Приключения сестры милосердия (СИ) - Порохня Светлана - Страница 22

Утром во время завтрака я поняла, что мой ночной подвиг не пошел мне на пользу. Мамки собрались втроем за дальним столиком в столовой и что-то горячо обсуждали, глядя на меня с непонятным выражением.

Из столовой мне удалось уйти без эксцессов, но когда часа через два я решила посетить отмытое дочиста отхожее место, меня там уже ждали. Снова навалившись на меня всей своей тушей, одна из мамок прошипела мне в лицо, брызгая слюной:

— А ну колись, падла! Кто ты такая, и откуда здесь взялась?!

Сомневаться в серьезности намерения мамок, выяснить, кто я мне явно не приходилось, делать было нечего, пришлось идти на контакт. Правда, я уже продумала, как буду вести себя в подобной ситуации, поэтому показала на свой рот левой рукой, отчаянно при этом, мотая головой из стороны в сторону, и старательно изобразила, как будто я что-то пишу правой.

— Она немая, — въехала, наконец, в ситуацию моя мучительница — а ну девки, принесите ей листок бумаги и карандаш…

Кто-то из мамок метнулся в коридор, через пару минут мне уже протягивали листок бумаги и карандаш. Я облокотилась на отмытый, (слава Богу!), подоконник, и написала

— Кто ты такая? — Она орала так, как будто я была не немая, а глухая.

«Знакомая вашего главного, учились вместе». Где учились, я предусмотрительно не уточнила.

— Что с тобой случилось, почему ты здесь? — Добившись первого ответа, она сбавила обороты.

«У меня любовник был, хирург. Его жена узнала, что мы встречаемся, она патологоанатом. Она мне отомстила, кольнула чем-то и в морг привезла, я там очнулась ночью, а там мертвяки кругом»…

— А ты чего? — агрессивное поведение сменилось явным интересом.

«Убежала», — тут я сделала вид, что сейчас упаду в обморок.

— Кончай ее мучить, видишь ей плохо совсем, — в туалет незаметно вошла одна из санитарок, работавших в отделении. — Отступись, девки, потом все нам расскажет. Пусть идет пока к себе, а то закинется, отвечай потом за нее…

Хорошо, что я все продумала заранее, ликовала я про себя уже в палате, а то неизвестно, чем бы все кончилось. Денис мне часто повторял «Будешь врать, учти, что твое вранье должно или полностью проверяться, или не проверяться вообще». Еще один его урок пошел мне на пользу, отметила я.

Но расслабляться было нельзя, и в этом я скоро убедилась.

В этот день мне захотелось погулять во дворе больницы. Было еще тепло, я запахнулась потуже в толстый больничный халат, и побрела вместе с другими пациентками обозревать местные достопримечательности, стараясь не проявлять явного интереса ко всему, что меня окружало.

Прогулкой сегодня командовала та самая санитарка, которая вошла в туалет во время моей беседы с мамками. Ей было около шестидесяти, и на фоне остального персонала она выглядела даже интеллигентной, выгодно отличаясь короткой стрижкой покрашенных хной в красный цвет вьющихся волос и узкими, всегда поджатыми, накрашенными бордовой помадой губами. Я старалась не смотреть в ее сторону, поэтому отошла от группы женщин, вяло гуляющих по кругу вокруг неработающего то-ли фонтана, то-ли бассейна, и села на лавочку рядом с молоденькой девицей практически без волос, так коротко она была подстрижена. Какое-то время мы молчали, потом девочка тихо спросила:

— Ты новенькая?

Я кивнула, решив твердо держаться придуманной легенды.

— Осторожнее с ней, — девочка кивнула на санитарку, так занимавшую мои мысли, — она раньше охранницей на женской зоне работала, садистка…

Я опять кивнула. Вот значит, дело в чем, откуда в отделении взялась эта нетипичная для больницы иерархия. Ладно, посмотрим, что с этим делать дальше. В этот момент я обратила внимание на неопрятного бородатого мужчину, скорее, мужичка, который подошел к санитарке, внимательно следившей за женщинами на прогулке. Внезапно я встретилась с ним глазами, и сразу отвела взгляд, а потом долго вспоминала — где я видела похожий. Потом меня осенило. Так смотрит крокодил, когда сыт. Абсолютно ничего не выражающий взгляд смертельно опасного существа, вызывающий у потенциальной жертвы омерзение и страх. Страх за свою жизнь.

