Пленительные наслаждения - Джеймс Элоиза - Страница 35
- Предыдущая
- 35/80
- Следующая
Квил хотел рассказать все Питеру — разумеется, без лишних подробностей.
От одного воспоминания о том мгновении — хотя до просветления, конечно, прошло не одно мгновение — у него участилось дыхание и панталоны стали неудобно тесны.
Дверь кабинета тихо отворилась.
— Кодсуолл сказал, у тебя ко мне разговор? — Квил обернулся. Прежде чем он открыл рот, Питер уже закрыл за собой дверь и произнес: — Все, это конец, Квил.
В голосе брата звучало неприкрытое презрение, карие глаза светились гневом.
От ощущения своей вины и предательства у Квила внутри все перевернулось.
— Я признаюсь, что…
— Я не могу этого сделать! — продолжил Питер с несвойственной ему свирепостью. — И не сделаю!
— Не сделаешь?! Чего не сделаешь?
— Я не женюсь на этой… на этой… Габриэле Дженингем, — с отвращением выговорил ее имя Питер. — Я думал, что смогу. Но она…
Квил чувствовал, что на его брата опять накатывает истерика, после чего он обычно замыкается в себе. Такие состояния у него могли тянуться неделями. Питер продолжал разбрызгивать свои горести, словно едкую кислоту.
— Она толстая и неуклюжая. И практически…
Квил едва не задохнулся.
— И не толстая, и не неуклюжая.
— Не возражай! — простонал Питер и принялся мерить шагами комнату. — Она неряха, Квил. Самая настоящая неряха. Даже хуже — у нее нет никакого чувства такта. Я не представляю, как можно провести с ней всю жизнь! Ты был с ней лишь несколько минут, а я весь вечер. Боже, до чего же она болтлива! И мелет, и мелет, не переставая, как мельница. Клянусь, я таких еще не встречал. Тиддлбенд с Фолджером молчали, как глухонемые. Когда она ушла, Фолджер высказался по поводу ее манер — ее редкой непосредственности.
— Что в этом плохого?
— Это был ясный намек. Она болтушка, и мой друг не хотел говорить об этом прямо. Слава Богу, что его не было в салоне, когда Габби уронила свой лиф. — Питер задумчиво пнул горящую головешку. Тут же выругался и с визгом отскочил от камина. — Посмотри! Ты видишь мой ботинок?
Квил не ответил. Он никогда не отвечал на подобные вопросы брата.
— Я не женюсь на ней, — продолжал Питер. — Я вообще не хочу связывать свою жизнь с женщиной. И отец не может заставить меня, ты знаешь.
— Разумеется, учитывая его теперешнее состояние, — пожал плечами Квил.
— Я как-то выпустил это из виду. — Питер, казалось, даже воспрянул духом. Затем снова принялся пинать головешки, не замечая сажи на своих сверкающих ботинках — эта мысль не покидает меня с того момента, как ты увез ее домой. Джентльмену не пристало расторгать помолвку, но я убежден, меня не осудят слишком сурово при данных обстоятельствах. Я не могу сказать, что Габби мне неприятна. Нет, я даже мог бы увлечься ею. И мне доставило бы удовольствие прививать ей вкус к моде, но…
Квил молча выжидал. Брат вдруг показался ему очень инфантильным.
— Но я не могу вынести саму мысль о женитьбе. Я просто не представляю, как можно жить с подобной женщиной в течение… Нет, я не женюсь на ней! И отец…
Питер снова прервался, вспомнив о состоянии здоровья виконта.
— Когда ты наконец повзрослеешь? — произнес Квил раздраженно. — Можно подумать, тебя отправляют на каторгу.
— Тебе, может, и смешно, — вспылил Питер, — а для меня это ад! Разрази меня гром, но я не хочу жениться! Тем более на такой толстой…
— Почему ты не хочешь жениться, Питер? — оборвал его Квил. — Ты должен был ожидать, что рано или поздно это случится. Разве нет?
Питер повернулся к камину и, облокотившись на полку, опустил голову на руку.
Но Квил должен был получить ответ.
— Я не понимаю, Питер, почему ты не хочешь жениться? Если не на Габби, так женись на другой.
Сначала ему показалось, что брат его просто не слышит. Но через секунду Питер резко повернул к нему белое лицо. Его кудри откинулась назад, как на сильном ветру. Тогда Квил убедился, что Питер слышал его вопрос, и внезапно понял то, что наверняка давно знал и сам.
