Утро под Катовице-2 (СИ) - Ермаков Николай Александрович - Страница 22

— Приготовиться к бою! Дальность пятьсот, прицел ноль, — забравшись в окоп, я стал немедленно отдавать приказы засуетившимся бойцам, — Огонь!

В отличии от винтовок, пулеметов и пушек из миномета сейчас уже можно стрелять — он на закрытой позиции и немцы не смогут его засечь. Другие командиры нашей дивизии в этом были со мной согласны — среди наступающих врагов стали вспухать султаны разрывов наших мин различных калибров. Но имеющегося в дивизии количества минометов было явно недостаточно, чтобы остановить вражеское наступление. Когда немцы приблизились ещё метров на сто, где-то в центре наших полковых порядков, скорее всего, во втором батальоне началась стрельба и из стрелкового оружия, этот преждевременный почин поддержали их соседи и вскоре пулеметный и винтовочный огонь открыли уже все подразделения дивизии, за исключением второго и третьего взводов моей роты. Я ведь запретил стрелять, пока противник не приблизится на дистанцию менее трёхсот метров, а сейчас до них около четырехсот. Первый взвод, отрыв огонь на таком расстоянии, нарушил мой приказ. Идиоты.

Тем не менее, кое-каких положительных результатов наши всё-таки смогли достичь. Под плотным пулеметным огнем немецкие цепи залегли, а вскоре и загорелся подбитый из «сорокопятки» легкий немецкий танк «двойка» в паре километров от меня. Соседи справа тоже не сидели без дела — напротив их позиций застыл подбитый панцер Т-4, а немецкие цепи начали пятиться. Напротив нас фрицы также стали медленно отходить, точнее отползать, огрызаясь огнем из танковых пушек.

— Ура, отступают! — бойцы в окопах искренне радовались победе, а я задумчиво смотрел на небо. Погода ясная, но хочется надеяться, что «Юнкерсы» не прилетят. У нас ведь не основное направление удара. Немцы рвутся к Смоленску и Могилеву, там и сосредоточены все силы авиации и танковые части. Но, с другой стороны, где-то же они нашли почти сорок танков, чтобы поддержать наступление пехотных дивизий на своем правом фланге. Да и без немецких бомбардировщиков скоро нам будет очень кисло. Мои грустные размышления прервал восторженный Коркин:

— Товарищ младший лейтенант, фашисты отступают! А мы даже ни разу не выстрелили! — похоже, он так издалека намекает, что я не прав со своим приказом не стрелять.

— И очень плохо, Миша, очень плохо.

— Как плохо? — девятнадцатилетний пацан смотрел на меня с искренним недоумением. С того момента как меня назначили командиром роты, Коркин, благодаря наличию двух орденов, относился ко мне с явным уважением, даже, можно сказать, с благоговением. А тут он слышит такое провокационное заявление, откровенно граничащее с предательством.

— Чему вас, Миша, только учили? Это фактически была разведка боем, потери мы врагу нанесли небольшие, сейчас немцы отойдут и по выявленным огневым точкам нанесут прицельные артиллерийские и минометные удары. И вот только после этого будет настоящий бой. А ты, давай, иди прикажи бойцам рассредоточиться, пулемёты убрать с бруствера. Всё только начинается. И запомни, огонь открывать, только когда враг будет ближе трёхсот метров.

Изменившийся в лице командир взвода ушел, а я, осмотревшись, решил остаться в окопе минометчиков. Обзор отсюда даже получше, чем с моего НП будет.

Как я и предполагал, стоило немцам отойти дальше пятисот метров, как на наши позиции вновь обрушился шквал огня. К малым калибрам, которые преобладали в первой артподготовке, теперь прибавились и многочисленные разрывы более тяжелых снарядов, скорее всего это были стопятимиллиметровые гаубицы. Сейчас я уже воспринимал артобстрел более спокойно, время не растягивалось, паническими приступами не накрывало, похоже начал привыкать. Когда грохот разрывов стих, я практически сразу выглянул из окопа и первым осмотрел позицию второго взвода. К счастью, прямых попаданий по траншеям не было. Посмотрев в бинокль, я убедился, что на позициях третьего взвода, занимающего позиции на моем правом фланге, тоже все нормально, а вот первый взвод пострадал серьёзно. Отсюда мне было видно по меньшей мере две большие воронки на месте окопов. Вот курва! Немного поразмыслив, я решил, что мне надо выдвигаться туда, на левый фланг роты, причем как можно быстрее.

