Сливовое дерево - Вайсман Эллен Мари - Страница 3

Сама не зная почему, при виде этой картины Кристина испытала смешанное чувство досады и любви. Она никому бы в этом не призналась, но временами знакомый уклад жизни казался ей скучным и слишком уж предсказуемым. С той же неотвратимостью, с какой день сменяется ночью, в конце месяца все жители соберутся на городской площади на осенний винный фестиваль. А весной, первого мая, там обязательно установят майское дерево и начнется праздник выпечки. Летом же здание ратуши и фонтан на рыночной площади зарастут виноградной лозой и плющом, а девушки и юноши нарядятся в красно-белые костюмы, чтобы погулять на празднике солеваров.

Вместе с тем Кристина ценила строгую красоту своей родины — холмы, виноградники, замки — и осознавала, что только здесь может чувствовать надежную защищенность любовью. Старинное швабское поселение, известное вином «Гогенлоэ» и соляными источниками, олицетворяло для нее дом и семью и навсегда вошло в ее кровь и плоть. Здесь она понимала свое предназначение. Так же как младшая сестра Мария и малолетние братья Генрих и Карл, она знала свое место в мире.

До сегодняшнего дня.

После внезапного появления Исаака на пороге ее дома она словно обнаружила разгадку карты спрятанных сокровищ или развилку на знакомой дороге. Свежий осенний ветер принес ясное ощущение наступающих перемен.

Не в силах усидеть на месте, она вскочила со скамьи и сорвала с ветки ближайшего дерева два блестящих яблока. Исаак тоже встал, и Кристина бросила ему одно из них. Юноша схватил аппетитный плод и сунул его в карман. Потом двинулся к ней, и она побежала вдоль рядов яблонь, придерживая длинные полы пальто.

Исаак с победным криком догнал ее, схватил за талию и стал кружить над землей, вращая снова и снова, будто она была легкой как пушинка. Испуганные овцы бросились врассыпную, а затем, тяжело дыша и настороженно глядя на людей, сбились в кучу под дубом на краю сада. Наконец Исаак перестал крутиться. Кристина смеялась и пыталась вырваться, но он не отпускал. Когда она прекратила сопротивляться, он поставил ее на землю, крепко держа, пока она твердо не встала на ноги. Она заглянула ему в глаза; в груди ее пылал пожар, колени дрожали. Он завел ее руки ей за спину и сильнее прижал девушку к себе. Вдыхая его особенный, опьяняющий запах — свежей древесины, пряного мыла и сосны — и чувствуя на своих губах его теплое дыхание, она замерла в предвкушении.

— Мне не нужна Луиза, — прошептал Исаак. — Я отношусь к ней как к младшей сестре. К тому же она слишком любит селедку. От нее даже начинает попахивать рыбой, — он улыбнулся Кристине, и та опустила глаза.

— Но я тебе не ровня, — тихо проговорила она. — Мама говорит…

Исаак поднял ей подбородок и прижал палец к ее губам:

— Не имеет значения.

Но Кристина знала, что очень даже имеет. Возможно, не для нее и не для него, но рано или поздно неравенство даст о себе знать. Мать предостерегала Кристину, что глупо рассчитывать на взаимность юноши из обеспеченной семьи. Он был сыном состоятельного юриста, а она — дочерью бедного каменщика. Его мать выращивала розы и занималась благотворительностью, в то время как ее мутти мыла в доме Бауэрманов полы и стирала им одежду. Исаак двенадцать лет посещал школу и теперь учился в университете, предполагая стать врачом или юристом, он еще не решил. Сама Кристина в свое время с удовольствием ходила в школу и хорошо успевала, если только их класс не отправляли собирать поздний урожай с фермерских полей или не бросали на борьбу с колорадским жуком.

Оглядываясь назад, девушка вспоминала, как старательно училась, и усматривала в этом насмешку судьбы. Она лелеяла глупую надежду стать учительницей или медсестрой. Лишь в двенадцать лет девочка поняла, что ей не удастся даже закончить полный школьный курс. Ее родители, подобно большинству жителей города, не имели лишних десяти марок в месяц, чтобы платить за среднюю школу, а тем более — двадцати, не считая стоимости учебников, для оплаты обучения в старших классах. И она оставила мечты стать чем-то большим, чем хорошая мать и работящая жена. «Всяк сверчок знай свой шесток», — частенько говорила ома[9]. Но Кристина уродилась любознательным сверчком, и на своем шестке ей было тесно.

