Пламя моей души (СИ) - Счастная Елена - Страница 31

— Тяжко мне, Елица, — шепнул он, щекоча кожу. — Тяжко рядом с тобой. Любого гнать от тебя готов. И сам себя тоже.

— Ничего, очередная девица глупая в веси какой скрасит твои страдания, — процедила та.

И не хотела ведь признаваться, что видела его с Озарой давеча, а вот не удержалась. Рука Чаяна напряглась на миг, но снова расслабилась, спустилась по шее, скользнули пальцы по ключице. И странно, но прикосновения эти будто в онемение вгоняли. Бывает такое, что касается кто-то — и даже передёргивает внутри — до того дурно и гадостно. Как с Грозданом было. А тут… И не знаешь, как к тому относиться: корить ли себя иль поддаться на очарование мига.

— Оттого и случилось так, что мочи нет, — шепнул княжич, блуждая губами по коже у линии волос. — В глазах темнеет, как желаю тебя. А девицы, они как тряпица прохладная на лбу при лихоманке — только облегчают жар ненадолго. Ты права. И вправе винить меня за всё. Ты это хотела услышать? Чтобы душу всю наизнанку вывернул? Так ещё выверну, не пожалею.

— В глазах у тебя темно оттого, что ночь на дворе, — Елица всё ж высвободилась — и Чаян на удивление легко отпустил её. — Добрых снов тебе, княжич.

— Доброй ночи, княжна.

Горело ещё прикосновение его губ на виске, казалось бы, вполне невинное, да скрывающе за собой всю силу страшную жажды Чаяна. Которую княжич неведомо какой волей сдерживал. Он будто клинком раскалённым умел делаться вмиг, как доводилось к Елице притронуться — того и гляди взрежет, опалит до нутра самого. Кому польстило бы, а на неё страсть его только сумятицу нагоняла. Пришлось спешно возвращаться: спокойный, казалось бы, да с подоплёкой разговор с Чаяном хоть и оставил в душе вопросы и тревогу смутную, но отпустило напряжение — и усталость такая накатила неподъёмная, что хоть в сенях среди скарба домашнего падай.

Наутро тихо растолкала её Димина: оказалось, что та уже готова выходить, одета даже. Как не услышала Елица её сборов, непонятно. Боянка вон тоже спать продолжала на своём месте — так безмятежно — верно, устала накануне очень. Как бы тихо они ни пытались уйти, а всё равно проснулся Радим, поднял голову, всматриваясь сонно перед собой, вздохнул и сел. Димина тут же к нему подошла, оставив Елицу у двери. Обняла супруга нежно, что-то шепнула, указав на стол, где стояла, накрытая рушником широким, приготовленная утрення.

Не могла она с мужем и тут не попрощаться долго и ласково. Даже в груди где-то защемило от того, что сейчас, может, ему не так и плохо живётся — и не посмотри, что приворожен явно. И будет ли рад он освободиться, если всё же получится найти ту ниточку, что повязала ему травница, да оборвать?

Радим ещё раз обнял напоследок жену и вдруг поверх плеча её на Елицу посмотрел. Совсем не так безразлично, как поначалу, когда только приехали гости к его порогу. Не забыл он, видно, разговора их давишнего. А может, и думал над ним после — кто ж его душу замутнённую теперь разгадает?

Скоро вышли они с Диминой во двор, а там и по тропинке узкой, укрытой склонившейся к ней высокой травой — дальше, в густую неприветливую чащу. Вблизи жилья людского как будто расступались деревья, не теснились друг к другу, пропуская ласковый свет Дажьбожьего ока, к земле самой. А здесь, стоило только меньше версты пройти вглубь рощи осинной, как сменились они сначала соснами редкими, раскинувшими в стороны мохнатые ветви, а после и елями сумрачными, протягивающими бороды свои едва не к корням собственным.

Трава стала низенькой, совсем зачахнув в тени, присыпанная хвоей старой, пожелтевшей. Запахло со всех сторон грибами, только-то показавшими сморщенные головки над землёй. Дышало всё здесь сыростью промозглой, хоть где-то в вышине, за плотным пологом ветвей, сияло Око щедрое.

Тропинка, которой здесь, казалось бы, и быть не должно, всё вилась по буграм и колдобинам, по камням мелким, средь подтопленных низин и по пригоркам невысоким, за которыми ждало невесть что. Ещё слышалось со всех сторон явление жизни, что наполняла дремучую, заросшую, что брошенная лядина — бурьяном — чащу. Мелькнул в стороне рыжей стрелой олень быстроногий. Замер на миг среди кустов и посмотрел, вытянув стройную шею, на женщин, что продирались вперёд. Верещали сороки, перескакивали порой с ветки на ветку, почти оглушая своим звонким стрёкотом.