— Коркин! Ко мне!

Через пять секунд младший лейтенант заскочил в окоп и по моему жесту уселся на землю.

— Ну что, Миша, понял, почему не надо было стрелять? — Коркин кивнул, а я продолжил, — А вот Степашов, вопреки моему приказу, открыл огонь раньше времени и в результате получил точное накрытие своих позиций. Поэтому мне нужно туда, со мной пойдет отделение Карпенко с «дегтярем», санинструктор… как его?

— Самсонов.

— Да, значит он, и снайпер Самедов. Давай собирай всех и отправь за мной по ходу сообщения.

Я хлопнул его по плечу и бегом направился в сторону позиций первого взвода, до которого нужно было преодолеть около трехсот метров. Ход сообщения был выкопан глубиной по грудь, поэтому бежать пришлось сильно пригнувшись. Но это была не самая главная проблема — около пятидесяти метров надо было ползти по полю — не успели вырыть полностью. В итоге, пока я добирался, немцы успели приблизиться до трехсот метров. Надо стрелять, а первый взвод молчит. Первым я увидел красноармейца, сидевшего на дне окопа в обнимку с винтовкой.

— Кто такой, почему не стреляешь?! — я схватил бойца за шкирку и притянул к себе. Тот лишь молча таращил на меня глаза, ничего не пытаясь сказать в своё оправдание. Я обложил его трехэтажным матом и швырнул к брустверу.

— Стреляй, сука!

Боец послушно передернул затвор выстрелил в сторону немцев. Дальше дело шло в том же духе — я переступал через трупы, обходил раненых, а невредимых бойцов затрещинами и матом заставлял стрелять по врагу. Вскоре подоспел и сержант Карпенко со своим отделением, я приказал ему занять позиции и открыть огонь, а сам двинулся дальше по извилистой траншее, дойдя до центра которой, я, наконец, обнаружил сержанта Гладкова — заместителя командира взвода. Тот сидел на дне окопа и сам себе не спеша перематывал бинтом левую руку выше локтя.

— Гладков! Какого хрена! Где Степашов?! Твою мать! Почему никто не стреляет?!

— Ранен я, тащ командир, а взводный убит небось, снаряд прям туды жахнул, а меня вот осколком…

— Ты что разнылся как баба! У тебя царапина, а бойцы в штаны наложили! Кончай с бинтами и поднимай бойцов к бою!

— Есть! — Гладков, протянул мне руку, — Помогите завязать!

Я быстро связал концы бинта, после чего он, вздохнув, поднялся и двинулся дальше по окопу. А я свернул в отнорок, ведущий к позиции минометчиков. Те спокойно сидели у себя в окопе, изредка выглядывая наружу.

— Почему не стреляете?

— Дык приказа не было. Командир сказал, что только по его приказу, а его нет, — ефрейтор пустился в подробные объяснения. Вникать в эти проблемы времени совсем не было, поэтому я решительно приказал:

— К бою! — после чего, приложившись к окулярам бинокля, продолжил, — Дистанция триста, угол ноль, огонь!

Практически одновременно с минометом бойцы из окопов открыли огонь и из двух ручных пулеметов, в результате чего движение наступающих цепей замедлилось, а немецкие легкие танки стали бить по нашим окопам очередями из своих малокалиберных автоматических пушек — очень эффективное оружие для борьбы с пехотой. За минуту миномет успел выстрелить всего восемь раз (приходилось часто вносить поправки в прицел) после чего замолчал — немцы подошли ближе двухсот метров. Ранее прекратили обстрел наступающих цепей противника и батальонные минометы, так как из-за приближения противника была опасность попадания по своим. Я приказал минометчикам взять винтовки и выдвинуться во взводный окоп, а сам осмотрелся по сторонам. Правее чадил подбитый Panzer III — всё-таки получилось у Антонова попасть, что не могло не радовать. Ешё дальше, на правом фланге моей роты, застыла немецкая самоходка со спущенной гусеницей. В этот момент одна из «двоек», наступавших на первый взвод остановилась, над ней взметнулись языки пламени, а через секунду произошел взрыв боекомплекта, от которого сорвало башню. Из окопа послышались радостные возгласы, и плотность огня наших бойцов усилилась. Я перешел во взводную траншею и двинулся по ней направо, проверяя, как ведет бой подразделение. Найдя сержанта Карпенко, спросил его, как дела.