Приключения сестры милосердия (СИ) - Порохня Светлана - Страница 36

— Так в природе тоже активные вещества есть.

— Какие?

— Солнечный свет, роса утренняя, ветерок свежий… Есть и другое — противоположное: болото, кладбище, пепел. Да мало ли чего знахари используют, чтобы людей лечить.

— А погубить они людей могут?

— Могут. — Она разговаривала со мной как с ребенком маленьким. — Да только отвечать за это всегда приходится…

— Как это?

— Ну как, допустим, просто человека сгубить — это грех великий. А если человек этот ребенка убил, а доказательств его вины нет? Вот и идет несчастная мать к колдунье, просит, чтобы злодея наказала. Или вот тебе пример — пьет мужик в доме, бьет жену и детей насмерть. Жена его уже и руки на себя наложить хотела, да сын старший спас, из петли в сарае вытащил. Как тут негодяя не успокоить?

— Убить что ли?

— Да зачем же убивать? Бутылку водки на могиле неделю продержи, да пьянице выпить дай незаметно, он с одной рюмки мертвым сном спать будет.

— Здорово. А у нас вон, пьяниц кодируют, только толку мало.

— В твоей медицине толку вообще мало, потому как она не признает в человеке душу. Что толку тело лечить, если душа болеет? То-то, милая, ты кушай. Я потом тебя этому обучу, если захочешь. Только подождать придется — колдуньями после сорока лет становятся, когда женская сила убывать начинает.

— Ну, мне еще долго до сорока. Я собственно, к Вам за помощью приехала. Рассказать решила о своих проблемах, может, погадаете мне, поможете, а то не понимаю я ничего.

— Погадаю, но попозже, когда солнце сядет. А сейчас пойдем со мной, в огороде мне поможешь.

Перечить Татьяне Васильевне мне было не с руки, и я поплелась за ней в огород.

Но грядки полоть она меня не попросила, подвела к огромной черемухе в глубине участка, повернула к широкому стволу спиной, и сильно прижала позвоночник к твердой бугристой коре. Я вскрикнула от боли.

— Вот, видишь, злости и беды в тебе сколько накопилось. Прижмись посильнее, черемуха из тебя всю злобу вытянет. Раньше деревьям поклонялись, подарки несли, ленточки на ветках завязывали. А теперь забыли старые бабкины рецепты, а еще удивляемся, что народ болеет.

Как ни странно, мне стало легче. Дерево и, правда, вытянуло из меня недельную усталость.

— Вот, а теперь наклонись пониже, к земле, и ладони прижми к ней плотнее.

Я подчинилась. От неудобного положения к голове прилила кровь, но колдунья не унималась.

— Ты зло дереву отдала, теперь силу из земли вытягивай, учись. В земле сила небывалая, с любой работой справиться поможет.

— А теперь руки подними, встряхни ими как следует. Вдохни поглубже воздух, видишь, какой сладкий…

Я глубоко вдохнула, и у меня закружилась голова. Боясь упасть, я оперлась на ствол черемухи. В этот момент на меня обрушился поток ледяной воды, от неожиданности я завизжала.

Татьяна Васильевна улыбалась, держа в руках пустое ведро. И как я его не заметила?! Ну и шуточки у нее!

— Все, пойдем в дом, я тебя переодену, поспишь немного, а там и солнце сядет.

Удивительно, мокрая, с ладонями, перепачканными землей, с поцарапанным толстой корой позвоночником я чувствовала себя свежей и отдохнувшей. Интересно, как она это делает? Надо сюда с Денисом приехать как-нибудь, твердо решила я. Все мои страхи улетучились куда-то, мне казалось, что вот-вот и проблемы будут решены. Но я снова ошибалась.

После полуночи город замер. Перестали лаять даже дворовые собаки, которых было полно в гаражах неподалеку. В этой заполнившей мир тишине его шаги по коридору морга звучали особенно торжественно и зловеще. Открыв дверь в большую комнату, он поежился. Работал кондиционер, и здесь было довольно холодно. Карманный фонарик острым лучом выхватывал из темноты очертания мертвых тел, лежащих на высоких стеллажах вдоль стен комнаты. Посередине стоял секционный стол, покрытый жестью, на нем под свисающей простыней угадывались очертания человеческого тела. Не торопясь, он расставил свечи вокруг стола на кафельном полу, но зажигать не стал, сдернул простыню с трупа, и пристально вгляделся в лицо мертвеца. Несколько минут он стоял, разглядывая гримасу боли, которую, видимо, испытывал умерший в свои последние минуты. Потом вытащил из кармана халата коробок с серными спичками, и поджег свечи по очереди против часовой стрелки. Именно такая последовательность была важной в проведении этого ритуала.

