Пророчество любви - Джеймс Саманта - Страница 28

• Предыдущая
• 28/67
• Следующая

Меррик чрезвычайно рассердился, что его столь настойчиво отстраняют от Аланы, но решил: не время спорить, — однако не ушел. Он остановился перед очагом, с гневным выражением наблюдая за хлопотами сестры, в то же время радуясь, что непокорная саксонка попала в надежные руки.

Алана плохо запомнила последующие дни. Она то погружалась в забытье, то приходила в себя. В том призрачном мире, где она пребывала, ей казалось, что она умерла и терпит за грехи наказание — спина горела, как в аду.

Но однажды она очнулась и обнаружила, что сознание прояснилось. Отголоски боли еще чувствовались при всяком малейшем движении, но муки отступили.

Алана в комнате была не одна. Возле очага стояла богато одетая хрупкая женщина и грела у пламени руки. Под снежно-белым платком волосы поблескивали как вороново крыло. Она повернулась, и Алана увидела полные яркие губы, прямой нос… Тонкие изящные брови изгибались знакомою дугой.

— Вы Женевьева, сестра Меррика, — вырвалось у Аланы, прежде чем она успела настолько опомниться, чтобы промолчать.

Явно удивленная, женщина обернулась, потом добродушно улыбнулась, обнажив ряд маленьких ровных зубов.

— А ты, как мне сказали, Алана. Я рада что ты наконец, очнулась.

Алана ничего не ответила, но приподнялась, опершись на локоть.

— Хочешь пить?

Алана закусила губу и кивнула. Она не сводила глаз с женщины, пока та наливала воду из кувшина в кубок.

Женевьева обхватила рукой плечи девушки, помогая подняться. Алана заметила, что переодета в рубашку из тонкого полотна: Это тоже, наверное, одежда Женевьевы, подумала она. В горле у нее действительно пересохло, и Алана с удовольствием выпила воду. Когда Женевьева отвернулась, чтобы поставить кубок на поднос, девушка снова опустилась на подушки, в отчаянии от охватившей тело слабости.

Женевьева слегка улыбнулась.

— Ты, конечно, ослабла, потому как долго ничего не ела, и, разумеется, умираешь от голода.

Не дожидаясь ответа Аланы, она направилась к двери и тихо что-то сказала слуге за дверью.

Алана пыталась не смотреть на Женевьеву слишком пристально. Она догадывалась, что та немного старше своего брата, но подозревала, что разделяло их не слишком много лет. Глаза у нее были такого же светло-голубого цвета, как и у Меррика, но казались теплыми, а не ледяными.

Женевьева вернулась.

— Если не возражаешь, я хотела бы взглянуть на твои раны.

Глаза Аланы широко распахнулись.

— О, не надо! — быстро проговорила она. — Я чувствую себя совсем здоровой.

Женевьева покачала головой. В ее голосе слышался мягкий упрек:

— Напрасно ты смущаешься, право же. Ведь именно я ухаживала за тобой последнее время.

Алана прижала к груди меховое одеяло. Хоть она и убеждала саму себя, что глупо быть такой застенчивой, но ничего не могла с собой поделать. Медленно отпустила девушка покрывало и легла на живот. Не видя Женевьевы, она, однако, почувствовала, что та подошла к кровати. Необыкновенно осторожно Женевьева подняла рубашку, чтобы обнажить израненную спину. Она промыла раны теплой водой и наложила целебную мазь.

Алана задерживала дыхание, хотя боли почти не было. Обрывки событий последних дней замелькали в памяти. Алана поняла, что рядом с нею все это время находилась не только эта женщина с нежными руками и мягким голосом, но касались ее и гораздо более сильные руки, хотя и не менее нежные.

Сердце у Аланы как-то странно дрогнуло. Меррик, поняла она, Меррик тоже был с нею рядом! Конечно, именно он и принес ее сюда. Алана смутно помнила, как он наклонился над ней. В его голосе было что-то, чего раньше она не слышала. Страх? Конечно же, нет! Сочувствие? Нет!

Женевьева закончила смазывать раны. Вскоре принесли поднос с едой. Женевьева развернула полотняную салфетку и разложила ее у Аланы на коленях.

— Меррик, вероятно, очень на меня сердит, — прошептала Алана.

