Зверь-из-Ущелья (СИ) - Марей Соня - Страница 20

Он говорил, нахмурившись, и глубокая морщина разделила лоб на две половины. Во взгляде промелькнул отблеск какого-то странного чувства, которое отец сразу задавил – посмотрел на меня сурово и выжидательно.

А я знала, зачем ему нужно родство с Верховной. Это ещё больше вознесёт и обогатит нашу семью, в особенности – отца. Но не драгоценности и золото нужны ему, его самолюбие греет власть, влияние и слава. О, как горят его глаза, когда он произносит речь перед людьми, а те слушают, открыв рты! Благоговеют, молятся на него. Сколько огня в нём в такие моменты.

Но они туманят твой взор, отец. Разве ты не видишь? На это ты разменял собственную дочь.

– Я не чувствую в себе… склонности к этому. Мне не стать хорошей жрицей.

Ну, вот. Произнесла. Теперь готовься к буре, Рамона.

Отец подскочил на ноги и стал мерить шагами комнату, бросая на меня колкие, как льдинки, взгляды.

– Что тебе ещё надо?! У тебя есть всё, о чём другие мечтать не смеют, а ты артачишься, как горная коза. Мечтаешь бегать и скакать, как дурочка, песни петь, с парнями обжиматься?

Его слова резали по живому, и я крепче сжала зубы. Отец подошёл и склонился надо мной, словно хотел вскрыть череп и заглянуть в мысли.

– Что я упустил в твоём воспитании? Что проглядел?

– Ты же знаешь, что я никогда…

– Молчи! – он покачал кулаком у моего лица. – Каждое твоё слово, каждый взгляд сквозят упрямством и неуважением. Я предлагаю тебе блестящее будущее, пост, о котором грезят твои сёстры-жрицы, а ты-ы-ы…

Он устало потёр ладонями лицо.

– За что горы наградили меня такой бестолковой дочерью? Если бы я так хорошо не знал твою мать, то подумал бы, что она нагуляла тебя с каким–нибудь лестрийцем! – воскликнул в сердцах.

А меня подбросило, как на пружине.

– Не трогай маму!

Мой голос зазвенел и эхом отразился от каменных стен. Мы стояли друг против друга, пыхтя, как быки, и кусали губы. Упрямством я пошла в него, только отец этого не замечал.

– Это она тебя избаловала. Да живёт её душа вечно, – поняв, что сказал лишнее, он отвернулся. – Хватит, набегалась. На исходе лета Этера всерьёз возьмётся за тебя, а там и посвящение не за горами.

‍

– Я не хочу!

– Захочешь! – отрезал и вылетел вон, хлопнув дверью так, что показалось – гора застонала.

Ноги подогнулись, и я рухнула на кровать, спрятав лицо в ладонях.

Время моё на исходе. Я встречу своё двадцатилетие золотой осенью, когда клёны оденутся в алое, а ручьи по утрам начнут покрываться тонкой корочкой льда. Тогда отцветёт вереск на горных склонах, ягоды калины нальются соком, и ночами ветер будет выть, как бездомный пёс, предчувствуя скорую зиму.

Если сейчас мне спускают некоторые вольности, закрывают глаза на дерзкий нрав, то потом клетка окончательно захлопнется.

Ночью я не могла уснуть.

Голова пухла от мыслей и образов – я думала о своём будущем, о Реннейре, о том, что судьба непостижимым образом столкнула нас вместе, чтобы потом развести. И сегодняшний разговор в купальне, а потом слова отца сильней растревожили душу.

Я пыталась представить, какой была матушка Этера в юности. Такой же холодной и бессердечной, как сейчас? Или она чем-то напоминала отцу меня саму, ведь недаром он произнёс те странные слова.

А другие сёстры, что уже прошли посвящение? Возможно, я просто себя накручиваю и выдумываю страшилки, но мне казалось, что жриц будто подменяли – они становились холодными и отрешёнными, а глаза переставали гореть. Я ведь помнила, какими эти девушки были раньше! Почему они словно отгородились высокой каменной стеной от всего мира?

И почему суть этого обряда тщательно скрывается? Чем больше я об этом думала, тем беспокойней становилось на душе. Все мы боимся неизвестности – это как смотреть в тёмную бездну под ногами, не зная, что там прячется.

Одни вопросы без ответов.