«Для одного дня многовато событий» — подумала я, и, сделав вид, что замерзла, пошла в свою палату, уже практически сравнявшуюся температурой с улицей из-за открытой форточки. Обед и ужин прошли без происшествий, а после ужина ко мне в палату пришел Слава.

Выглядел он уставшим и каким-то пришибленным. Оглянувшись, он тихонько прикрыл за собой дверь в палату, запер ее изнутри блестящим металлическим крючком, и, тяжело вздохнув, вытащил из пакета три апельсина, пачку печенья, батон, при виде которого у меня заурчало в животе, и кольцо краковской колбасы, которую при других обстоятельствах я бы есть ни за что не стала, но после жидкого и вонючего больничного супа мне даже в голову не пришло проявить разборчивость.

Наплевав на этикет, я отломила от колбасы здоровенный кусок, и с набитым ртом спросила Славу:

— Как дела? Узнал что-нибудь?

Слава кивнул, сел рядом со мной на кровать, и медленно начал чистить апельсин, видимо, собираясь с мыслями.

Второй кусок колбасы я ела уже не торопясь, тщательно пережевывая, отломив горбушку мягкого батона.

— Даже не знаю, с чего начать. — Слава положил очищенный апельсин на край тумбочки и тяжело вздохнул.

— Ну, начни с чего хочешь, не тяни. Узнал, где у нас в городе пересадку органов делают?

— Пару пересадок почки сделали в Центральной, в урологии. Но это разово, я узнавал. В принципе, мне мало что удалось узнать. Все молчат как рыбы…  — Видимо он имел в виду главных врачей больниц. — Только странное что-то творится в области.

— Что?! — Есть мне расхотелось, и я положила колбасу рядом с апельсином.

— Очень многих главных врачей поменяли, причем на их место поставили не замов, как было раньше, а «варягов» со стороны. Во-вторых, смертей много в разных районах, и все на вводном наркозе. И ты знаешь, что самое интересное?

— …

— Когда я спросил, какая у умерших была группа крови, на меня посмотрели как-то нехорошо. А потом ко мне подошел Семен Михайлович, главный врач Первомайской ЦРБ, и сказал, что все умершие были молодыми мужчинами, и у всех была редкая группа крови, третья и четвертая. Так что здесь ты попала в точку. Криминалом пахнет.

— Слава, но ведь пересадка органов разрешена законом. Какой может быть криминал?

— В том-то и дело. Законом разрешается брать органы у тех, у кого зафиксирована смерть мозга. А констатирует смерь мозга комиссия из трех специалистов — судебного медика, реаниматолога и невропатолога. Так вот. Если раньше решение принималось врачами больницы, где находился потенциальный донор, то теперь по приказу Департамента Здравоохранения эти люди назначены приказом и колесят по всей области. Понимаешь?

— То есть в любую больницу приезжают чужие врачи, констатируют смерть мозга, и могут забирать органы на пересадку? — В моем голосе звучало сомнение. Все это выглядело слишком чудовищно.

— Ты все правильно поняла. Чисто номинально они должны известить родственников, но вот тут и начинается самое интересное. По недавно принятому Закону о трансплантации родственники в случае их отказа по поводу забора органов должны выразить свое несогласие. Понимаешь, их никто не спрашивает, согласны они или нет. Если они сами заявят о том, что не хотят, чтобы их родственник стал донором органов, конечно, забирать органы никто не имеет право. Но дело в том, что их никто не спрашивает об этом! А в момент, когда близкий человек находится между жизнью и смертью, никто и не вспоминает о своих правах.

— Значит, если они молчат…  — до меня медленно начало доходить…

— Это истолковывается как их согласие. Ты слышала выражение «презумпция невиновности»?

— Конечно! — Я кивнула головой.

— Понимаешь, что это значит? — Слава смотрел на меня в упор.

— Более-менее…  мне что-то Денис рассказывал.