Пока она стояла за гладильной доской и крахмалила рубашки господина Бауэрмана, Исаак рассказывал ей о классической музыке, культуре и политике. Когда она работала в саду, он делился с ней впечатлениями от поездки в Берлин, где посещал оперный или драматический театр. Он описывал Африку, Китай, Америку так, словно видел их своими глазами, в красках рисовал картины природы и внешний вид местных жителей. Он бегло говорил по-английски и научил ее нескольким словам, прочел все книги в семейной библиотеке, некоторые даже дважды.

Еще одно препятствие на их пути состояло в том, что Бауэрманы были евреями.

Отец Исаака Абрахам был чистокровным евреем, мать — лишь наполовину еврейкой, выросшей в лютеранской семье. Никого не заботило, что они не придерживались иудейских обычаев. Горожане видели в них лишь евреев. И любой, кто принадлежал к нацистской партии — хотя иногда было сложно сказать, кто принадлежал, а кто нет, — относился к ним как к людям второго сорта. Исаак объяснял: отец хотел бы, чтобы дети приняли его религию, но мать не привыкла следовать чьим бы то ни было правилам. Она чувствовала себя настолько же еврейкой, насколько и лютеранкой и потому считала, что сын и дочь должны самостоятельно выбрать вероисповедание, когда достаточно повзрослеют. Но нацисты презирали всех евреев поголовно, и Кристина понимала, что их с Исааком принадлежность к разным религиям станет в городе предметом сплетен.

— Почему ты загрустила? — спросил Исаак.

— Вовсе я не грущу, — откликнулась Кристина, пытаясь улыбнуться.

Тогда он приблизил свои губы к ее губам и поцеловал ее, и у Кристины перехватило дыхание.

Спустя несколько блаженных мгновений он отстранился, часто дыша.

— Говорю тебе, — убеждал он, — Луиза знает, что я к ней равнодушен. Мы с ней посмеиваемся над усилиями родителей поженить нас. Она знает о моих чувствах к тебе и желает мне счастья. Я должен признаться: на самом деле я пришел к тебе сегодня, потому что отец разрешил мне привести на праздник девушку. И я буду выглядеть дураком, если ты откажешь.

Кристина не отрываясь смотрела на него широко распахнутыми глазами, сердце скакало в груди, как испуганные овцы, прыгавшие рядом по траве.

Декабрьский праздник у Бауэрманов был значительным событием. В этот день в их доме собирались представители местных властей, уважаемые люди города, юристы, а также влиятельные лица из соседних городов. Кристина не была знакома ни с кем из гостей — в ее круг общения входили заводские рабочие, фермеры, мясники и каменщики.

Но в прошлом году мутти позволила ей помогать на кухне, раскладывать дорогой сыр на тарелки со свежими овощами и черную икру — на узорное печенье. Относя блюда с закусками в зал, где официанты накрывали стол, Кристина была очарована красочным зрелищем, напоминавшим иллюстрации к волшебным сказкам. Звучала скрипичная музыка, искрящееся шампанское переливалось через края хрустальных бокалов. Мужчины в смокингах и женщины в длинных платьях с блестящим отливом вальсировали, словно паря над мраморным полом, как будто цветы вырвались из земли холодного зимнего сада и перенеслись в тепло ярко освещенного роскошного дома. Множество крошечных лампочек мерцали на балюстрадах и лепных украшениях, сияющие канделябры освещали богато убранные комнаты. В вестибюле возвышалась огромная, до самого потолка, ель, украшенная серебряными и золотыми шарами. Мутти приходилось неустанно напоминать дочери, что она пришла сюда работать, а не зевать по сторонам, — нечего таращить глаза, как очарованная глупышка-школьница.

И вот теперь Исаак предлагал ей стать его спутницей на самом большом празднике в городе — не сервировать бутерброды и напитки на серебряных подносах, но прийти в гости наравне со всеми этими женщинами в элегантных платьях. Его вопрос повис в воздухе, и Кристина не находила, что ему ответить. Словно подчеркивая ее замешательство, из долины внизу доносился мерный стук топора. Наконец пронзительный свисток поезда, прибывающего на станцию, вывел девушку из оцепенения.