Потушив карманный фонарик, он встал радом с трупом, опустив руки и прикрыв глаза. Пламя свечей металось из стороны в сторону, и от этого казалось, что мертвец шевелится. Наконец, он настроился и понял, что готов к проведению обряда, взял одну из свечей в правую руку, а левой открыл трупу глаза. Пристально, не мигая, он смотрел в широкие круги зрачков, втягивая в себя, как ему казалось, ту силу, которой обладал покойник при жизни. Он должен был увидеть в мертвых зрачках то, что этот могущественный и влиятельный человек видел в последние мгновения своей жизни. Но это опять ему не удалось. Тогда он взял холодные пальцы трупа в свои ладони, и, продолжая пристально смотреть в черные мертвые расширенные зрачки, попытался втянуть в себя могущественную и запредельную Энергию Смерти.

Как ни странно, неожиданные пятничные посиделки сломали невидимую стену между мной и коллективом. Придя на работу в понедельник чуть раньше, я на правах своей, пообщалась почти со всеми сестрами. Меня встретили радушно, и отправили одну(!) в подвал за стерильными биксами для операций в экстренном отделении. Я медленно спускалась по лестнице, сжимая в кармане больничной куртки небольшой сверток, маленький листок бумаги и короткий карандаш. Дома я тщательно продумала, что нужно сделать, чтобы хотя бы на несколько минут остаться одной в комнате. Следовало заглянуть хотя бы одним глазком в журнал, в котором операционные сестры расписывались, получая биксы для операционных. А по возможности, переписать на лист бумаги все количество стерильного материала, полученного оперблоком больницы на прошлой неделе. Мой план сработал на «отлично». Заведующая стерилизационной, крупная дама лет сорока, выскочила, как ошпаренная, за дверь, визжа на частоте, близкой к ультразвуку, когда наткнулась взглядом на дохлую мышь, лежащую перед ней на кафельном полу. Мышь я вчера достала из мышеловки в туалете общежития, тщательно завернула ее в плотную бумагу, а сегодня потихоньку достала из кармана и бросила на пол в стерилизационной. И только мне одной известно, что стоили мне все эти манипуляции с мышью.

Я быстро открыла журнал и переписала карандашом количество упакованных стерильных биксов, выданных в оперблок на прошлой неделе. Заведующая вернулась минут через пять, сопровождаемая двумя больничными рабочими. Но мышь уже лежала в моем кармане, завернутая в бумагу, поэтому я не стала слушать, чем закончится эта история, и, выбиваясь из сил, потащила три тяжелые круглые коробки к дверям лифта.

В операционной сегодня царил заведующий отделением. Я уже видела его в первый рабочий день в раздатке буфета. Заведующий отделением был похож, скорее, на барина, помещика, типа самодура Троекурова из известной повести А.С.Пушкина. Он был, несомненно, блестящим хирургом, его руки легко скользили по операционному полю, быстро и четко выполняя один этап операции за другим. Я невольно залюбовалась его работой, и это не осталось незамеченным.

— Интересуешься хирургией? — вопрос относился именно ко мне.

Я кивнула. Но заведующий уже забыл про меня и начал поддразнивать операционную сестру, подававшую ему инструменты:

— Мышка, а мышка, а чего у тебя глаза такие большие?

Окончание известного анекдота было довольно неприятным для медсестры, но она ничуть не обиделась и продолжала смотреть поверх операционной маски на заведующего с явным обожанием.

«С этой все ясно», подумала я. «Вторая жена хирурга»…

Операция закончилась довольно быстро, до конца рабочего дня оставалась куча времени, и я решила навестить паренька с саркомой бедра из пятой палаты. Но в пятой палате на кровати с высоким подголовником лежала пожилая женщина. Из правого подреберья у нее выходила тонкая пластиковая трубочка, наполненная желтым непрозрачным содержимым. Я все поняла и тихо прикрыла дверь.