меня перегруз. Слишком много впечатлений, хотелось смыться куда-то хотя бы на пару часов, чтобы отдохнуть от общества. Не могу сказать, что мне кто-то конкретно здесь не нравился, разве что Верхолазов вызывал какие-то неприятные чувства. Остальные, включая Мамонова с его верными миньонами и агрессивную халду Коровину были более или менее понятны. А вот такого типа, как Верхолазов, я встретил, кажется, впервые в жизни.

А еще надо было посмотреть, что там за записи в тетрадке, но это можно было и отложить.

Я по-быстрому переоделся и собирался тихо улизнуть за угол корпуса, но вездесущий Прохоров ухватил меня за футболку как раз в тот момент, когда я почти скрылся.

— Крамской, ты куда? — грозно спросил он.

— Я... эээ... в туалет! — быстро придумал я стопроцентную отмазку.

— Слушай, я тут вот что подумал, — сказал он, подтаскивая меня ближе к себе. — Ты так хорошо про демократию и выборы выступил. Может мы тебя в совет дружины заседать отправим? Там нужны такие подкованные, которые могут, если что, свое мнение отстоять.

— Ээээ... Ну... — я начал приплясывать, всем собой показывая, что мне сейчас не до разговоров.