— Сердит? — Женевьева передала ей чашку с благоухающим жарким и деревянную ложку. — Разумеется, он не хотел покидать свою спальню и твое ложе, но я решила, что его присутствие излишне, — Женевьева сдержала улыбку, заметив удивленное выражение лица девушки, — и увы, — небрежно добавила она, — кажется, ты тоже так считала. По крайней мере, ты кричала, что не хочешь его видеть.

Сердце Аланы вновь дрогнуло. Теперь ясно, что именно могло рассердить Меррика.

— Но мой брат — большой упрямец. Я даже опасалась, он не подчинится приказу герцога срочно прибыть в Лондон, когда прискакал от герцога гонец. Меррик очень беспокоился о тебе. Однако я уверила его, что опасности никакой нет, и он уехал.

Алана опустила глаза. Женевьева ошибалась. Ведь на самом деле Меррик презирал ее так же, как и она презирала его!

— Он снова уехал в Лондон?

Боже праведный, что с нею случилось? Ее голос прозвучал разочарованно! Женевьева кивнула. Алана облизнула губы.

— Почему вы не боитесь меня? — спокойно спросила девушка. — Остальные думают, что я ведьма: и мои односельчане, и ваши люди.

— Ты такая же ведьма, как и я, — невозмутимо ответила Женевьева.

Алана выглядела озадаченной.

— Но я саксонка!

— А я норманнка, — ровным голосом заявила Женевьева. — Ты не можешь ненавидеть меня за то, что родилась я в Нормандии, как и я тебя за то, что родилась ты в Бринвальде.

Алана не была готова к подобной прямоте. Она только покачала головой: с этой женщиной можно быть искренней!

— Я ненавижу норманнов, и вашего брата в том числе. Они причинили много горя саксам. И все-таки… — торопливо добавила она, — … вы не принимали участия в завоевании, — девушка помолчала. — Нет, не принимали, — медленно проговорила она. — Мне не за что вас ненавидеть, Женевьева.

Сестре Меррика понравился ее ответ. Алана поняла это по тому, как женщина вдруг улыбнулась, ее глаза потеплели, став ярко-голубыми. В этот момент Алана решила, что Женевьева обладает не только внешней, но и душевной красотой,

— Я тоже не вижу причин, почему мы должны стать врагами. Мне это было бы не по душе, ведь если бы не ты, мой сын, возможно, не выжил бы. — Женевьева задумалась. — Иногда я сожалею, что Симон решил стать рыцарем, как его отец и; дядья. Но я знаю, что, несмотря на мои советы, он все равно не прислушался бы к зову церкви.

Милое лицо Женевьевы стало печальным. Она вздохнула.

— В то время как мужчины отправляются на войну, женщины остаются дома, чтобы следить за хозяйством и поддерживать огонь в очаге, и я искренне верю: все женщины схожи в своих надеждах и опасениях. Любовь, которую они питают к своим близким, неизменна. Но мужчины… ах, их привязанности часто меняются! Но, впрочем, хватит о мужчинах. Ты должна поесть, Алана, — продолжала она неожиданно строго. — Тебе нужно поправиться и набраться сил.

Алана повиновалась. Еще не кончив трапезу, она поняла, насколько же была голодна. Женевьева забрала пустую чашку, одобрительно кивнув. Алана зевнула, вдруг почувствовав безмерную усталость.

— Умоляю, простите меня, — прошептала она со смущенной улыбкой. — Я не хочу показаться невоспитанной, право же, но…

— О, нет нужды извиняться, — Женевьева уже натянула одеяло ей до подбородка. — Сон — лучший лекарь.

Алана удивленно взглянула на нее.

— Как странно, что вы это сказали, — медленно произнесла девушка. — Моя мать часто говаривала то же самое.

— Ну, тогда, думаю, мы с твоей матерью подружились бы. Подружимся мы и с тобой, — Женевьева сжала пальцы Аланы и вскоре оставила ее одну.

Как ни была утомлена Алана, заснуть сразу она не смогла. Женевьева была совсем не такой, как девушка себе ее представляла, хотя, по правде говоря, сама не знала, чего ожидала от сестры Меррика. Спокойствие и умиротворяющая сдержанность этой женщины не могли не найти отклика в душе Аланы. В самом деле, ее мать так же держала себя, что помогало ей завоевать доверие тех, кого она лечила. Странно, но Алана чувствовала свою какую-то таинственную связь с Женевьевой и обнаружила, что подавить новое ощущение она не в силах.

• Предыдущая
• 28/67
• Следующая