Питер вел себя так, будто вопрос и не вставал вовсе.
— Я уеду в Америку, — произнес он вполголоса.
— Я на ней женюсь, — заявил Квил.
Но его брат был слишком поглощен собственным горем, чтобы слышать его слова.
— Я думал, что смогу… но это выше моих сил, Квил. Лучше я убью себя.
— Я женюсь на Габби, — повторил Квил.
— Ты?! — Питер повернулся к нему так резко, что едва не потерял равновесие. — Это невозможно!
— Это возможно.
— Отец… говорил… ты сказал… — заикаясь, лепетал Питер, — что ты не годен для женитьбы, что ты не можешь выполнять супружеские обязанности.
Квил чувствовал, как в душе зарождается какое-то неуместное веселье и наружу рвется смех. И действительно Питер даже открыл рот от удивления.
— Я могу выполнять супружеские обязанности. И буду это делать с наслаждением.
— С наслаждением?
— Я испытываю к ней влечение. — Квил не мог сдержать усмешку — ощущение непривычное, но не сказать чтобы неприятное. К тому же Габби мне нравится. Конечно, если я женюсь и она родит сына, ты никогда не станешь виконтом.
Лицо Питера застыло.
— Это самое оскорбительное, что ты мог сказать. — Он стоял неподвижно, словно каменный, улыбка Квила мгновенно исчезла.
— Питер, я не в этом смысле. Я знаю, ты не гонишься за титулом.
Его брат оставался таким же мрачным.
— Ты советовал мне жениться на Габби, чтобы иметь деньги хотя бы на одежду. Я был пьян в тот вечер, но достаточно хорошо помнил этот разговор на следующий день. Вы оба, ты и отец, думаете обо мне как о бездельнике. Отец вообще не способен понять различие между человеком, следящим за модой, и безмозглым фатом!
— Ну что ты, Питер! Просто я пытался сделать все, чтобы мне не пришлось жениться, — признался Квил. — Прошу прощения.
— Почему ты сказал нам, что не годен для брака? — настойчиво допытывался Питер. — Это была неправда?
— Это было не так далеко от правды. Мои эпизодические контакты в течение последних двух лет доставляли мне исключительное удовольствие, но потом следовали мигрени продолжительностью до трех дней.
— О, так все дело, оказывается, в головных болях? — Лицо Питера сразу стало участливым. — И врачи ничего не могут сделать?
Квил пожал плечами:
— Видимо, нет. Это следствие травмы головы. Может пройти само, но скорее всего нет. — Питер явно испытывал неловкость.
— Фу ты, черт! Но как же ты женишься… Я могу ошибаться, но мне кажется, Габби увлечена мной.
— О да, — хмыкнул Квил, — она воображает, будто влюблена в тебя по уши.
— Тогда как же ты изменишь ее отношение ко мне? Не говорить же ей, что я отказываюсь жениться!
Спросить бы у него, что бы он стал ей говорить перед отъездом в Америку!
— Габби — натура романтичная, — вздохнул Квил. — Она великая выдумщица…
— То есть?
— Она постоянно что-то сочиняет. Воображает себе самые невероятные вещи.
— У вас с ней не много общего, — скептически заметил Питер.
Квил снова пожал плечами:
— Я скажу, что влюбился в нее с первого взгляда. Как только увидел ее в порту. И объясню ей, что мое чувство так сильно, что его нельзя игнорировать.
— Ты думаешь, она клюнет на это?
— Она романтик, — повторил Квил. Он вспомнил поездку в карете. Судя по всему, Габби видела, что он был на пределе.
Питер кусал губу.
— Я чувствую себя подлецом. Получается, что я сбываю ее с рук.
— Только потому, что не желаешь ее — в отличие от меня, — подчеркнул Квил. — Совершенно ясно, ваш брак был бы катастрофой для вас обоих.
— А что мы скажем отцу с матерью?
— То же, что и Габби. Я скажу, что влюбился и не мог…
— Никто этому не поверит, — прервал брата Питер. — Габби — может быть, поскольку она тебя не знает, но больше никто.
— Я так не думаю. Почему бы и нет.
— О чем ты, Квил! — снисходительно усмехнулся Питер, — Ни один здравомыслящий человек не вообразит тебя влюбленным. С твоей-то невозмутимостью! От страсти люди теряют голову. Вспомни Патрика Фоукса. Когда он влюбился в леди Софи Йорк, это было жалкое зрелище.
- Предыдущая
- 35/80
- Следующая