А после вдруг смолкли совсем птицы, будто не хотели даже они жить здесь, в дикой глуши. Потонул последний свет Ока в гуще ветвей — и стало зябко от сырости, что струилась по лодыжкам, словно пальцы холодные запуская под подол. А ещё хуже стало, тревожнее, когда расступился вдруг лес единым махом и увязли ноги едва не по щиколотки в рыхлой земле, чёрной, как будто до сих пор укрытой слоем набухшего влагой пепла. Вытянутый с запада на восток обгорелый шрам от прошедшего здесь когда-то пожара, открыл вдалеке очертания — размытые, но всё ж разборчивые — погибшего капища.

Димина приостановилась немного, отступила в сторону, давая Елице разглядеть всё издалека. И та почуяла сразу, ещё не приблизившись к святилищу, что не солгала ничуть травница: сила на этом месте ворочалась страшная, давняя, намертво выросшая в землю эту, в деревья кругом — могучие, может, ещё больше от того, что росли они рядом с ним.

— Пойдёшь дальше, или назад повернём? — будто в насмешку спросила Димина.

Да куда уж теперь назад поворачивать, хоть и не по себе становилось. Может, и правда Сердце всё ещё здесь хранится, да просто никто о том не знает? Может, ошибкой было обвинение в том, что Борила его забрал? Елица шагнула мимо травницы уверенно и пошла теперь впереди. Скорее хотелось узнать обо всём, что скрывает капище — неужто и оно не даст никаких ответов?

С усилием выдёргивая ноги из неверной земли, она шагала, не сводя взгляда с обугленных остатков идолов, что торчали среди выгоревшей пустоши, словно персты мертвеца, который хотел выбраться из своей могилы. И уже нельзя было узнать в них светлых Богинь, что дарили тепло и милость свою всему княжеству. Огонь уничтожил все черты ликов и знаки на столбах, вырезанные когда-то умело рукой. Между ними стоял недвижимо расколотый от жара надвое требный стол, весь в пятнах оплывшей копоти, которая, впрочем за столько лет дождей и снегов, что омывали его, не сошла с него полностью.

Елица остановилась перед ним, озираясь, путаясь в смутных, но явно окутывающих её ощущениях. Она провела ладонью по шершавому камню, жалея, что нет сейчас рядом Ледена — уж он-то, верно, смог бы помочь в них разобраться. Взгляд сам будто взлетел на вершину чёрного изваяния, что стояло в серёдке круглого святилища. Лада — это могла быть только она, ведь не зря здесь хранилось её Сердце, подаренное когда-то достойному вождю.

Словно сквозняком в душной комнате мазнуло по спине холодом едва заметным. Острым, тонким — сталью. Замах короткий, точный — Елица прянула в сторону и обернулась. Широкий клинок полоснул по груди, распоров рубаху и едва задев кожу. Вспыхнула жгучая полоса, потекла кровь горячая тонкой струйкой по ложбинке на живот. Елица отшатнулась, да недалеко: упёрлась в требный стол — и тот угрожающе качнулся, а после и обрушился, лишая опоры. С громким треском грянули камни на землю, заворочались, перкатываясь, скрежеща. Елица упала сверху на них, больно ударившись спиной. Да и вовремя. Димина взмахнула ножом снова, но промахнулась.

— Вижу, от матушки тебе многое досталось, княжна, — выдохнула натужно, цедя слова, будто душило её что-то невидимое. — Живы твоей мне надолго хватит.

Она шагнула вперёд, пока Елица пыталась встать с расползающихся под ней в стороны обломков.

— Попробуй возьми.

Она перекатилась, сжимая зубы: острые каменные края впивались в бока. Но натолкнулась на проворную травницу, которая успела встать у неё на пути.

— А и возьму. Сердце твоё возьму, а тебя в жертву здесь оставлю.

— Боги не требуют крови в жертву!

— Здесь всё поменялось с тех пор...

В лицо ударил сыпучий комок. Запечатал нос и глаза, попал в рот и облепил язык горечью. Елица вдохнула — и стало только хуже. Закружился вихрь тугой в груди, словно коловорот, поплыл дурман в голове. Хитрые травки приготовила ей Димина. Сразу знала, с первого мига знакомства, что с гостьей нежданной, но для неё ценной сделает. Уготовила ей смерть быструю.