Зверь-из-Ущелья. Книга 2 (СИ) - Марей Соня - Страница 33

Это был самоцвет – круглый, с множеством мелких граней, глубокого винного оттенка. Камень светился ровным внутренним сиянием, и, когда я вытянул руку, пытаясь рассмотреть его подробней, комнатёнка озарилась сотнями искр. Они брызнули в разные стороны так, что заболели глаза.

А ведь она была права, моя жрица, а я не поверил. Рамона гораздо зорче меня, упрямого дурака.

Тени дрожали на стенах, наблюдая. Кровавый камень мерно пульсировал, словно в руках я держал живое человеческое сердце. Алые глубины затягивали, как болото – я уже не мог оторвать от него взгляда. Силился моргнуть или отвернуться, но не сумел, меня утягивало внутрь.

Что за пропасть!..

Мир вокруг поплыл и смазался, как незасохшая краска на холсте. Я чувствовал себя пленником, молчаливым наблюдателем, когда вокруг начала трещать и рваться ткань пространства. Эти лоскутки тлели и исчезали, зато на их месте отчётливо проступали новые детали.

Шумящий кронами лес, новый деревянный сруб и двое на пороге. Молодой мужчина стоит спиной ко мне и держит за талию девушку – запрокинув голову, та смеётся и обнимает его за шею. Между ними искры, хоть сено поджигай, и страсть – это поймёт каждый, кто хоть раз сталкивался с подобным.

Держась за руки, пара гуляет вдоль озера. Ночное небо отражается в синих водах, а над ними – рой золотых светлячков. Они кружатся в причудливом танце, мужчина тянет руку, чтобы поймать, но маленькие горящие точки бросаются в стороны, а после неспешно плывут к девушке, оседают на волосах и руках. Она смеётся, глядя на спутника, а тот отчего-то хмурит брови.

Рыжие отсветы костра пляшут на красивом лице незнакомки, искры отражаются в обсидиановых глазах, волосы змеятся по плечам и падают на грудь. У неё тонкий нос и брови вразлёт, губы, изогнутые в форме лука, маленький подбородок и на щеке ямочка. Она вскидывает руку, унизанную браслетами, и смотрит на просвет кровавый камень. Хочет что-то понять?

Следующей картинкой я снова увидел лесное озеро. По берегу, босая, неторопливо бредёт эта девушка, в руках букет цветов. Она уже не так весела и игрива, как прежде. За ней, чеканя шаг, идёт мужчина и, догнав, хватает за руку и разворачивает к себе. Обнимает, не давая опомниться, но та отталкивает его, подхватывает юбку и убегает.

Деревья ощетинились голыми ветвями, земля усыпана жёлто-алой листвой. Из распахнутой двери сруба торопливо выходит мужчина – он затягивает пояс и набрасывает плащ. Следом выскакивает она – глаза на мокром месте, губы трясутся. Сжимает кулаки и с силой ударяет по стене раз, другой, третий, будто желая разнести всё в щепки. Мужчина нехотя возвращается и небрежно трепет по щеке, та откидывает его руку, на что он, зло сверкая глазами, хватает её за шею и притягивает к себе

Следом замельтешили картинки – пришла зима, окутала спящий лес толстым белым одеялом. Эта женщина… нет, девушка – слишком молода и беззащитна. Прогуливается вокруг домика, ступая осторожно и медленно, тонкой рукой придерживая округлившийся живот. А следом, как тени, неотступно следуют два стражника. Она останавливается и что-то говорит им, о чём-то просит, плачет, но не лишь мотали головами, и та, понурившись, бредёт дальше.

Одно видение сменяет другое, калейдоскоп картинок кружится всё быстрей. И вот снег тает, обнажая чёрную рыхлую землю, а на крыше сруба чирикают птицы.

Я больше не видел того мужчины, да и не было больше нужды к нему приглядываться. Я прекрасно знал, кто это, и от этого знания внутри кровоточило. Но я видел женщину – как она гуляет, как шьёт у огня, как гладил живот и что-то тихонько ему напевает. С каждым днём взгляд у неё всё печальней.

