Триумф непослушания (СИ) - Хрущёв Виктор - Страница 78

Начинался новый день. И Бюрократический аппарат начинал свою нелёгкую службу государству.

***

Шёл второй акт. Прелестный хор рассказал зрителям, что им предстоит увидеть, тем самым ломая всю интригу. Никого это не смутило. Все были согласны с негласным правилом театра.

Три друга расстались у стены. Теперь он был один.

Дублет из нескольких слоёв ткани сковывал движение. Элегантные туфли блестели в луче прожектора. От лёгкой поступи в полной тишине скрипели половицы на сцене. Зелёный берет с павлиньим пером вечно сползал, и из-за этого приходилось держать голову приподнятой. Алексей прекрасно знал, чего стоило достать эти костюмы. Организатору пришлось ехать в Италию, где там он переругался с половинной полуострова, но всё же смог достать все необходимые материалы.

Лёша окинул взглядом зал. В первые выступления в нём едва набиралось пара десятков человек. Сейчас он впервые был полный, и для Алексея это стало чем-то удивительным. Все же прекрасно знали эту историю. Так почему сегодня эти люди решили разделить вечер с ними? Тяга к искусству или же желание узнать для себя что-то новое о любви? Он не мог ответить. Но размышлять не было времени. Зал затаил дыхание и ждал. Нужно начинать, иначе со стороны недовольной публики полетят тухлые яйца и помидоры.

«Делаем, как учили: влюблённое лицо счастливого идиота, слегка дрожащий голос от смущения и жесты, жесты. Всем всегда очень нравятся жесты. Три, два, раз. Поехали».

— Им по незнанью эта боль смешна.

Но что за блеск я вижу на балконе?

Там брезжит свет. Джульетта, ты как день!

Стань у окна, убей луну соседством;

Она и так от зависти больна,

Что ты её затмила белизною.

От отличной акустики помещения голос Алексея был прекрасно слышен в любой точке зала. И вот она, виновница торжества, его Джульетта, выходит на балкон. Тёмно-красное платье из дорогого шёлка с белыми полосками. Под ней белая рубашка. Такую красоту вышел итальянский мастер. Всей театральной ассоциации Берлина пришлось скидываться деньгами, чтобы суметь расплатиться за работу. И вот Саманта в нём. Его Джульетта. Но не от платья у Лёши по всему телу расползалось приятное тепло. На неглубоком декольте она закрепила ту самую брошку. Саманта прекрасно знала, что Алексей её увидит. И оба были довольны.

В голубых глазах блестело несколько капелек слёз. Глубокий шрам предавал образу ещё большей трагичности. Саманта профессионально могла изобразить плачь, печаль, грусть и горечь от утраты. Её игра не могла оставить равнодушным даже самого чёрствого человека. А как Лёше становилось больно от того, когда она плакала. Даже, если это всего лишь была игра. Алексей продолжал:

— Оставь служить богине чистоты.

Плат девственницы жалок и невзрачен.

Он не к лицу тебе. Сними его.

О милая! О жизнь моя! О радость!

Стоит, сама не зная, кто она.

Губами шевелит, но слов не слышно.

Пустое, существует взглядов речь!

Стоит одна, прижав ладонь к щеке.

О чем она задумалась украдкой?

О, быть бы на ее руке перчаткой,

Перчаткой на руке!

Её глаза тоскливо глядели вдаль и молили о помощи. У кого угодно: у стен Вероны, ветвей граната или же жаворонка, суждённому одним утром навсегда разлучить влюбленных. Губы дрожали, а на бледных щеках выступил румянец. На перилах балкона прикрепили несколько шпаргалок на английском языке, но Саманта ни разу на них не взглянет. Благодаря феноменальной памяти она могла запоминать десятки страниц текста. И вот настал черёд Саманты внести свою лепту в самую печальную историю на свете:

— О горе мне!

Ромео, как мне жаль, что ты Ромео!

Отринь отца да имя измени,

А если нет, меня женою сделай,

Чтоб Капулетти больше мне не быть.

Что значит имя? Роза пахнет розой,

Хоть розой назови её, хоть нет.

Ромео под любым названьем был бы

Тем верхом совершенств, какой он есть.

Зовись иначе как-нибудь, Ромео,

И всю меня бери тогда взамен!

Алексей хитро улыбнулся и ответил:

— О, по рукам! Теперь я твой избранник!

Я новое крещение приму,

Чтоб только называться по-другому.