Я тихо встала, – всё равно сна никакого, – и накинула шаль. Тяжелая, из тёмно-бордовой шерсти, она досталась мне от матери. Порой казалось, что это её нежные руки обнимают меня за плечи.

Тихим шагом я прошла в отцовскую мастерскую – для этого пришлось миновать узкий коридор и двери своих домочадцев. Дома искателей располагались в толще горы, выходя окнами наружу – ведь нам тоже нужен солнечный свет. Жилища и ходы пронизывали скалу, как муравейник, а ещё говорят, что в незапамятные времена их рыли великаны. Даже не знаю, верить этому или нет.

В мастерскую я могла ходить, когда угодно, и брать всё, что угодно. Это место давно стало для меня особым – здесь я проверяла границы собственных сил. Одной из моих прямых обязанностей было наложение чар на камни, наделение их особыми свойствами. Большинство амулетов шло на продажу арнерианцам, в особенности, нашим соседям лестрийцам. Мы меняли самоцветы на плоды их полей и садов – горная земля была сурова и неплодородна.

Ещё мы обменивались с детьми вод и лесов – говорят, у последних кожа зелёная, как трава, а глаза ярко-жёлтого, кошачьего цвета. А у первых за ушами есть жабры, и от них вечно несёт сырой рыбой. Но, к сожалению, проверить это мне пока не довелось. Да и вряд ли когда-нибудь удастся.

Ну, вот, снова печальные мысли вернулись. А с ними и воспоминания о мужчине, которого мне лучше бы никогда не знать. Зверь-из-Ущелья забрался слишком глубоко мне в сердце, словно у меня с самого начала не было перед ним ни шанса. Куда уж там наивной дурочке…

Я бережно сняла шаль и постучала кончиками пальцев по светильнику-шару. Не прошло и нескольких мгновений, как в глубине его зародился мягкий медовый свет, озаряя всё помещение наподобие маленького солнца.

Пришла я сюда с определённой целью – я уже знала, что подарю Тире на свадьбу. Озарение было похоже на вспышку молнии, и я загорелась идеей. Правда, раньше я ничего подобного не делала, но сегодня долой сомнения, зависть и печаль! Сделаю подруге самый лучший подарок – женский амулет для деторождения. Ведь дети – наша главная ценность и самая большая боль.

Печаль затухающего народа, который медленно, но верно перестаёт плодиться. Многие верят, что, если мы будем усердно молиться, то Матерь Гор пошлёт благословение, и мы воспрянем. Антрим снова станет многочисленным и шумным, как и сотни лет назад. Дети перестанут умирать в утробе или сразу после родов, а женщины и мужчины исцелятся от тяжкого проклятья.

Отец говорил, что всё это происки детей равнин. Они каким-то образом нашли способ отомстить за то, что наша богиня отняла их магию, и теперь искатели вымирают. Но я не верила в эту глупость.

Порывшись в сундуке, я извлекла одну из последних отцовских работ – он был талантливым ювелиром и камнерезом. Покрутила в свете кристаллической лампы незаконченную серебряную подвеску в форме цветка с розовым топазом в центре.

Сняла с дальней полки шкатулку и достала россыпь мелких кварцев с включением тонких золотых нитей – их называли «волосами богини». Женские камни сюда подойдут как нельзя лучше.

На столе скопилась металлическая стружка, и я аккуратно стряхнула её тряпочкой. Долгие часы наблюдений за трудами отца и брата не прошли даром – я многое умела. Искатели вообще часто подменяли друг друга, когда требовались свободные руки. Безделье у нас не в почёте.

Шесть круглых камней идеально легли в пустующие гнёзда на лепестках, и я закрепила их инструментом. Медленно и аккуратно сошлифовала острые края и заусенцы, выделила чернью рельеф.

Цветок заиграл, как живой. Даже аромат невесомый почудился – так пахнет весна на склонах гор.

А потом я запела заветные слова – из самого сердца, сплетая их с мелодией земных глубин, прося милосердную Матерь о помощи. В груди разрасталось тепло, сила струилась под кожей.

Ты ведь слышишь меня, правда? Не можешь не слышать.

В день свадьбы я подарю амулет подруге, своей дорогой Тире, и она станет ещё счастливей. Надену его невесте на шею и обниму на счастье, и, может, её радость сможет хоть немного меня согреть.