Проходят дни, листья разворачиваются на деревьях и наливаются соком. В доме суетится старуха, полощет в бадье окровавленное бельё. Женщина, лёжа на постели держит младенца у груди, баюкая его. Такая бледная, слабая, с серыми кругами вокруг глаз и бескровными губами. Поправляет пеленку, целует маленькую головку с тёмным пушком волос. А потом быстро шепчет какие-то слова, прижимая ладонь к груди ребёнка. Он просыпается и начинает ворочаться, но женщина не прекращает – ладонь окутывает алое свечение. Несколько мгновений оно горит ровно, потом вспыхивает и гаснет.

Младенец успокаивается, а мать откидывается на подушку, обессиленная. Из-под закрытых век текут слёзы, она морщится от сильнейшей внутренней боли и кусает губу, чтобы сдержать рвущиеся наружу рыдания.

Она знает, что не переживёт эту ночь.

Видение оборвалось резко, будто чья-то рука вытащила меня обратно в реальность. Я очнулся на полу, сжимая в ладони кровавый камень, скрючившийся так, что болела каждая мышца.

Браслет на руке горел и пульсировал, впиваясь в кожу и мышцы сотнями незримых игл, я будто слышал его истошный предсмертный вопль. В последний раз послав по руке волну дикой боли, он лопнул и разлетелся на ошмётки, а кровавый камень вдруг почернел и рассыпался в пыль, и на месте его соприкосновения с кожей остался розовый лоснящийся след.

Два артефакта уничтожили друг друга.

По губам мазнула усмешка. Отец, и правда, думал, что эта безделушка способна лишить меня воли? Молчать – да. Но я скорее бы сам наложил на себя руки, чем причинил искателям вред.

Теперь я понимал это так чётко, как никогда.

Понимал, что значит Зов крови.

Рана в боку больше не болела. Я содрал повязку, чтобы убедиться – на её месте остался белый рубец. Меня переполняли неведомые до этого момента чувства, они распирали грудь, вытесняя воздух. Спящая столько лет сила выжгла всё лишнее, оставив только суть. То прошлое, что открылось мне сегодня, потрясло до глубины души и вывернуло наизнанку. Моё естество пробудилось от спячки и требовало, жаждало, подгоняло.

Не помня себя от ярости, задыхаясь от боли, я вылетел на улицу, сжимая в руке меч.

Первые рассветные лучи вспороли край неба у самого горизонта. Облака были алыми – или то мне казалось? Ночь прошла, оставив после себя дрожащие бусины росы и резкий аромат осени.

Сердце стучало сильно и гулко. Я задыхался. Я пылал, и огонь, струящийся по венам, плавил меня изнутри. Как будто я выпил чашу жидкого золота, и оно сжигало внутренности.

Я взмахнул мечом, рубя невидимого противника. Клинок со свистом рассек воздух.

Ненавижу!

Ещё раз, ещё, ещё!

Сильнее! До искр в глазах, до желанного забытья.

Ненавижу!

Зрение подводило. Там, где лезвие рассекало воздух, мерещились огненные линии. Они сияли чистым золотом и таяли, но тут же появлялись новые – я желал порубить этот воздух на куски.

Быстрей! Ещё быстрей!

До свиста и звона в ушах, пока не начнёт дёргать и звенеть в груди, а руки не упадут безвольно вдоль тела.

Когда человек, которого ты долгие годы превозносил, к которому тянулся, окончательно теряет ореол непогрешимости. Когда рушится всё, к чему ты стремился, когда правда погребает под собой подобно груде камней – это больно. Это лишает опоры.

Я встал на колени, опираясь на меч и чувствуя, как лезвие входит в усыпанную листьями землю. Закрыл глаза и глухо застонал.

Как я похож на него... Гораздо больше, чем думал.

Мы оба причинили боль тем, кого любили.

Глава 27.

Что мне оставалось? Только смиренно сидеть и ждать, когда решится моя судьба. Каменный мешок, в который меня кинули, поглощал не только свет, но и надежду, и веру, и желание борьбы.

Мысли изводили, рвали на части, не спасал даже сон. Потому что во снах я видела остекленевшие глаза брата и прижатые к ране пальцы Реннейра. Во снах подсознание срывалось с цепи и, издеваясь, раз за разом подбрасывало страшные картины.

Наверное, я сдалась.

Наверное, мне не за что больше бороться. Всё, что было мне дорого, истоптано и замарано. Ложь, которую твердили губы на суде, уничтожила меня.

Скорее бы это закончилось.

И вдруг – скрежет. Каменная плита, служащая дверью, отъехала в сторону.