Теперь тоска в глазах пропала, и на её смену пришло удивление. Саманта грозно спросила:

— Кто это проникает в темноте

В мои мечты заветные?

— Не смею назвать себя по имени. Оно, благодаря тебе мне ненавистно.

Когда б оно попалось мне в письме,

Я б разорвал бумагу с ним на клочья.

— Десятка слов не сказано у нас,

А как уже знаком мне этот голос!

Ты не Ромео? Не Монтекки ты?

— Ни тот, ни этот: имена запретны.

— Как ты сюда пробрался? Для чего?

— Меня перенесла сюда любовь,

Её не останавливают стены.

Твой взгляд опасней двадцати кинжалов.

Взгляни с балкона дружелюбней вниз,

И это будет мне от них кольчугой.

Теперь Саманту опять покрыл румянец и тем не менее девушка гордо ответила:

— Моё лицо спасает темнота,

А то б я, знаешь, со стыда сгорела,

Что ты узнал так много обо мне.

Хотела б я восстановить приличье,

Да поздно, притворяться ни к чему.

Конечно, я так сильно влюблена,

Что глупою должна тебе казаться,

Но я честнее многих недотрог,

Которые разыгрывают скромниц,

Мне б следовало сдержаннее быть,

Но я не знала, что меня услышат.

Прости за пылкость и не принимай

Прямых речей за легкость и доступность.

— Мой друг, клянусь сияющей луной,

Посеребрившей кончики деревьев…

Саманта перебила Алексея:

— О, не клянись луною, в месяц раз меняющейся, — это путь к изменам.

— Так чем мне клясться? — удивился Лёша.

— Не клянись ничем

Или клянись собой, как высшим благом,

Которого достаточно для клятв.

Послышался голос кормилицы.

— Меня зовут. Я ухожу. Прощай.

Иду, иду! Прости, не забывай.

Я, может быть, вернусь ещё.

Алексей ещё немного подождал, прекрасно зная, что она не вернётся. Затем глубоко вздохнул и покинул сцену.

За кулисами его уже ждали непримиримые враги. Увидев Алексея, актёры улыбнулись и дружно зааплодировали. Лёша театрально поклонился и уселся рядом с Самантой на крышку гроба, которому суждено в последствии стать смертным ложе влюблённым.

— Не расслабляемся, — поубавил эйфории организатор в костюме священника Бенволио. — Ещё три акта. Если не ошибёмся, то у нашего скромного коллектива есть неплохие шансы обрести популярность. Кольт, больше живости в речи. Инге, не трясись ты так. Ты же всё-таки мама и должна подавать пример дочери. Алексей, иногда переигрываешь. Старайся не увлекаться. Я понимаю, что в канцелярии Бундестага такое ценят, но на сцене другие правила. Саманта… молодец. Работаем, ребята, третий акт!

Актёры поспешили на сцену, оставив друзей наедине. Их выход только через несколько минут. Они сидели молча на гробу, держась за руки.

— Лёша.

— Да?

— Твоё решение привести меня сюда было самым лучшим за всю мою жизнь. Ещё никогда я не чувствовала себя такой живой, как здесь. Эти ребята… Они замечательные.

— А я уже сто раз пожалел, — ухмыльнулся Алексей. — Совмещать сцену и работу очень сложно. Можно, конечно, не спать, но так меня надолго не хватит.

— Можешь бросить театр, — грустно сказала Саманта. — Я сама постараюсь справиться.

— Ну уж нет. Тогда мы совсем станем редко видеться. А если на тебя положит глаз какой-то актёришка? Зачем тебя тогда я?

— Дурак ты, Лёша, — она легонько хлопнула его по макушке.

— Раз дурак, тогда пойдём. Нам ещё нужно скрепить любовь поцелуем на смертном одре.

***

Одно из многих заседаний в генеральном штабе. Обычно Эрвин бегло описывал его итоги, но в этот раз сделал исключение. В этот раз чуть ли не каждое сказанное слово в комнате решало дальнейшую картину мира.

Гвин курил и ждал начало доклада. Консул думал о Элизабет и Изабелле. Девочка быстро росла и была умна не по годам. Как только ей исполнилось пять, приняли решение отправить её в школу «Будущих матерей Хартии». Педагоги хвалили любознательность ребёнка и всячески способствовали её развитию. Гвину оставалось только радоваться. Настанет день, и Изабелла станет его достойной заменой.